Дон Кишот Ламанхский.
Часть первая. Том первый.
Глава IX. Конец страшного поединка между бискайцем и Дон Кишотом

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Сервантес М. С., год: 1604
Категория:Роман


Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА IX

Конец страшного поединка между бискайцем и Дон Кишотом

Мы теперь знаем, что принудило автора сей истории покинуть ламанхского героя в ссоре с бискайским. Он не имел достаточных записок. Такое препятствие, при самом начале интересной повести, меня опечалило. Я был неутешен, видя, что Дон Кишот, витязь беспримерный, был забыт всеми, тогда как множество рыцарей, недостойных внимания, имели по три, по четыре историка и прославлялись безумным потомством. Библиотека Дон Кишота по большей части была составлена из новейших романов; я заключил из того, что время жизни рыцаря не весьма отдалено от нашего, и надеялся найти в Ламанхе если не записки, то, по крайней мере, предания о таком герое, который во всю жизнь был защитником чести красавиц - красавиц, которые больше глаза берегли свою невинность, разъезжали по полям на убранных конях и в девяносто лет были так же чисты и непорочны, как их бабушки. Из благодарности - рассуждал я - должна сохраниться память героя Дон Кишота; и конечно, потомки поблагодарят меня за то, что я - правда, нечаянным случаем - отыскал продолжение сей любопытной истории.

Вот как это случилось: я шел, не помню, по какой улице в Толеде, как вдруг увидел мальчика с кипою исписанной бумаги, которую нес он продавать колбаснику. Я - великий охотник до всего, что писано; взглянул на бумаги и узнал арабские буквы, которых никак разобрать не мог. К счастию, подошел к нам один мавр: я попросил его растолковать содержание старых бумаг. Он посмотрел на них и засмеялся. Я пожелал узнать причину его смеха. Он отвечал:

- Смеюсь тому, что автор почел за нужное в примечании сказать читателю о превосходном искусстве Дульцинеи Тобозской печь пироги и булки.

Я затрепетал, услышав имя, столько мне знакомое, начал кланяться и просить мавра, чтобы перевел титул манускрипта, и он прочел. "История Дон Кишота Ламанхского, сочиненная с достоверных записок арабом Сид Гамем-Бененжели"166. Читатель вообразит мое восхищение! В минуту скупил бумаги, увел мавра с собою, и он за несколько мер пшеницы перевел для меня слово в слово драгоценные манускрипты.

на него, угадывал, что он наемный. Рыжак только что не дышал, его нетрудно было узнать по длинной и сухой шее, по крутой шерсти, пустому брюху и голым ребрам. И Санко забыт не был, он стоял в стороне и держал осла за узду. Пресмешная фигура! Большое брюхо, низенький рост, кривые ноги, словом, Санко!167 Я смеялся, и моя недоверчивость к арабскому манускрипту несколько поуменьшилась. Известно, что арабские писатели никогда не оставляют своих предрассудков и ненависти, не знают, что история, соперница времени, должна быть строгим свидетелем протекшего, толкователем настоящего и светильником будущего. Как бы то ни было, мы уверены, что всякий мавр скорее ослабит, нежели увеличит подвиги испанца. И для того прошу читателя винить мавра Бененжели за все недостатки моей книги. Я на себя их не беру. Мое дело за ним следовать по пятам и слепо верить сему неверному писателю, который так продолжает свою повесть.

Оба ратоборца, сверкая мечами, казалось, грозили небу и земле. Разъяренный бискаец нанес первый удар; по счастию, меч его повернулся и ударился плашмя. Без того сей удар бы кончил и поединок, и подвиги нашего рыцаря; но фортуна, храня его для великих предприятий, отвела руку бискайца; его меч, скользнув по плечу, рассек латы, отрубил часть шлема и половину уха. Небо! Кто изобразит ярость Дон Кишота? Он подымается на стременах, берет палаш в обе руки и опускает его, как гору, на голову бискайца. Подушка ему не помогла, удар был так силен, так ужасен, что кровь полила ручьями изо рта и ноздрей его. Он бы слетел на землю, когда б не ухватил за шею мула; но и то напрасно, мул испугался, поскакал, начал прыгать, брыкать и сбил с себя несчастного всадника. Дон Кишот, скочив с Рыжака, подбежал к нему, приставил меч ко груди его, и закричал:

Бискаец, оглушенный ударом, не мог ни слышать, ни отвечать. Герой, в кипении гнева, готовился довершить мщение, как дамы робкие и безмолвные, свидетельницы поединка, выскочив из кареты, бросились к победителю просить помилования бедному своему товарищу. Дон Кишот с гордою важностию отвечал им:

- Красавицы! Исполняю желание ваше; но с уговором, чтобы сей рыцарь немедленно шел в Тобозо; явился к императрице Дульцинее и возвестил ей о подвиге рыцаря Дон Кишота!

Путешественницы, не спрашивая, кто такова Дульцинея, согласились на все вместо бискайца, и Дон Кишот пощадил побежденного.

Примечания

166 -- По поводу образа вымышленного автора-араба Сида Амета Бененхели исследователи выдвигают следующие гипотезы: 1) его прообразом является арабский хронист Хартон; 2) Сервантес следовал за Пересом де Итой, автором "Повести о Сегри и Абенсерpaxax" (1595), который в качестве "подлинного автора" повести выставляет некоего арабского историка Абенамина. Происхождение и функции этого образа у Сервантеса связаны с расшифровкой его имени - Сид (господин), Амет (восхваляющий, прославляющий) В "Бененхели" комментаторы видят то анаграмму имени Сервантеса, то аллюзию на имя Л. де Веги, то сочетание слов Ben + Angeli (т. е. дословно "сын ангела") или же Ben + Engel (т. е. "сын Евангелия"). Этимология имени этого образа дается во 2-й гл. II ч. романа, где это слово Санчо переделывает в "Беренхена" (т. е., по-исп., "баклажан").

167 ...словом, Санко! -- Санкас, по-испански, - тонкие ноги. Изредка в переводе встречаем: Санка и Санха.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница