Дон Кишот Ламанхский.
Часть вторая. Том пятый.
Глава XXXIV. История Долориды

ГЛАВА XXXIV

История Долориды

Графиня Трифальди не замешкалась. Увидели двенадцать женщин в трауре, в белых покрывалах, которых концы по земле тащились. Они шли в два ряда перед графинею, одетою в черное же платье, которого хвост, ужасно длинный и на три конца разделенный³⁹, несли три пажа. Графиня сия имела также на голове покрывало и шла медленно, опираясь на плечо великана Трифальдина. Герцог, герцогиня и герой встали и пошли к ней навстречу. Долорида, не снимая покрывала, бросилась на колени перед герцогом, который поднял ее, посадил подле герцогини и спросил о причине ее к нему прибытия.

- Всемилостивейший государь! - отвечала она довольно мужественным голосом. - И вы, прекраснейшая герцогиня, и вы, почтеннейшие собеседники! Выслушайте мою чудеснейшую историю: она тронет ваши сердца нежнейшие. Но прежде скажите, здесь ли находится храбрейший и сильнейший рыцарь Дон Кишот Ламанхский и оруженосец его Санко Панса, милейший и умнейший.

- Здесь, моя госпожа графиня светлейшая, вот сидит Дон Кишот Ламанханейший, рыцарь странственнейший, а я оруженосец его вернейший, Санко Пансейший. Мы готовы своим мечом острейшим помочь вашей беде беднейшей!

Дон Кишот подал руку несчастной графине и обещал за нее заступиться. Долорида хотела упасть перед ним на колена; герой остановил ее и просил объясниться, как можно простее. Долорида, не скидывая покрывала, начала говорить следующим образом:

- Вам известно, думаю, славное Кандайское королевство⁴⁰, находящееся между Южным морем и великою Трапобаною, в двух милях от мыса Коморина. Там царствовала королева Магонса, вдова короля Архимиелы, которая оставила по себе малолетнюю дочь свою, инфанту Антономазию наследницею сих обширных владений. Я, по знатности своего рода, по своим летам, по сану первой придворной дуэнны, была назначена воспитывать молодую принцессу. Она еще не имела четырнадцати лет, а уже славилась в целом мире своею красотою, своим умом и добронравием. Множество принцев по ней воздыхали. Простой придворный рыцарь осмелился войти в сию толпу коронованных обожателей. Он не имел ничего, кроме прелестей, цветущей молодости и самой пламенной любви. Зная совершенно искусство нравиться, он писал прекрасно стихи, пел очень приятно, играл на гитаре, одним словом, имел все сии легкие дарования, которые всегда пленяют женщин. Я бы, конечно, своею осторожностию спасла от сетей его Антономазию; но изменник обманул меня самым предательнейшим образом. Он притворился в меня влюбленным, и признаюсь, к стыду моему, что я, несмотря на свою долговременную опытность, несмотря на строгую свою добродетель, ему поверила, сделалась к нему примечательною, и приятности его меня тронули. Увы! Я извиняла свою слабость, говоря себе повсечасно, что жертвую собою для спасения инфанты. Сие пожертвование с моей стороны было благородно и возвышенно. Я стала слушать молодого рыцаря; тронулась его нежными стихами, которые он пел перед моими окнами; не забуду никогда той прекрасной песни, которою он пленил меня в один летний прохладный вечер: я спою эту незабвенную песню, если только не умру от горести. Долорида довольно томным голосом запела следующее:

- Могла ли я быть жестокою, - продолжала графиня, - к молодому любовнику, который так мало изображал собственные мои чувства. Ах! Милостивые государи, как часто мне приходило на мысль с того времени, что поэты - самые вредные люди в обществе! Я говорю не о тех, которых стихами набиты все наши новые стихотворные собрания, такие стихи неопасны; я говорю о тех, которые имеют пагубное дарование украшать нежные чувства всеми прелестями остроумия, которые так тонко выражают тайнейшие свои мысли; так ясно говорят, когда хотят скрываться; так трогают душу чарованием слуха! Вот проклятые поэты, от которых надобно бегать, как от язвы, которых бы надлежало - если б только было можно - столкнуть с земного шара. Но что я говорю! Возвратимся к своей печальной повести.

В простоте и невинности души я уверяла себя, что любима дон Клавием (имя прелестного рыцаря); я думала, безумная, что упрямством своим лишу его жизни, и решилась пожертвовать собою для ее сохранения. Признаюсь со стыдом, что я назначила ему свидание и впустила его в свою горницу, находившуюся подле самой принцессиной. Предатель, не останавливаясь в ней, побежал прямо к инфанте, растворил насильно и запер за собою дверь ее комнаты, и оставил меня в отчаянии. Ни слезы мои, ни вопли, ни усилия не могли понудить его возвратиться: он долго пробыл с инфантою. По счастию, после узнала я от нее, что он не вышел ни на минуту из границ совершенного почтения; имела слабость его простить и даже ему позволить несколько раз видеться наедине с принцессою, разумеется, так же невинно, как и прежде. Посудите о моем удивлении, когда я заметила через несколько времени, что Антономазия беременна. Делать было нечего; бедная невинная открыла мне свой проступок с любезным простосердечием и сказала, что дон Клавий получил от нее письменное обещание выйти за него замуж. Я побежала к обманщику и велела ему, не мешкав ни часа, показать земскому судье эту бумагу и требовать, чтобы его женили на принцессе. Все сделалось по нашему желанию. Судья, уверившись, что бумага написана по форме, допросил инфанту, выслушал ее признание, отдал ее на руки одного честного алгвазила⁴² и объявил публично, что рыцарь дон Клавий есть законный супруг наследницы Кандайского королевства.

- Милостивая государыня, госпожа Долорида! - спросил Санко. - И у вас в Кандайском королевстве есть также земские судьи, алгвазилы, поэты и песни? Не правду ли я говорил моей тетушке, что все земли одна на другую похожи. Но извольте продолжать. Что-то будет, посмотрим.

Графиня продолжала.

- Королева Магонса так была опечалена неожиданным замужеством своей дочери, что мы чрез три дни ее положили в землю.

- Стало быть, она умерла? - спросил Санко.

- Так точно, - отвечал Трифальдин, - в нашей земле имеют маленькое обыкновение хоронить одних мертвых.

- Напрасно госпожа Магонса, - продолжал оруженосец, - изволила так огорчиться; жених - молодец прекрасный! Тысячи принцесс делают то же, что сделала ее дочь, а матушки их в добром здоровье. Сверх того, всем известно, что каждый рыцарь, рано ли, поздно ли, делается королем или губернатором!

- Вы не обманулись, - отвечал графиня, - то, что вы слышали, безделица перед тем, что услышите. Мы понесли хоронить королеву. В самую ту минуту, как начали опускать гроб в могилу, является перед нами славный великан Маламбрун⁴³, сват покойницы, жестокий чародей, на деревянном коне своем. В отмщение за свою любезную сватью этот ужасный сват превращает новобрачных на самом гробе их матери, Антономазию в медную телушку, а рыцаря в крокодила, из какого металла, не знаем. Около их является мраморная ограда, и на ограде надпись на сирском языке⁴⁴: Сии преступники по тех пор не возвратят своего прежнего вида, пока Дон Кишот Ламанхский не сразится со мною. Не довольствуясь сим ужасным мщением, гневный Маламбрун берет меня за волосы, извлекает меч и хочет отрубить мне голову; но вдруг, одумавшись, удерживает руку свою, и говорит:

- Оставляю тебя жить для большего мучения; хочу наказать вместе с тобою и всех придворных дуэнн, не усмотревших за невинностию принцессы.

Он исчезает, а мы все, я и мои подруги, вдруг почувствовали странную перемену в своих подбородках. Казалось, что их кололи тысячью острых иголок; прикасаемся к ним, и что же находим?.. Посмотрите!

Долорида и ее двенадцать дуэнн разом сбрасывают с себя покрывала, и зрители видят густые, длинные бороды, черные, русые, рыжие и седые. Санко начинает пятиться назад; герцог, герцогиня и Дон Кишот поражены удивлением.

- Вот в какое несчастное состояние привел наши подбородки жестокий, безбожный Маламбрун! Ах! Для чего ударом меча не пресек он моей жизни! Чего может ожидать, чего надеяться дуэнна с бородою? Кто об ней подумает? Кому она понравится? Увы! Нередко и без бороды она бывает оставлена в презрении, что же с бородою, с длинною рыжею бородою! О дуэнны, о мои милые подруги! Восплачем и возрыдаем! Небесное мщение нас постигло.

С сим словом Долорида упала в обморок.

Примечания

³⁹ ...на три конца разделенный... -- Обыгрывается имя героини: Трифальди - исп. Trifaldi -- "три шлейфа".

⁴⁰ ...Кандайское королевство... -- Вымышленное, возможно, по аналогии с островом Гандайя в "Амадисе Греческом", географическое название. С ним, как и во всех рыцарских романах, соседствуют реальные названия: Трапобана - Цейлон, мыс Каморин - южная оконечность Индостана. Гротескные имена персонажей повествования либо скалькированы с географических наименований (Магонса - у Сервантеса: Мангусия - испанское название Майнца, Архипиела - у Сервантеса: Арчипьела - Архипелаг), либо воспроизводят названия риторических фигур (Антономазия) и частей музыкальных инструментов (дон Клавио - у Сервантеса: Клавихо, от исп. la clavija "колок").

⁴¹ -- У Сервантеса здесь приводится сначала четверостишие итальянского поэта Серафино Аквелано (1466--1500), чуть ниже искаженное четверостишие валенсианского поэта XV в. Эскрива. Далее сообщается, что героине "сладким голосом" были пропеты "еще другие стишки и куплеты в том же роде", но они в текст романа не введены. У Флориана приведено стихотворение "L'avare cache sa richesse...", беловой автограф довольно точного перевода которого, с небольшим количеством исправлений, имеется в архиве Жуковского ("Скупой сокровища скрывает...", тетрадь No 12, л. 10 об. - 11), но в русский перевод "Дон Кншот" оно не вошло, а введено стихотворение "Что делать, сердце, мне с тобою?..", автограф которого находим в той же тетради (л. 14 об.). Автограф стихотворения "Скупой сокровища скрывает..." находится в подборке "Т.<ом> V", но оно не пронумеровано, как все остальные. Напротив последнего стиха на правом поле записано: "поправить иное". Приведем данный автограф:

"Что делать, сердце, мне с тобою?.." пронумерован слева сверху цифрой "12" (в романе оно идет по счету 14-м, но нужно помнить, что автографов первых двух стихотворений, как указывалось нами выше, в тетради со стихами для "Дон Кишота" нет). Приведем этот автограф:

⁴² ...алгвазила...

⁴³ Маламбрун -- У Сервантеса: Маламбруно.

⁴⁴ ...на сирском языке... -- Т. е. на сирийском языке.