| Автор: | Сервантес М. С., год: 1604 |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА XXIV
Продолжение удивительных приключений в Сиерре Морене
- Я вас не знаю, государь мой! Но ласки ваши меня трогают. Видите, в какую бездну я брошен судьбою! Может быть, никогда не позволит она мне доказать вам своей благодарности, но я могу ее чувствовать!
- Неужели все для вас погибло? - воскликнул Дон Кишот. - Неужели ваше блаженство невозвратно? Ах! Для чего не могу смягчить судьбы вашей? Я бы на все решился! Но слезы чувствительной дружбы оживляют унылое сердце! Разделите со мною ваши страдания; отдайте мне половину вашей горести! Я умею плакать с несчастными!
Молодой человек во все то время, как говорил рыцарь, не спускал с него глаз и осматривал его с головы до ног.
- Ради Бога! - сказал он потом. - Накормите меня, голод меня мучит, терзает! Успокоив его, удовлетворю вашей просьбе.
Санко и старый пастух дали ему часть своего запаса. Молодой человек ел с жадностию, спешил и осматривался во все стороны с беспокойством и суровостию. Насытясь, он подал знак, чтобы за ним последовали: побежал на маленький луг, осененный крутым утесом, сел на траву, назначил каждому место, зажмурил на минуту глаза, чтобы собраться с мыслями, и начал говорить следующее:
- Соглашаюсь открыть вам свои несчастия, но вы дайте мне слово не прерывать меня. Я чувствую, что слабая голова моя придет в беспорядок, и что я все забуду при малейшем помешательстве.
Сие предисловие напомнило Дон Кишоту о той прекрасной сказке, которой Санко никак не мог кончить. Он обещал от имени всех слушать, не прерывая, и молодой человек начал таким образом:
- Я называюсь Карденио, родился в одном из первых городов Андалузии43; знатность и богатство достались мне в наследство; со всем тем я несчастен и жалок. В одном городе со мною жила девушка, милая, прелестная, которой судьба не отказала ни в чем - Люцинда. С одинакою знатностию и одинаким богатством Люцинда была не так постоянна, как пусть будет и не так несчастна! Любить, обожать Люцинду почитал я блаженством с младенческих лет моей жизни. Люцинда, ребенок, любила меня от всего сердца. Наши родители не хотели противиться этой невинной склонности; тайно желали соединить нас, хотя не говорили о том никогда между собою. Люцинде минуло пятнадцать лет; ей не велели принимать меня, мы начали переписываться! Боже мой! Сколько стихов, сколько романсов написал я для моей Люцинды! Разлука усилила нашу любовь; мое сердце, робкое в присутствии Люцинды, сделалось без нее смелее; перо мое выражало то, чего бы язык мой никогда произнести не осмелился - Люцинда в письмах своих обнаруживала предо мною все тайные чувства души своей.
Наконец, жизнь без нее мне сделалась несносна - я решился все кончить, пошел к отцу моей любезной и на коленях просил у него руки Люциндиной. Почтенный старик с ласковым видом сказал мне, что этот союз равно лестен для обоих супругов; но прибавил, что мой отец, а не я должен был об этом говорить ему, и что Люцинда по тех пор не может вступить с ним в родство, пока он сам того не захочет. Он говорил правду; я побежал к батюшке с надеждою в сердце.
Вхожу к нему в кабинет: он держал в руке письмо, и, не давши мне времени говорить, сказал:
- Карденио! Из этого письма ты узнаешь, что хочет для тебя сделать герцог Рихард44.
Этот герцог Рихард, как вам известно, есть один из знатнейших испанских грандов, которого поместья находятся в Андалузии; он в письме своем просил батюшку прислать меня к нему, желая, чтобы я был товарищем, другом старшего его сына, и уверял, что всеми силами будет стараться вывести меня в люди и составить мое счастие. Все, что он ни говорил обо мне, было так для меня лестно, так просто выражено и так далеко от гордого тона обыкновенных покровителей, что я сам увидел необходимость ехать благодарить его.
- Карденио, - сказал батюшка, - ты отправишься через два дни! Я уверен, что не обманешь надежды герцога своим поведением.
Я не смел противоречить. В ту же ночь увиделся с Люциндою и рассказал ей обо всем; на другой день просил ее отца не располагать рукою своей дочери до моего возвращения. Он дал мне слово. Люцинда клялась быть моею, и я с нею расстался.
Герцог Рихард принял меня как родного. Старший его сын обошелся со мною ласково, дружески; но младший, Фернанд, любезный и прекрасный, полюбил меня, открыл мне свое сердце и назвался моим истинным другом. Я поверил Фернанду; принимал сильнейшее участие во всех его удовольствиях и неудовольствиях; и скоро узнал, что пламенный молодой человек был страстно и без надежды влюблен в Доротею, дочь одного земледельца (Рихардова подданного), богатейшую наследницу во всей Андалузии, прекрасную, хорошо воспитанную девушку, которую все почитали чудом! Напрасно старался он обольстить ее; добродетель хранила невинность. Наконец он решился на ней жениться. Я представлял ему следствия такого поступка, препятствия и неприятности со стороны его фамилии; горести, какие он приготовлял себе: Фернанд был непреклонен. Я почел за должность сказать об этом старому герцогу. Не знаю, угадал ли Фернанд мое намерение или нет, но вдруг приходит ко мне и говорит, что хочет путешествовать.
Перемена места, разнообразие предметов, а больше всего дружба твоя будут самым лучшим для меня лекарством.
Я похвалил намерение Фернанда тем охотнее, что оно доставляло мне случай возвратиться к Люцинде, и принуждал его как можно скорее произвести его в действо.
После узнал я, что Фернанд в самое то время, как предлагал мне путешествовать, уже обольстил дочь земледельца, обещавши на ней жениться. Изменник хотел бежать; может быть, он боялся, чтобы отец его не узнал о сем преступлении; может быть, любовь, ангел-хранитель добродетели в сердце невинном, есть не иное что в порочном, как бурное, неукротимое желание, которое усиливается от препятствий и погасает от наслаждения! Как бы то ни было, герцог позволил нам ехать, и мы через два дни отправились. Батюшка принял Фернанда как сына своего благодетеля. Я увидел Люцинду; она была все та же, милая, несравненная! К несчастию, подумал я, что дружба обязывала меня поверить Фернанду все тайны моего сердца.
Я описал ему Люцинду со всем жаром любовника; он удивился и захотел увидеть ее: мог ли я отказать Фернанду? Я привел его под окно, в котором Люцинда обыкновенно со мною разговаривала. Решетка была отворена, в горнице горел огонь; Фернанд ее увидел, остолбенел, не мог говорить, забыл все, и прежнюю любовь свою, и дружбу! Он скрыл волнение своего сердца; поздравил меня с таким единственным счастием; желал, по-видимому, нашего брака и просил меня показать ему некоторые записки Люцинды. Я не подозревал, не боялся ничего; дал ему прочесть последнее письмо ее, в котором она убеждала меня просить руки своей с таким умом и приятностию, так нежно и скромно, что изменник Фернанд, прочтя письмо, вышел из себя. И теперь помню, что справедливые похвалы, которыми он в ту минуту осыпал Люцинду, показались мне неприятными; ужасный свет поразил меня. Я был уверен, как в своей жизни, что Люцинда не способна к предательству; но ревность, мучительная ревность, в первый раз отравила мое сердце.
Дни через два после нашего разговора Люцинда, которая любила рыцарские романы, прислала ко мне за "Амадисом"...
При сих словах Дон Кишот затрепетал, и, будучи не в силах удержать себя, воскликнул:
- Ах! Господин Карденио! Для чего не сказали вы прежде, что госпожа Люцинда читает рыцарские романы и знает их цену. Это одно доказало бы нам, что она прекрасна, умна, любезна, приятна и совершенна! Теперь я в этом не сомневаюсь; уверен, утверждаю и утверждать буду! Осмелюсь, однако ж, представить вам, что с "Амадисом" не худо бы было ей взять у вас и знаменитого Рожера Греческого45; госпоже Люцинде, конечно бы, полюбилось прекрасное приключение Дараиды и Гараиды, также и нежные стихи милого пастуха Даринеля46 отыскать их так скоро: волшебники сыграли со мною изрядную шутку... Но я вам помешал, извините! Я сам не свой, когда заговорят о рыцарстве. Продолжайте, господин Карденио! Я принимаю живейшее участие в вашем жребии.
Между тем Карденио, потупя голову, мрачно, задумчиво смотрел в землю; наш рыцарь дважды просил его продолжать, Карденио не отвечал ни словца. Вдруг, устремив на Дон Кишота смутные взоры, он воскликнул:
- Нет! Никто на свете не разуверит меня! Вопреки всем глупцам и невежам буду говорить, что королева Мадазина имела любовником Лизбета47 и спала с ним на одной постели.
- Клевета! - загремел Дон Кишот. - Королева Мадазина - почтенная женщина, которая никогда не спала с лекарями. Тот, кто смеет говорить такую нелепость, есть клеветник, трус и лжец; я докажу ему это на суше, на воде, на коне, с копьем, с мечом, без меча, как ему угодно.
за своего господина, бросается с кулаками на Карденио, который, повалив его под себя, начинает тузить без сожаления. Пастух вздумал было защищать Санку и был опрокинут. Карденио, уставши бить, сокрылся в утесах, Санко принялся за пастуха; спрашивал с гневом, для чего не сказал он им, что этот человек - бешеный. Пастух утверждал противное; Санко спорил, и скоро схватились за бороды. Рыцарь начал их мирить.
- Нет! Нет! - кричал оруженосец. - Дайте мне хорошенько помять ему бока! Он не странствующий рыцарь!
Однако герой наш как-то все успокоил. Несмотря на ссору, хотел он узнать конец истории сумасшедшего: простился с пастухом и, севши на Рыжака, поехал вслед за новым знакомцем своим.
Примечания
43 -- Как явствует из дальнейшего, речь идет о Кордове.
44 ...герцог Рихард... -- У Сервантеса: герцог Риккардо.
45 ...Рожера Греческого... "Рохель Греческий".
46 ...прекрасное приключение Дараиды и Гараиды, также и нежные стихи милого пастуха Даринеля. -- Даранда и Гараида (у Сервантеса. - Гарайя) - имена, которые взяли персонажи романа Ф. де Сильвы "Флорисель Никейский", принцы Архесилай и Арлаихес, переодевшись женщинами. Пастух Даринель - персонаж романа "Амадис Греческий", но он не сочиняет стихов, их исполняет другой пастух - Архесилай из "Рохеля Греческого".
47 ...королева Мадазина имела любовником Лизбета... - Имеются в виду Мадасима и Элисабат, герои романа "Амадис Галльский", в котором фигурируют три Мадасимы, но ни одна из них не была королевой и не вступала в любовную связь с ученым и хирургом Элисабатом, исцелившим Амадиса.