| Автор: | Сервантес М. С., год: 1616 |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА XXIX
Ответ Дон Кишота священнику и некоторые другие происшествия
- Милостивый государь! - сказал наш герой, всеми силами стараясь укротить справедливый гнев свой. - Место, в котором мы находимся, мое почтение к ее светлости и ваше священническое достоинство запрещают мне отвечать так, как бы я хотел и мог. Отвечаю вам словами. Судя по вашему почтенному сану, которому благодарите за сохранение своей жизни, я мог бы ожидать от вас советов, если бы имел в них нужду, а не обид, достойных всякого презрения. Сколько уважаю и люблю человека, взявшего на себя трудную должность показывать своим братьям их недостатки, наблюдать за ними с нежностию друга, быть их вождем на пути истинном; столько, напротив, презираю и ненавижу недостойного, который, сокрывшись под личиною святости, позволяет себе всякую несправедливость и оскорбляет, не опасаясь наказания, людей, ему неизвестных и перед ним невинных. Скажите, чем я перед вами провинился! Что я вам сделал? За что хотите вы запереть меня в мой дом и заставить воспитывать детей, которых не имею? Вы называете меня бродягою! Скажите, какое бы имя вы мне дали, когда бы нашли меня в чужом доме, занятого интригами, пронырливо старающегося овладеть умом хозяина и сделаться господином своего благодетеля? В этом случае, государь мой, я не имею чести быть на вас похожим и также не думаю, чтобы звание друга человечества, помощника несчастных и угнетенных, было так вредно, как вам кажется. Вы, конечно, имеете свои причины называть бедными безумцами тех людей, которые посвятили себя сему трудному званию, и ваша ревность к истине заставляет вас говорить то при свидетелях! Я не хочу с вами спорить; но скажу вам, что я гораздо вас снисходительнее, что никогда не говорю всего, что я думаю, в глаза этим скрытным честолюбцам, которые всегда выбирают кривые дороги предательства, лести, низкого лицемерства и не стыдятся прикрывать своих пороков личиною добродетели.
- Прекрасно! - воскликнул Санко. - Вот что называется отвечать! Поделом ему, господин рыцарь! Вы подсекли язык этому доброму человеку, который вздумал уверять нас, что нет ни рыцарей, ни великанов, ни привидений. Желал бы я, чтобы он с ними также коротко познакомился, как я; тогда бы узнал, чем крапива пахнет!
- Не ты ли, - спросил священник с принужденною улыбкою, - не ты ли тот Санко Панса, которому этот славный рыцарь обещал остров?
- Я, сударь! Не прогневайтесь, и верно, не хуже других управлюсь с этим островом! Я из тех людей, о которых говорят: он с добрыми водится, потому что сам добрый человек; скажи мне, с кем ты друг? Я скажу тебе, каков ты; выбери хорошее дерево, будешь сидеть под тенью. И я, слава Богу, выбрал прекрасное дерево; служу доброму господину, который меня поит, кормит, одевает и учит всему хорошему! Даст Бог, что ни я, ни он не останемся без острова или какой-нибудь империи.
- Конечно, друг мой Санко, - сказал герцог, - я имею во владении девять островов самых лучших и богатых; если господин Дон Кишот позволит, то нынче же ты будешь на одном из них губернатором.
- Санко! - воскликнул рыцарь, - стань на колена и благодари его светлость за милость.
Оруженосец повиновался. Священник, вне себя от досады, поглядел на герцога гневными глазами и сказал:
- Если в этом доме потакают сумасшедшим и смеются над безумными, то я объявляю вашему превосходительству, что нога моя не будет в нем, по тех пор, пока не выйдут из него сии сумасброды.
С сим словом он встает из-за стола и поспешно выходит из горницы. Герцог и герцогиня не рассудили его удерживать.
- Почтенный рыцарь Львов! - сказал герцог с важностию, - надеюсь, что не нужно мне извиняться перед вами в случившемся. Вы должны быть выше такого ничтожного оскорбления; ваш ответ был самым лучшим наказанием оскорбителю.
- Я с вами согласен, - отвечал Дон Кишот, - все позволено детям, женщинам и попам. Они беззащитны; следственно, оскорбить никого не могут. Оскорбление тогда только может быть обидно, когда сила его поддерживает. Не советовал бы, однако ж, этому господину перед всеми рыцарями давать волю языку своему. Какой-нибудь Амадис или Галаор обошлись бы с ним не так учтиво, как я обошелся.
- О! О! - воскликнул Санко. - Эти добрые люди отвечали бы ему добрым тычком копья или ударом меча, который бы развалил вам господина священника надвое, как тыкву! Черт побери! Ну если бы Ренод Монтобанский здесь случился, куда бы деваться этому крикуну? Он раздавил бы его, как клопа!
тонкого полотна, а четвертая, с завороченными до локтя рукавами, имела в руках душистое мыло. Первая подошла к рыцарю и приставила к его подбородку лохань; рыцарь посмотрел на нее, не говоря ни слова, и вообразив, что эта церемония принадлежала к обыкновениям того места, вытянул свою сухую шею. Другая девушка налила в лохань воды, а четвертая, которая принесла мыло, начала намыливать бороду рыцарю и, вспенив воду, которую беспрестанно в лохань подливали, покрыла этою пеною щеки, нос, уши и глаза покорного паладина. Герцог и герцогиня, которые не ожидали такой сцены, посматривали друг на друга в молчании, не зная, смеяться ли им или сердиться. Вдруг девушка, умывавшая рыцаря, сказала, что воды не достанет. Одна из пришедших с нею тотчас побежала за водою, а бедный рыцарь между тем должен был остаться с вытянутою шеею над лоханью, с пеною на лице, с зажмуренными глазами. Все помирали внутренне со смеху, но все старались казаться спокойными; а три проказницы, неподвижные, с потупленными глазами, не смели взглянуть на господ своих, чтобы не захохотать с ними вместе. Наконец принесли воду; девушка вымыла бороду рыцарю, вытерла ее тихонько полотенцем, поклонилась ему в пояс вместе с своими подругами и пошла было с важным видом из горницы вон, как герцог, желая истребить всякое подозрение, кликнул ее и просил оказать ему такую же услугу. Девушка поняла его и умыла его так же точно, как рыцаря.
Санко, внимательный ко всему, что вокруг него происходило, говорил про себя: "Желал бы я, чтобы оруженосцев также умывали, как и рыцарей; я даже бы согласился позволить и обрить себя".
- Что ты говоришь, Санко? - спросила герцогиня.
- Я говорю, сударыня, что век живи, век учись. Я прежде думал, что у принцев и у знатных господ, вставши из-за стола, умывали только руки; но теперь вижу, что им намыливают и бороды: обыкновение очень опрятное и прекрасное.
- Тебе стоит только захотеть, друг мой; эти девушки не только вымоют тебе бороду, но и самого тебя сводят в баню!
- Прикажи, - сказала герцогиня дворецкому, - прикажи покормить Санку, как можно лучше. Я хочу, чтобы он доволен был нашим угощением.
Дон Кишот, оставшись один с герцогом и герцогинею, говорил об Дульцинее, как сумасшедший, и обо всех других предметах, как мудрец. Герцог спросил у него, надеется ли он, чтобы Санко мог быть хорошим губернатором?
- Ваша светлость! - отвечал Дон Кишот. - Я буду говорить откровенно. Характер Санки есть чудная смесь противностей; он прост и вместе тонок, откровенен и скрытен, простодушен и коварен; во всем сомневается и всему верит, иногда самым грубым образом скажет умное и острое. Вам кажется, что он говорит глупость; напротив, он дает вам прекрасное наставление. Он имеет доброе сердце и совершенно честен; любит добродетель по натуре своей, не зная, что она такое; дальновиден и в самой простоте своей благоразумен. Я думаю, что сих качеств будет довольно для изрядного губернатора; по крайней мере, я знаю многих, которые, не имея душевных достоинств Санки, так же, как и он, не знают азбуки. Вообще, ваша светлость, наука правления не так трудна, как думают. Посмотрите, сколько простяков ею занимаются, и слава Богу, все у них счастливо с рук сходит. Санко не хуже их будет делать дела свои, особливо если согласится следовать моим советам.
- Что такое, - спросила герцогиня, - что вы хотите сделать с Санкою?
- Мы хотим, сударыня, - отвечал один из поваренков, - вымыть бороду господину оруженосцу, который нам противится и не изволит нас подпускать к себе.
- Конечно, не изволю! - воскликнул Санко. - Ее светлость разве приказывала мыть мою бороду в кастрюле? На это есть лохань! А кипяток не душистое мыло, распущенное в воде. В домах знатных господ не умеют шутить, и видно, забывают, что языком говори, а рукам воли не давай; что кошке игрушки, а мышке слезки; я не хочу, чтобы вы были моими цирюльниками. Попробуй кто взяться за мою бороду: я дам ему знать, что умею отгрызаться, и пересчитаю у него зубы.
- Санко прав! - отвечала герцогиня с важным видом, который едва сохранить могла; так смешон был Санко с своею гневною миною! - Как вы смеете сердить такого человека, которого ваш господин сделал губернатором? Никто его не трогай, если не хочет быть в ту же минуту выгнан из дому!
- Ваша светлость! Прекрасная герцогиня, - сказал он, - дело кончено; вы так ко мне милостивы, что я решился идти в странствующие рыцари и выбираю вас в свои принцессы. Между тем я не иное что, как бедный оруженосец, ремеслом - земледелец, по имени Санко, с женою, с детьми. Если во всем этом найдете что-нибудь угодное вам, то оно ваше; вы моя госпожа и королева.
- Нельзя не видеть, - сказала герцогиня, - что мой друг Санко был воспитан между самыми учтивыми светскими людьми. Ты изъясняешься, как прилично товарищу любезнейшего из любовников. Я тебе очень благодарна и буду просить герцога, чтобы он поскорее сделал тебя губернатором.
Дон Кишот встал и пошел в свою горницу спать. Герцогиня повела Санку с собою в одну из отдаленных комнат замка, в которой думала провести несколько времени с своими женщинами. Санко сказал, что, несмотря на его привычку отдыхать часов по пяти или по шести после обеда, он с охотою последует за своею приятельницею герцогинею и будет стараться не заснуть, разговаривая с нею. Герцог между тем пошел делать приготовления к рыцарским праздникам, которые хотел дать нашему герою.