| Автор: | Сервантес М. С., год: 1616 |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА XXIV
Конец истории об ослах
Читатели мои, конечно, хотят иметь сведение о Петре, я не буду таиться. Помните ли вы, государи мои, о славном освобождении галерных невольников? О Гинесе Пассамоне, который украл Санкина осла? Этот Гинес и наш Петр - одна особа. Опасаясь не без причин строгого правосудия, он налепил на лице несколько пластырей, купил обезьяну, которую научил пособлять своему проворству и сделался кукольным комедиантом. С тех пор он повсюду разъезжает и обманывает божий народ. Этот сметливый плут, при въезде в какой-нибудь городок или селение, старается узнавать о всех обстоятельствах главных жителей, приходит к ним в дом с своими куклами, для которых сочинил несколько приятных комедий, потом заставляет свою обезьяну отгадывать то, что ему известно: обезьяна-отгадчица всегда говорит правду; ее слушают, удивляются чуду, платят деньги проворному Гинесу, который своим остроумием, своими шутками веселит, занимает зрителей и от них хорошо наживается. Накануне, остановившись на постоялом дворе, он тотчас узнал рыцаря и оруженосца, и мудрено ли, правду сказать, в них ошибиться тому, кто хотя один раз в жизни имел удовольствие с ними встретиться? Гинес не пропустил удобного случая отличить свою обезьяну и между тем самому позабавиться, хотя его забава могла недешево ему стоить, потому что всеразрушительный меч Дон Кишотов, разбивая Марсилову конницу, был на один волос от головы его.
Герой, оставя постоялый двор, хотел прежде Сарагоссы осмотреть берега Эбры. В продолжение двух дней не встретилось с ним ничего достойного примечания; но в третий день, поднимаясь на пригорок, он вдруг услышал барабанный бой, литавры, трубы; тотчас вообразил, что какое-нибудь многочисленное войско идет маршем; дал шпоры Рыжаку, взлетел на высоту пригорка и увидел в долине двести человек пеших, вооруженных рогатинами, цепами, вилами, дубьем, ружьями и копьями. Впереди перед войском развевалось знамя, на котором был изображен маленький прекрасный осел с разинутою пастью, раздутыми ноздрями, вытянутою шеею, с поднятыми ушами, а под ним следующая надпись:
По сей надписи Дон Кишот тотчас узнал причину войны и решился соединиться с армиею, хотя Санко, который никогда не был охотником до сражений, почти со слезами просил его в чужие дела не вмешиваться. Крестьяне, вооруженные за честь осла, весьма хорошо приняли рыцаря, который удивил их своим видом и одеждою; Дон Кишот объявил, что хочет говорить с войском. Его предложение приняли, замолчали, стали в кружок; и он сказал:
- Знаменитые рыцари! Позвольте предложить вам некоторые мнения, которые благоразумными и полезными почитаю; если, по несчастию, они вам покажутся неприятными, скажите одно слово, и я замолчу. Во-первых, должны вы знать, что я - странствующий рыцарь, что ремесло мое - война, что моя должность и вместе удовольствие - защищать сим мечом невинных, служить ревностно всем и каждому. Знаю причины, побудившие вас приняться за оружие: вы хотите отмстить за какие-то обиды, нимало не оскорбительные, по моему мнению. Послушайте, друзья мои! Я знаю законы; никакая земля, никакой город, никакое общество не должны оскорбляться обидами частных людей; также и то, что говорится на счет целого общества, не может быть оскорбительно для частного человека; насмешки глупых повес не должны быть причиною войны. Нет, друзья мои, она противна уму и закону Божию. Война есть страшный бич. Необходимость проливать кровь так ужасна и так близка к преступлению, что одна только важная, сильная причина может ее оправдывать. Хотим отмстить, говорите вы; ах! Одно это слово показывает, что вы хотите сделаться виновными. Отмстить! Кому ж? Своим братьям, своим соседям, соотечественникам! И вы называетесь христианами! Ужели не внятен вам голос человечества? Друзья мои! Послушайтесь меня, мир и согласие! Забудьте обиду! Любите друг друга, как нежные братья! Это правило лучше всякой победы; не будем сами себя делать несчастными; нам и без того должно терпеть много горя.
терять случай? Начну, перекрестясь.
- Господа! Слышали ли вы поучение господина Дон Кишота Ламанхского, рыцаря, который прежде назывался рыцарем Печального образа, теперь пожалован в рыцари Льва; я вам сказываю, что он все знает, даже и латынь, а говорит по-испански лучше нас всех! Баталии, сражения выучил наизусть; словом сказать, он великий человек, не уступит никакому прелату. Послушайте его советов; он говорит дело. Я вам за это отвечаю! Что за дьявольщина, друзья мои! Кто набил вам голову такою дрянью? Перед вами заревут, а вы и драться! Послушали бы вы меня, когда я был робёнком! Никто не умел так хорошо реветь, как я, и вместо того, чтобы надо мною смеяться, все у меня учились. Слушайте и судите сами.
Санко зажал рукою правую ноздрю и заревел из всей мочи. Одному из крестьян вошло в голову, что он над ними смеется; не говоря доброго слова, он стукнул его дубиной, и Санко полетел с осла кверху ногами. Дон Кишот хотел сам ударить обидчика; но копья, рогатины и ружья на него устремились, камни над ним засвистали: он сначала не ужаснулся; но мы имели случай сказать, что рыцарь имел маленькое отвращение от огнестрельных оружий; увидя их, он поворотил Рыжака, кольнул его шпорами и пустился скакать прочь, творя молитву и ожидая всякую минуту, что пуля пробьет его насквозь. К счастию, никто не выстрелил; крестьяне, довольные тем, что от него даром отделались, подняли Санку, посадили на осла и отпустили с Богом! Бедный оруженосец едва держался на осле, который сам догнал своего приятеля Рыжака и пошел за ним, потряхивая ушами. Войско простояло целый день в боевом порядке; но неприятель не показывался, и оно с торжеством назад возвратилось: жаль, что между ими на нашлось знатоков в греческих обыкновениях; они бы, конечно, во славу столь знаменитого дня, воздвигнули памятник с пышною надписью.