Дон Кишот Ламанхский.
Часть первая. Том третий.
Глава XLI. Конец истории пленника

ГЛАВА XLI

Конец истории пленника

Между тем ренегат приготовил прекрасное судно, в котором легко могли поместиться тридцать человек. Чтобы лучше обмануть мавров, он несколько раз объехал берега с своим товарищем. Он часто останавливался в заливе, находившемся под самым садом Заранды, нередко заходил в него за плодами, в которых Ажиморато никому не отказывал. Между тем я склонил на свою сторону двенадцать испанских гребцов, смелых и верных, неустрашимых, которых привязал к себе подарками. Все было готово; я приказал им сойтись в следующую пятницу около вечера у самого сада, один по одному, разными дорогами, и ждать меня в назначенном месте. Оставалось предуведомить Заранду, чтобы дать ей время изготовиться к отъезду и не испугать ее своим нечаянным явлением.

Я сам пошел в сад, будто за травами. Первый человек, попавшийся мне навстречу, был старик Ажиморато, который меня спросил на смешанном арабском и кастильском языке, употребляемом в Варварии⁴⁰, зачем я пришел в сад.

- Я невольник арнаута Мами! - отвечал я. - Знаю, что вы друг моему господину, и надеюсь, что позволите мне взять немного саладу.

В эту минуту явилась Заранда. Я никогда ее не видывал; но сердце сказало мне, что это она. Не могу вам описать своего первого, неизъяснимого чувства; скажу только, что не красота ее привела меня в восторг; нет, мое сердце билось от любви, почтения и благодарности к сему ангелу-избавителю. Я дивился ее прелестям; но Заранда, и не будучи прелестною, показалась бы мне божеством в эту минуту. Я скрыл волнение души своей. Заранда шла тихо. Ажиморато кликнул ее.

Мавры, столько ревнивые между собою, охотно показывают жен и дочерей христианам. Я смотрел с некоторым благоговением на милую невинность, которая во всей красоте стояла передо мною: Заранда была очаровательна в своей пышной мавритянской одежде, с обнаженными ногами, белыми, как снег, с видом любезной, натуральной стыдливости, которая разливала румянец по щекам ее и потупляла черные глаза ее в землю! Вытерпев так много, она пленила вас в простой одежде; что ж если б видели ее в ту минуту?

- Этот христианин, - сказал ей Ажиморато по-арабски, - невольник арнаута Мами.

- Для чего ж тебя не выкупят, христианин, - спросила меня Заранда на худом, смешанном языке.

- Я уже выкуплен! - отвечал я. - Но денег за меня не могли заплатить до нынешнего дня; господин мой требовал тысячи пяти сот сольтамисов⁴¹.

- Как мало! Когда бы ты был мой, то не отдала бы тебя за тройную цену. Вы все, христиане, притворяетесь бедными, чтобы лучше обмануть нас, мавров.

- Я не способен обманывать; давши слово, не могу не сдержать его. Заранда покраснела, потупила глаза и спросила нежным голосом:

- Когда ты едешь, христианин?

- Может быть, завтра, на французском корабле, который завезет меня в Испанию.

- Для чего ж не на испанском; французы, я слыхала, вас не любят.

- Правда; но я спешу возвратиться в свое отечество, спешу видеть любезных моему сердцу.

- Конечно, ты женат и хочешь скорее увидеться с женою?

- Хороша ли твоя невеста?

- Как ангел! Как вы!

- Поздравляю тебя, христианин, - перехватил Ажиморато, улыбнувшись, - дочь моя - первая красавица в Алжире.

В сию минуту прибежал один невольник, крича:

- Берегитесь, четыре турка вскочили в сад и обивают деревья!

Старик и дочь его испугались. Мавры очень боятся турецких солдат, которые чрезвычайно грубы с ними.

- Дочь моя, - сказал Ажиморато, - поди домой, я прогоню этих разбойников; а ты, христианин, нарви сколько хочешь саладу. Алла с тобою!

Он побежал к туркам и оставил меня одного с Зарандою. Красавица, поглядев на меня томными глазами, в которых сверкали слезы, сказала таким голосом, который и теперь еще отзывается в моем сердце:

- Амекси, христианин, амекси (что значило: ты едешь, христианин, едешь?)

- Ни за что в свете не поеду без тебя, моя Заранда! В пятницу ночью приду за тобою с своими товарищами. Не испугайся нас. Мы в ту же минуту поплывем в Испанию; там Заранда получит мою руку, будет счастлива и вечно любима мною.

Слова сии были сказаны по большей части знаками. Заранда поняла меня, залилась слезами, подала мне руку, которую прижал я к сердцу, оперлась на мое плечо и пошла назад к дому. Я шел подле нее, смертельно боясь, чтобы отец ее не встретился с нами. В сию минуту он показался. Заранда затрепетала, побледнела и повисла на руках моих. Добрый старик, видя, что его дочери дурно, подбегает к ней, берет ее на руки, проклинает разбойников, испугавших его милую Заранду, и старается привесть ее в чувство. Заранда, открыв глаза, вздыхает, ищет меня глазами и говорит: "Амекси, христианин, амекси!"

- Успокойся, моя милая, - сказал ей отец, - этот христианин - добрый человек; турок уже выгнали из саду.

Я простился с стариком, который благодарил меня с добросердечием за помощь, поданную Заранде, позволил мне выбрать лучшие травы в саду своем и увел дочь с собою.

Наконец наступил день счастия и свободы. Ренегат с своим судном уже стоял близ загородного саду. Двенадцать испанских гребцов ждали меня в назначенном месте, не зная своего дела, но ко всему приготовясь. Город был заперт, день скрылся, берег опустел. Мои три товарища не знали, что делать прежде: взять ли Заранду или овладеть баркою ренегата, в которой мавры были гребцами. Ренегат решил наши сомнения:

- Вы теряете драгоценное время, - сказал он, - мои гребцы спят, лишим их свободы, после пойдем к Заранде.

Мы согласились с ренегатом: он вскочил в судно с обнаженною саблею.

- Покорность и молчание! - закричал он по-арабски. - Или в минуту все погибнете!

Гребцы, не слишком смелые, видя своего капитана, грозящего им смертию, и с ним множество христиан, вооруженных и бесстрашных, сдались, не противясь, не говоря ни слова, и приняли оковы. Шестеро из гребцов остались с ними, остальные вместе с ренегатом пошли за мною в сад.

Мы отворили дверь без малейшего шума и очень тихо приближились к дому. Заранда ждала нас у окна; увидя идущих, она спросила тихим голосом:

- Вы ли, назереяне⁴²?

- Мы, - отвечал я.

Она сошла вниз, отворила дверь и явилась перед нами с видом очаровательной невинности, в сиянии красоты, как ангел, слетевший с неба. Я принял ее на коленях, мои товарищи также. Я взял ее за руку и повел из саду; но ренегат остановил нас и спросил по-арабски у Заранды, не здесь ли отец ее.

- Здесь! - отвечала Заранда. - Он почивает в своей горнице.

- Увезем его с собою, - сказал жадный ренегат, - возьмем его сокровища.

- Нет! - вскричала Заранда. - Не трогайте отца моего! За что хотите оскорбить старика? Сокровищ у меня довольно, я могу всех вас обогатить. Подождите меня, я возвращусь в минуту.

Она оставляет мою руку и уходит в дом. Не понимая ни слова из того, что было сказано, я пожелал знать, за чем ушла Заранда, и узнавши, насилу мог скрыть свою досаду на ренегата.

- Почтение, покорность Заранде! - закричал я. - Клянусь умертвить первого, кто осмелится не послушать ее.

В эту минуту она возвратилась, таща через силу ящик, наполненный золотом и дорогими каменьями.

По несчастию, шум, ею сделанный, разбудил Ажиморато, который, выглянув в окно и узнавши христиан, закричал: "Помогите! Помогите! Разбойники! Христиане!"

Мы испугались, Заранда упала в обморок; я подхватил ее на руки и побежал с нею из саду, не заботясь о том, что происходило позади меня. Я бросился в барку, товарищи мои в беспорядке теснились вокруг нее, стараясь поместиться скорее. Мы сели, подняли якорь и поплыли. Тут только увидел я, что Зарандин отец, связанный веревкою, был с нами. Ренегат, испуганный его криком, бросился к нему в горницу, принудил его замолчать и следовать за собою в барку. Такое насилие было мне противно; я приказал освободить старика; но ренегат, поглядев на него с яростию, велел ему сидеть смирно и молчать, если хотел остаться жив.

Заранда, увидев отца, закричала и закрыла свое лицо руками. Ажиморато, который не смел ни говорить, ни тронуться, смотрел на нее глазами, исполненными нежнейшей любви, вздыхал и не мог понять, как дочь его, которую держал я в своих объятиях, могла меня не бояться. Заранда, обливаясь слезами, подозвала ренегата и сказала ему, что бросится в море, если не возвратит свободы отцу ее. Ренегат изъяснил мне ее просьбу. Я хотел, чтобы в ту же минуту ее исполнили; но мы были на открытом море; возвратившись, могли подвергнуться неминуемой погибели. Ренегат и все мои товарищи отказались мне повиноваться, обещав, однако ж, не делать зла Ажиморату и высадить его на берег в первом способном месте. Я принужден был уступить. Заранда поняла, что отца ее удерживали против моей воли, и смотрела на меня со слезами; я сам заплакал. Чувствительная мавритянка, увидя мои слезы, села подле меня, взяла мою руку, приложила ее к глазам своим и начала молиться Леле Мариен.

- Ах, христианин! - сказал Ажиморато. - Могу ли поверить словам твоим! На что ж похищали вы меня и дочь мою, когда хотите возвратить нам свободу. Говори яснее, сколько надобно за мой выкуп: я богат, уступлю тебе все свои сокровища, только возврати мне дочь мою, милую, добрую Заранду; она дороже мне жизни, сокровищ и всего на свете!

Слова сии произнесены были таким нежным и трогательным голосом! Несчастный отец с таким чувством смотрел на свою Заранду, что слезы катились по щекам его, он рыдал, как ребенок. Заранда, вскрикнув, бросается к старику на шею. Он берет милую дочь свою на руки, смотрит ей в лицо с неизъяснимою горестию, целует ее несколько раз, прижимает к сердцу, плачет с нею вместе и обливает ее слезами.

Через минуту, немного успокоясь, Ажиморато, взглянувши на Заранду, заметил, что она в богатом платье.

- Моя милая, - спросил он с удивлением, - что это значит: вчера, накануне сего страшного дня, ты была в простом платье? Как очутилась на тебе эта праздничная, богатая одежда, эти драгоценные камни, которыми отец твой любил тебя дарить в счастливейшее время?

Заранда покраснела, потупила глаза в землю и не отвечала. Старик, пуще удивленный, смотрел на нее в молчании. Вдруг увидел он ларчик, в котором дочь его хранила свои сокровища и которого никогда не возила в загородный сад, а оставляла в алжирском доме.

- Заранда! - спросил он изменившимся голосом. - Как этот ларчик зашел сюда, скажи?..

Он не мог договорить, Заранда бледная, как смерть, дрожала и готова была упасть в обморок.

Ренегат отвечал вместо Заранды:

- Не приводите вашей дочери в замешательство такими вопросами, я буду говорить за нее: Заранда - христианка, она избавительница наша и едет с нами добровольно.

Ажиморато переменился в лице, замолчал, поглядел на Заранду и спросил ее:

- Правда ли, что ты христианка, правда ли, что ты сама отдала отца своего в руки его неприятелей.

- Нет! Нет! - закричала Заранда, в слезах. - Никогда не приходило мне в голову огорчить моего доброго, нежного родителя! Я люблю его больше жизни!... Правда, я христианка! Лела Мариен приказала...

При этом слове старик вскочил, растолкал нас и бросился в море. Мы не успели удержать его. Заранда хотела кинуться за ним, но я схватил ее за руку. Между тем мои гребцы вытащили Ажиморато за платье, которое, распахнувшись, держало его на поверхности воды и мешало ему погрузиться; его скоро привели в чувство.

Море было неспокойно, ветер дул с противной стороны и нес барку нашу назад к Африке. Мы решились пристать к берегу, который далеко находился от Алжира, и бросили якорь в маленьком заливе, спокойном и безопасном для маврам. Они согласились его исполнить: мавры, один за одним, были сведены с барки на берег и, к великому удивлению своему, оставлены на свободе. Старик не хотел сойти с судна; он поглядел на дочь свою и сказал нам:

- Христиане! Эта несчастная желает моей свободы; мое присутствие для нее ужасно; желая предаться всем беспорядкам, непозволенным в нашем законе, она приняла вашу религию. Дочь неблагодарная, - продолжал он, - жертва несчастная и ослепленная, ты оставляешь отца и следуешь за врагами своими! Поди, я проклинаю бедственный час твоего рождения! Погибни, моя любовь, моя родительская нежность! Для чего ты не умерла в пеленах, для чего я так заботился о твоем младенчестве, для

Товарищи мои насильно увели старика. Дочь его заливалась слезами и едва дышала. Мы поплыли. Ажиморато, увидя, что барка тронулась с места, смягчился, начал плакать и закричал трогательным, умоляющим голосом:

- Возвратись! Возвратись! Уничтожаю свое проклятие! Сердце мое не проклинало тебя! Возвратись, моя дочь, моя милая дочь! Все забыто, все прощаю! Оставь им свое золото; возвратись, мое утешение: отец твой, кроме тебя, ничего не имеет, ты одна у него; никто на свете не любит тебя так много, как он! Дочь моя! Дочь моя! Возвратись! Я умру, если ты меня покинешь!

- Родитель мой! - отвечала Заранда в слезах и терзаниях горести. - Я люблю тебя, люблю больше всего на свете, готова жертвовать тебе жизнью; но Лела Мариен, мое спасение, мой закон повелевают мне тебя оставить. Прости, мой добрый родитель, я умру твоею Зарандою, кончаясь, буду благословлять тебя; но я должна ехать! Для чего не в моей воле умереть для

Судно все удалялось, старик трепетал, бился, рвал на себе волосы. Вдруг упал он на колени, протянул руки к своей дочери, звал ее, умолял возвратиться. Ветер приносил к нам его голос; он скоро умолк. Берег начал теряться в отдалении, мало-помалу равнялся с морем и, наконец, исчез.

С ним исчез и горестный образ отца, приведенного в отчаяние. Заранда была вне себя, я боялся следствий; но утешения религии успокоили печальную. Наше судно летело, ветер был благоприятен, мы надеялись утром увидеть берега Испании; но, может быть, фортуна утомилась помогать нам, может быть, проклятие отца никогда не остается без действия, только мы едва не погибли. В темноте ночи наша барка встретилась с кораблем и, конечно бы, разбилась об него вдребезги, если б он, к нашему счастию, не своротил в сторону. Раздалось множество голосов с корабля; спрашивали по-французски, кто мы и куда едем? Ренегат, узнавши французов, не велел отвечать. Мы прошли мимо в глубоком молчании, поздравляя себя с благополучным спасением; вдруг загремели два пушечные выстрела, ядро ударилось об нашу мачту, сломило ее и в самой барке сделало такую страшную скважину, что вода побежала в нее с удивительною быстротою. Мы начали кричать и требовать помощи; двенадцать французов с ружьями приплыли к нам в шлюпке, взяли нас и увезли к себе на корабль, говоря, что так управляются с нечестивцами.

У нас отняли все: браслеты, камни и все сокровища Зарандины достались во власть корсаров; однако, наша участь их тронула. Капитан, смягченный молодостию, красотою милой Заранды, подарил ей сорок золотых ефимков, дал нам маленький бот с небольшим количеством припасов и отпустил нас в Испанию. Берега ее были близко, мы скоро к ним пристали. Сия минута наградила нас за все прошедшие страдания. Мы бросились на берег, целовали, орошали слезами милую землю своего отечества и благодарили небо, сохранившее нас своим милосердием.

Не зная, в какое место привел нас случай, мы пошли по первой попавшейся нам дороге. Заранда не могла идти за мною от слабости; я нес ее на плечах. Мы увидели в стороне молодого пастуха, подошли нему; но пастух, бросив глаза на ренегата, испугался, закричал: "Мавры! Мавры!" и привел всю окружность в волнение. Скоро мы увидели множество конных⁴³ обнимать нас, плакали, смеялись и уступили нам лошадей. Начальник отдал Заранде свою. Мы с торжеством въехали в Малагу⁴⁴, прямо пошли в церковь, где набожность моей Заранды всех удивила и привела в слезы. Все наперерыв предлагали ей домы свои, ласкали, дарили ее чем ни попало. Мы прожили несколько дней в Малаге, потом, простившись, не без горести, друг с другом, расстались. Я купил осла для Заранды, а сам пошел за нею пешком в провинцию Леон. Теперь моя родина уже недалеко. Бог знает, жив ли батюшка, живы ли мои братья; надеюсь на милость Всемогущего, Он нас не покинет. Будь лишь Заранда спокойна и счастлива, с меня довольно! Ее счастие почитаю я своим: любовь и благодарность сделала его священным для моего сердца. Вы сами подивились бы кротости и терпению, с какими она сносит усталость и бедность. Я - проводник ее, отец, защитник, словом, все мое сердце принадлежит Заранде. Увы! Не знаю, найду ли хижину, в которой мог бы делить с нею и радости, и горести своей жизни; но я ни за что, никогда не покину ее.

Вот, милостивые государи, история моей жизни! Может быть, она показалась вам слишком продолжительною, извините: несчастные любят говорить о своих несчастиях.

⁴⁰ ...на смешанном арабском и кастильском языке, употребляемом в Варварии... -- У Сервантеса - "на языке, на котором во всей Берберии... объясняются между собой мавры и пленные", т. е. на так называемом "лигва франка".

⁴¹ ...сольтамисов... -- Имеется в виду турецкая золотая монета "солтани".

⁴² -- То есть назареи, христиане (по названию города Назарет, где согласно христианским преданиям родился Иисус Христос).

⁴³ ...множество конных...- Здесь речь идет о конной береговой охране, которая была специально организована для охраны испанского побережья от нападения корсаров.

⁴⁴ -- У Сервантеса - Велес-Малага - городок неподалеку от Малаги.