Дон Кишот Ламанхский.
Часть первая. Том второй.
Глава XXII. Рыцарь возвращает свободу некоторым людям, которых вели насильно в такое место, куда им идти не хотелось

ГЛАВА XXII

Рыцарь возвращает свободу некоторым людям, которых вели насильно в такое место, куда им идти не хотелось

Они увидели на большой дороге десять или двенадцать колодников, которые все прикованы были к одной цепи и на руках имели железа; их провожали двое верховых с ружьями и двое пеших с копьями.

- Посмотрите! - сказал Санко. - Ведут каторжных на галеры.

- Как! - воскликнул Дон Кишот. - Каторжных! На галеры! Какое тиранство! Какое насилие!

- Вам говорят, что это недобрые люди, которых за шалости осудили на греблю и лишили свободы!

- Разумеется! Довольно! Я знаю свою должность.

Дон Кишот приближается к невольникам и учтиво спрашивает у провожатых, за что поступили так жестоко с сими несчастными? Один из верховых отвечал ему также учтиво:

- Государь мой, я бы мог показать вам все приговоры, в которых изображены преступления сих почтенных путешественников, но вам будет скучно читать эти вздорные бумаги. Расспросите их самих и все подробно узнаете; они любят хвастать своим проворством!

С сим позволением, которое наш рыцарь взял бы приступом, когда б не получил добровольно, приближился он к колодникам и спросил первого, за что вели его на галеры?

- Ах! - отвечал несчастный. - За то, что я был влюблен!

- Быть не может! - воскликнул рыцарь. - Если бы все любовники были достойны наказания, то я давно сидел бы на галере³⁷.

- Статочное дело, сударь, - продолжал колодник, - но я влюбился необыкновенным образом в кошелек одного скряги, который был заперт за шестью замками; похитил предмет любви своей и был вместе с ним пойман; с трудом могли нас разлучить: так привязались мы друг к другу. Правосудие вздумало наградить меня сотнею палочных ударов и трехлетнею ссылкою на галеры.

- А ты, мой друг, за что наказан? - спросил Дон Кишот у другого колодника, который шел, потупив голову, с видом раскаяния.

- За мою откровенность.

- Что ты говоришь! Откровенность почитается одною из первых добродетелей честного человека.

- И я то же думал; но судьи не постыдились наказать меня за сию добродетель: они хотели знать о некотором пропадшем скоте; принуждали меня отвечать на самые грубые вопросы; я отвечал им с простосердечием, что нашел это стадо без хозяина, без присмотра на поле и, по любви к пастушеской жизни, вздумал прибрать его к рукам, чтобы пасти, как надобно. Что ж бы вы думали? За это признание дали мне две сотни ударов плетью и послали на галеры!

Дон Кишот обратился к третьему, который сказал с веселым видом:

- Государь мой! Я здесь за то, что не имел десяти червонцев.

- Я бы дал охотно двадцать за твое освобождение!

- Теперь поздно! Если бы прежде удалось мне втереть несколько золотых денег в карман докладчика, в чернилицу писаря, то бы, конечно, теперь не был скован и веселился на ярмарке в Толеде. Но Бог милостив! Оттерплюсь, и кончено дело!

За ним следовал старик с седою бородою, которая доставала до пояса; на вопросы Дон Кишота отвечал он слезами; следующий говорил за него.

- Эта почтенная особа отправляется на галеры за то, что утешала бедных любовников, перенося их нежные записки, доставляя им случай видеться: ее даже обвиняли в составление вредных напитков и колдовстве!

- Если бы не последнее обстоятельство, - сказал Дон Кишот, - то я бы с радостию оправдал доброго старика: он помогал нежным любовникам! Помилуйте, кто назовет это преступлением? Ремесло трудное, требующее великого проворства, ума и скромности; я имею об этом предмете некоторые новые мысли, которые намерен сообщить правительству. Но старику непростительно быть волшебником! Любовь не требует другого волшебства, кроме искусства нравиться и верности.

- Вы говорите правду, милостивый государь! - сказал старик. - Божусь, что я никогда не думал о колдовстве, иначе как бы не предузнать мне сего путешествия на галеры! Что ж касается до моего маленького пристрастия к любовникам, то, не запираюсь, всегда желал, чтобы люди были веселы, наслаждались и жили дружно между собою: кажется, в том нет ничего дурного! Со всем тем за мое доброжелательство меня посылают на галеры, несмотря на мою старость и запор урины, который не дает мне покоя ни на минуту.

Старик заплакал, и растроганный Санко подал ему небольшую милостыню.

Дон Кишот продолжал расспрашивать. Один колодник сказал, усмехаясь:

- Я здесь за одну безделку, семейственное обстоятельство, я жил в одном доме с двумя двоюродными и двумя внучатными сестрицами молодыми, прелестными; по вечерам от скуки играли мы в разные игры; в доме было нас всего на все пятеро; не знаю, как это случилось, но вдруг в одно прекрасное утро стало нас девять! Поднялся великий шум, заговорили, заспорили; я не имел ни денег, ни добрых людей-заступников и теперь иду на галеры. Но я молод, здоров, и пока есть силы в себе, не отчаюсь.

одному из них была прикреплена цепь, а к другому две. железные полосы, достававшие до пояса, с кольцами, в которые продеты были его руки так, что он не мог сделать ими никакого движения³⁸. Рыцарь спросил, для чего употреблена была такая предосторожность.

- Для того, что этот бездельник, - отвечал один из провожатых, - опаснее всех прочих: он так смел, так проворен и плутоват, что мы даже и теперь боимся, как бы не упустить его!

- Для чего же, - перервал Дон Кишот, - он осужден на галеры, а не на смерть?

- Его сослали на десять лет; все то же, что смертная казнь! Вы, я думаю, слыхали об нем: это славный Гинес Пасамон, по прозванию Гинезилла де Парапилла³⁹.

- Г.<осподин> комиссар, - воскликнул колодник, - пожалуйте, не шутите! Какое вам дело до моих прозваний? Когда бы смел, сказал бы вам ваши. А вы, господин рыцарь, если хотите что-нибудь дать нам, то давайте скорей и не теряйте по-пустому времени в допросах; наша история нимало не любопытна! Если желаете узнать мою, то можете ее прочитать; я сочинил и недавно выдал ее в свет: не хвалясь, скажу, вы найдете в ней больше толку, нежели во всех новых романах наших.

- Она совсем кончена? - спросил Дон Кишот.

- Нет, вы видите, что я еще здесь; но доведена до последнего путешествия моего на галеры!

- Так это не в первый раз!

- Прекрасно! Я отслужил четыре кампании на море его католицкому Величеству и, правду сказать, без отвращения принимаюсь за старое. Скажите мне, почему худа жизнь на галерах? Мне кажется, там-то и наслаждается человек самим собою; там-то и можно приводить мысли в порядок и заниматься на свободе литературою!

- Ты, мне кажется, умный малый!

- Того-то и жаль; глупый скорее найдет дорогу к счастию.

- Довольно! - сказал Дон Кишот, возвысив голос. - Вижу из ваших слов, что вы - братья мои, хотя за вину осуждены на галеры, но лишены свободы; вижу цепи на руках ваших! К тому ж часто на свете недостаток в деньгах - малый кредит, пристрастие и глупость судей губят невинность! Я положил на весы рассудка ваш тягостный жребий, вошел в самого себя и заключил, что звание рыцарства повелевает мне подать вам руку помощи. Но мудрый человек только тогда прибегает к силе и мужеству, когда кротость и убеждения не помогут. Господа комиссары и приставы, покорно прошу вас избавить сих несчастных от цепей, их обременяющих! Пускай идут с миром! Бог и натура им дали свободу; никто не может лишить их сей драгоценности. Скажите, чем оскорбили вас бедные люди сии? Вам стыдно быть орудиями злобы и мщения: оставьте, оставьте Всемогущему наказывать слабости, неразлучные с человечеством. Еще раз повторяю с возможным учтивством и с должным почтением: вы обяжете меня лично, когда исполните мою просьбу; когда же нет, то, государи мои, буду принужден употребить силу и научить вас повиноваться.

- Выдумка не дурна! - отвечал комиссар улыбаясь. - Вы мастерски притворяетесь! Но кроме шуток, неужели вправду хотите, чтобы мы сняли цепи с колодников? Перестаньте, сударь! Извольте ехать своею дорогою; поправьте мыльный тазик, который скоро свалится с головы вашей, и не вступайтесь в чужие дела!

- Невежа! Грубиян! - закричал Дон Кишот и ударом копья вышиб его из седла.

Комиссар растянулся, его товарищи бросились на рыцаря; колодники, пользуясь случаем, принялись сбивать с себя железа. Провожатые, принужденные бежать к своим пленникам и вместе защищаться от Дон Кишота, не знали, что делать; Санко помогал Гинесу Пассамону выпутаться из цепей. Пассамон первый освободился, кинулся на лежавшего комиссара, отнял у него ружье и шпагу и начал, не стреляя, прицеливаться в приставов, которые в минуту все разбежались при страшном граде камней, которыми колодники провожали их.

Победа совершилась; но Санко был недоволен. Он сказал рыцарю, что беглецы, верно, донесут о случившемся святой Ермандад, и что, не теряя ни минуты, надлежало им спрятаться в ближние горы. Дон Кишот имел в голове другое намерение: он скликал колодников, обиравших комиссара, который скоро остался в одной рубашке; поставил их в кружок, посмотрел на них с важностию и сказал:

- Государи мои! Благодарность есть первая добродетель благородного сердца; вы видели, что я для вас сделал; не сомневаюсь, чтоб и для меня вы чего-нибудь не сделали. Прошу вас надеть на себя цепи, от которых я вас избавил, и в прежнем виде невольников идти в город Тобозо, явиться пред лицом госпожи Дульцинеи. Вы скажите ей, что пленник ее прелестей, рыцарь Печального образа просит ее об нем вспомнить; вы опишите ей все, как было, как я вас избавил, как победил ваших гонителей, и потом будете свободно идти, куда вам рассудится.

Покорно прошу вашу милость переменить это посольство к госпоже Дульцинее Тобозской на несколько молитв за ее здоровье; поверьте, что будем усердно молиться, потому что молиться всегда и везде удобно, а надеть на себя цепи ни за что, ни про что, посудите сами, кто на это согласится?

- Черт меня возьми! - закричал Дон Кишот в ярости. - Господин Дон Гинезилла Парапилла, ты пойдешь один! Да, ты один, господин рассказчик, и с этой прекрасною цепью на шее! Желал бы я посмотреть, как ты не согласишься!

Пассамон был горячего нрава. Он мигнул своим товарищам, и в минуту посыпалось на рыцаря такое множество камней, что он и щитом от них не закрылся. Рыжак был точный пень. Санко сидел за ослом. Несчастный рыцарь не устоял и растянулся. Колодники в минуту на него напали, сбросили с головы его мыльный тазик, сорвали с него казакин, не спаслось бы и нижнее платье, когда бы обиратели не торопились. Санко отделался одним плащом. Разделив добычу между собою, колодники разбежались в разные стороны, думая больше о рассыльщиках, нежели о госпоже Дульцинее. Дон Кишот и Рыжак лежали друг подле друг; Санко, свернувшись клубком, дрожал промеж ног осла, который печально потряхивал головою и хлопал ушами, как будто все слышал свист летающих камней.

Примечания

³⁷ ...сидел бы на галере...

³⁸ ...на шее два железных ошейника; к одному из них была прикреплена цепь, а к другому две железные полосы, достававшие до пояса, с кольцами, в которые продеты были его руки так, что он не мог сделать ими никакого движения. -- Описано приспособление, применявшееся обычно на аутодафе; при его помощи заключенного, провозимого напоказ по улицам, заставляли сидеть, подняв голову.

³⁹ -- Парапилла - у Сервантеса "Парапилья" - слово, образованное соединением предлога para (для, pillar (грабить, воровать).