Дон Кишот Ламанхский.
Часть первая. Том первый.
Глава XIV. Конец истории Марселлы

ГЛАВА XIV

Конец истории Марселлы

Процессия остановилась; Дон Кишот и его товарищи увидели во гробе юношу двадцати пяти лет, в пастушьем платье, забросанного цветами. Смерть его не обезобразила, красота не увяла на лице его. Во гробе лежали с ним бумаги и книги. Зрители хранили глубокое молчание. Наконец один пастух сказал:

- Амброзий, ты желаешь точного исполнения воли Хризостомовой! Смотри, то ли место назначено в его завещании?

- То, - отвечал печальный Амброзий, - здесь, на самом этом месте, мой бедный друг поверял мне тоску своего сердца, здесь увидел он в первый раз жестокую Марселлу, открылся ей, и нечувствительная своим презрением и холодностию довела его до отчаяния, до гроба! Несчастный желал, чтобы холодный прах его здесь покоился. Государи мои! - прибавил он, обратясь к Дон Кишоту и другим. - В этом теле, которого не можете видеть без сострадания, обитала душа нежная, прелестная. Вот все, что осталось от сего Хризостома, славного своим умом, любезного добрым сердцем, единственного из друзей, примерного благотворительностию, пышного без гордости, мудреца скромного, веселого и приятного. Он любил - ненавистью платили за любовь его; несчастный горел страстию к нечувствительной, и каменное сердце ее не смягчилось. Ужасная смерть сразила его в цвете жизни; Хризостома нет! Он - жертва неумолимой, жестокой Марселлы, прославленной его стихами, в которых жила бы она вечно, когда бы друг мой на одре смерти не просил меня истребить и самую память его страсти.

- Конечно, вы не исполните сей просьбы! - сказал Вивальд. - Из сожаления к вашему другу, сохраните его сочинения; кто не знал его в жизни, узнает по смерти - узнает, полюбит. История любви этого пастуха нам известна; его судьба нас тронула; мы своротили с дороги своей, желая воздать последний долг его печальным остаткам. Наша горесть дает нам право читать сочинения Хризостома; позвольте мне спасти хотя одно из них.

Вивальд, не ожидая ответа, протягивает руку и берет первую попавшуюся ему бумагу.

- Оставьте это у себя, - сказал Амброзий, - с другими поступлю по желанию моего друга.

Все нетерпеливо хотели знать содержание бумаги, взятой Вивальдом. Он не заставил себя дожидаться и прочел вслух:

Вивальд плакал, читая стихи, все были тронуты; вдруг взоры обратились на вершину утеса - пастушка явилась на оной; узнали Марселлу. Те, которые никогда не видали ее, были поражены ее прелестями; те же, которые видели, не меньше ею пленились.

Амброзии, удивленный, внимая гласу одной дружбы, посмотрел на нее глазами, сверкающими от гнева.

- Жестокая! - закричал он. - Или пришла насладиться зрелищем, приятным для ²⁰⁰ Чего требуешь? Говори, открой желания жестокой души своей! Готов повиноваться тебе, как сей несчастный, жертва гибельной страсти, всегда повиновался!

- Амброзий! - отвечала пастушка. - Справедливая горесть твоя извинительна. Я не хочу ругаться над твоими страданиями; они трогают, раздирают мое сердце: хочу оправдать себя! Думают, что я причина многих несчастий; но я невинна! Судите беспристрастно.

Вы почитаете меня красавицею; думаете, что нельзя меня видеть и не плениться мною; хотите, чтобы я любила, как будто человек свободен любить и не любить - ах, нет! Сердце его тиран, оно законов не знает! Любовь есть исступление, влюбленный безумец, достойный жалости! Как же хочешь, Амброзий, чтобы я последовала примеру жалкого безумца, променяла свободу на цепи невольника? Обвиняете меня в том, что я красавица и нечувствительна. Скажите! Когда бы натура не дала мне сих прелестей, могла ли бы я упрекать вас за вашу холодность? Какое ж имеете право наказывать меня за красоту ничтожную, которой не могла я ни дать себе, ни отнять у себя? Она мало трогает мое сердце! И может быть, скоро забудется мною, когда вы согласитесь забыть ее! Сердечный мир и невинность! Вот блага, драгоценные для души моей. Чтобы найти и сохранить их, удалилась я в горы, сокрылась от света, который презираю; веду беспечную жизнь пастушки; пускай течет она тихо, как ясный ручей под светлым небом - не возмущайте ее! Повторяю вам - мое счастие в мирном лесе, в лугах, на берегу источников, с милыми подругами детских лет моих и чистых, безмятежных радостей моего сердца. Заботы о стаде веселят и занимают меня; птичка, под облаками летящая, меня радует; красоты природы пленяют мои взоры и сердце. Ужели счастие, которое никому не вредно, может быть для вас оскорбительно? Кого я обольстила надеждою? Не прямо ли сказала Хризостому, когда открыл он мне сердце на этом месте, где вижу теперь бездушное тело несчастного, что не могу и не хочу любить его? И не любя, отдавала я справедливость его талантам, его редкому сердцу, предлагала ему дружбу, которой довольно для сердец невинных. Он отвергнул мирное чувство дружбы, желал любви, почитал все прочее ненавистью, и отчаяние привело его ко гробу. Меня ли обвинять в этом? Виновна ли я, что была искренна? Пастухи! Говорю вам пред лицом неба, при гробе сего несчастного - свобода моя для меня бесценна; я никогда, никогда не захочу ее лишиться. С жизнью получила на нее право и унесу ее во гроб. Оставьте ваши надежды; перестаньте обвинять меня без причины. Когда моя красота гибельна, удалитесь и не лишайте меня единственного блага - спокойствия!

что безопасность и честь красавиц находились под его покровом, ухватил палаш и закричал:

- Не трогайтесь с места, когда не хотите подпасть моему гневу! Марселла красноречиво доказала, что невинна в Хризостомовой смерти: честь и слава красоте! Почтение невинности!

Угрозы рыцаря и просьбы Амброзия довершить погребение подействовали: никто не последовал за пастушкою. Тело несчастного пастуха, орошенное слезами друзей его, опустили в могилу, которая в минуту покрылась зелеными ветками, цветами; на гробовом камне Амброзий вырезал следующую надпись:

Пастухи разлучились. Дон Кишот простился с своими добродушными хозяевами. Вивальд и его товарищ звали рыцаря с собою в Севиллу, говоря, что нигде столько приключений не встречается, как в этом городе²⁰²²⁰³, беспокоивших проезжих. Молодые дворяне оставили его в сем расположении.

Примечания

¹⁹⁹ ... Люблю -- -- В "Песни Хризостома" у Сервантеса используются многие мотивы предыдущих глав, прежде всего мотив ада, откуда теперь как бы раздается голос покончившего с собой пастуха-студента. "Песнь..." пронизана многообразными литературными реминисценциями, перекликаясь с "Песнью отчаяния" Г. де Сетины (1520--1560), с описаниями ада в романе X. Р. дель Падрона "Свободный раб любви" (1492). Во второй строфе "Песни..." Сервантес цитирует вторую эклогу Г. де ла Веги. Отдаленный прообраз "Песни..." - обращенное к богам подземелья заклинание фессалийской ведьмы Эрпхто из VI книги поэмы Лукана (39--65) "Фарсалия" и трагедия Сенеки (ок. 4 до н. э. - 65) "Федра". Стихотворение в переводном романе Флориаиа не имеет ничего общего с подлинником, начиная с его жанрового определения - у французского переводчика "Песнь Хризостома" названа стансами. Кроме того, стихотворение сокращено до 5 строф (20 стихов), в нем отсутствует мотив ада и, соответственно, образная система подлинника. Флориан утверждает руссоистский культ природы, приносящей человеку счастье, и намечает мотив несчастной любви. В "Дон Кишоте" Жуковского это произведение названо "стихами", его объем увеличен до 6-ти строф (24 стиха). В нем четко выделяется идейное обрамление, организуемое мотивами роковых страстей, несчастной любви, губящих человека, разрушающих целостность его внутреннего мира. Основная часть стихотворения излагает типичную просветительскую концепцию личности и систему ценностей: уединенный образ жизни, природа, науки, внутренняя свобода, дружба. Интересно, что свое место в этой системе занимает Бог, понимаемый как некая гармония, разлитая в природе. Сохранился беловой автограф этого стихотворения (л. 9), он помещен в раздел под заголовком "Том I" и несколько раз пронумерован: цифрой "2" - в левом верхнем углу, карандашом, на правом поле напротив 3-й строфы словами - "Ыомер второй" и "Номер вт.<орой>". 10-й стих в автографе имеет такую редакцию: "Он мудростью питает дух", 14-й - "Его чертог - безмолвный лес!", 16-й - "Его беседа - свод небес!", напротив этого стиха на полях записано: "поправить", однако поправку находим только в следующей строфе в 20-м ст.: стрелками и цифрами "1" и "2" показано, что стих должен читаться так: "И к сердцу друга прижимал". Кроме того, в автографе чуть ли не каждый стих оканчивается восклицательным знаком (в опубликованном варианте их количество уменьшено на 9 знаков).

²⁰⁰ ...не потечет ли кровь моего друга в твоем присутствии! -- Существовало поверье, что при приближении убийцы раскрываются раны на теле его жертвы.

²⁰¹ Сия холодная могила... Марселла близко! -- -- Эпитафия в переводе Флориана сокращена вдвое, переведена в сентименталпстскую тональность с полной утратой иронической окраски. В переводе Жуковского органично соединились трагическое начало (появились образы холодной могилы, праха) и юмористическое предупреждение "Марселла близко! - Берегись", которого нет у Сервантеса, но которое, тем не менее, соответствует ироническому звучанию надгробной надписи в испанском подлиннике. До нас дошли черновой и беловой автографы эпитафии (соответственно, л. 9 об. ил. 12 об.). Первый помещен в подборку "Том 1", обозначен в левом нижнем углу карандашом цифрой 3. Он представляет три редакции стихотворения. Приведем их ниже:

Редакция No 1

Беловой автограф представляет 2 редакции, приведенные ниже:

Редакция No 1

²⁰² -- Севилья, крупнейший город на юге страны, "ворота" в Новый Свет. Богатый город притягивал сброд со всей страны, и приключения, ожидавшие там любого, скорее могли стать встречей с плутами.

²⁰³ ...заглянуть в горы, которые нужно выло очистить от разбойников... -- И у Сервантеса это место не ясно. Дон Кихот и Санчо все еще едут по Монтьельской равнине близ предгорий Сьерра-Морены, но нужно помнить, что повествование Сервантеса не является достоверным географическим описанием.