Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая).
Глава VI. О находках, сделанных священником и цирюльником в библиотеке нашего героя.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава VI. О находках, сделанных священником и цирюльником в библиотеке нашего героя. (старая орфография)

ГЛАВА VI.
О находках, сделанных священником и цирюльником в библиотеке нашего героя.

Дон-Кихот еще спал крепким сном, когда священник и цырюльник, на следующее утро, опять пришли к нему в дом и попросили у его племянницы ключ от комнаты, в которой хранились книги, послужившия источником всех бед её дяди.

Молодая девушка с радостью исполнила их просьбу, достала ключ от библиотеки и отперла ее.

Экономка тоже вошла было туда вслед за посетителями, но, вдруг ожесточенно плюнув, тотчас же убежала назад. Через минуту она возвратилась с чашей, наполненною водой, и сказала священнику:

- Вот, отец мой, окропите святою водой всю эту комнату. Авось, тогда нечистые волшебники, засевшие в книгах, не сделают нам никакого вреда, когда мы примемся их уничтожать.

Священник исполнил её просьбу, а потом попросил цырюльника подавать ему одну за одной книги для просмотра, чтобы не сжечь вместе с вредными и полезные книги.

Книг было более сотни, больших и малых, и все в хороших переплетах.

- Пожалуйста не щадите ни одной из них, - говорила племянница. - Оне все никуда не годятся. По моему мнению, их следует без всякой разборки вышвырнуть за окно на двор и устроить из них там хороший костер. Это будет самое лучшее.

Экономка была того же мнения; но священник желал узнать хот названия книг, и потому настоял на их пересмотре.

Первая книга, поданная ему цирюльником, оказалась "Амарсом Галльским".

- А! - произнес священник. - Говорят, что это была первая из рыцарских повестей, напечатанная в Испании и послужившая образцом для всех остальных. Ее обязательно надо сжечь, как первопричину всего зла.

- Оставьте ее, - вмешался цирюльник. - Я слышал от многих, что это лучшая из всех рыцарских книг.

- Да, и я слышал тоже, - сказал священник. - Пожалуй, оставим ее... или, по крайней мере, отложим в сторону... Посмотрим, что следует за нею.

Цирюльник подал ему "Историю подвигов Эспландиана" и заметил:

- Это, так сказать, законный сын Амадиса Галльского.

- Ну, сын недостоин отца, - проговорил священник, бегло перелистовав книгу. - Можете выбросить ее за окно: пусть она послужить основанием нашему костру.

Экономка с величайшею радостью взяла книгу и швырнула ее с такою силой, что чуть не перебросила через забор на соседний двор.

- А дальше что? - спросил священник.

- Дальше - "Амадис Греческий", - ответил цырюльник. - Должно-быть, все книги, стоящия на этой полке, написаны об Амадисах.

- Ну, в таком случае бросайте их все огулом на двор, - решил священник. - Наверное, и в них тоже толкуется о королеве Нинтикинестре и пастухе Даниреле. Эта такая дрянь, что только и годится для костра.

- Давайте брошу, - усердствовала экономка, набирая целую охапку книг и выкидывая их в окно.

- А это что за толстая книга? - осведомился священник, указывая на край второй полки снизу.

- Это "Дон Оливантес Даурский", - сказал сенор Николас.

- Ага! Автор этой дребедени написал, кроме того, "Сад Флоры". Право, трудно решить, в котором из этих двух произведений больше безсмыслицы... Пусть и "Дон Оливантес" отправляется составлять компанию Амадисам.

- Вот "Флорисмар Гирканский", - объявил цырюльник.

- Как, и "Флорисмар" тоже здесь? - воскликнул священник. - На костер его! Его не может спасти ни его странное происхождение ни все его удивительные приключения; слишком уж много в них умопомрачительного,

- Вот "Рыцарь Платир", - продолжал цырюльник.

- Скучная и безсмысленная книга, тоже не стоящая пощады, - заметил священник. - Бросайте ее.

- Вот "Зеркало Рыцарства".

- А! Эта книга мне тоже известна. В ней говорится о Рено Монтабанском и его добрых друзьях и товарищах, превосходивших своими разбойничьими подвигами даже самого Какуса, а также о двенадцати пэрах Франции и о правдивом историке Турпэне. Вместо того, чтобы сжечь это сочинение, я предлагаю приговорить его только в изгнанию. Его можно уважить за то, что оно вдохновило Матео Бойярдо, которому не побрезговал подражать даже сам славный Ариосто {Бойардо - автор "Влюбленного Роланда", а Ариосто - "Неистового Роланда".}... Это, впрочем, не помешает нам быть безпощадными к самому Ариосто, если мы встретим его здесь, болтающим на чуждом ему испанском языке; если же он окажется говорящим на своем родном итальянском, то отнесемся к нему с тем уважением, которого заслуживает чужеземец, гордо выказывающий свою национальность.

- У меня есть Ариосто на итальянском языке, но я его не понимаю, - сказал цырюльник.

- Очень жаль, что капитан Херонимо Хименец де-Урреа, так отвратительно передавший "Неистового Роланда", знал немного больше вашего. Не понимай он совсем по-итальянски, как вы, он не осрамил бы так себя... Впрочем, - продолжал священник, - в сущности, все переводы стихов плохи: никакой талант не в силах сохранит в переводе красоту подлинника... Возвратимся, однако, к "Зеркалу Рыцарства". Отложим пока эту книгу в сторону, а на досуге придумаем, что сделать с нею... Что, не видать ли тут "Бернарда дель-Карпие" и "Ранцеваля"? Если окажутся, то им не миновать рук госпожи экономки.

Цырюльник во всем соглашался со священником, которого знал за честнейшого человека и вдобавок очень ученого и начитанного.

Две следующия книги были: "Пальмерин Оливский" и "Пальмерин Английский".

- Первого Пальмерина необходимо сжечь, - говорил священник, - а второго следует сохранить. Он достоин такого же драгоценного ларца, как тот, который Александр Македонский нашел в сокровищнице персидского царя Дария и в котором он потом всю жизнь хранил Гомера. "Пальмерин Английский" - сочинение замечательное, во-первых, по своему содержанию, а во-вторых, потому, что оно приписывается перу одного из португальских королей, отличившагося не только храбростью, но и разнообразными талантами. Описываемые в этой книге приключения в Мирагвардском замке превосходно задуманы и мастерски исполнены. Слог удивительно легкий и живой, характеры выдержаны отлично, литературные приличия тоже вполне сохранены... Итак, присоедините "Пальмерина Английского" к "Амадису Галльскому", спасенному вашим заступничеством от гибели в огне, а остальные книги выбрасывайте без всяких церемоний.

- Нет, это не годится, - возразил цирюльник. - Между ними могут попаться еще хорошия книги... Вот, например, знаменитый "Дон Белианис".

- Автор этой книги, вероятно, сильно страдал желчью, когда писал вторую, третью и четвертую части, - сказал священник. - Если уничтожить их, чтобы не осталось никаких следов от изображенного в них "храма славы" и других глупостей, то книга будет сносною. Отложите ее тоже в сторону. Можете, пожалуй, взять ее себе, только с тем, чтобы не давать никому ее читать... Ну, а все остальные, книги смело бросайте, госпожа экономка.

- Хорошо, отец мой, - ответила, почтенная женщина, поспешно собирая книги. Но поднося их к окну, она уронила одну из них к ногам священника.

Последний поднял книгу, посмотрел на заглавие и воскликнул:

- Э, да это "История славного Тиранта Белого". В ней встречается дон Кирия Элейсон Монтальбанский, брат его Фома Монтальбанский и рыцарь Фонсека. Затем описывается сражение, доблестного Детрианта с дожем, хитрости девицы "Удовольствие моей жизни", любовные проделки вдовы "Спокойной" и королева, влюбленная в своего оруженосца. В общем книга написана недурно: в ней рыцари едят, спят, умирают на своих постелях, сделав предварительно завещание, - словом, поступают как обыкновенные смертные, чего вы не увидите ни в одной другой рыцарской повести. Но, несмотря на это, автор её все-таки заслуживает быть сосланным до конца дней своих на галеры за множество чепухи, разбросанной в тех местах, где он становится на ходули... Если хотите, куманек, можете взят ее себе и прочесть на досуге. Тогда вы убедитесь, что я прав в оценке этого произведения, а то, чего доброго, еще подумаете...

- Я никогда не думаю ничего такого, что противоречило бы вашим мыслям, - с жаром перебил цырюльник. - А что нам делать со всеми этими маленькими книгами? - спросил он, указывая на полку, битком набитую небольшими книжками.

"Диана Монтемайорская". - Так и есть!.. Ну, их жечь не за что. Стихотворения только доставляют удовольствие, не засоряя так головы, как рыцарския повести.

- Отец мой, - вмешалась молодая девушка, - прикажите лучше уничтожить и эти книжонки. Лишившись своих рыцарских книг, дядя уцепится за эти пастушечьи идиллии и, чего доброго, захочет сам сделаться пастухом и начнет бродить по лесам и горам, наигрывая на свирели и распевая глупые песни, или же примется за стихоплетство и нагородит такой чуши, что нам будет стыдно за него.

- Да, это, пожалуй, и правда, - задумчиво проговорил священник. - Не следует оставлять у нашего друга в руках ничего такого, что могло бы поддержать его безумие, тогда он, может-быть, еще и придет в себя... Эту "Диану Монтемайорскую" я, впрочем, оставлю себе. Если вычеркнуть в ней все, что там говорится о мудром блаженстве и очарованной воде, то книга выйдет довольно сносная.

- Вот еще две Дианы: "Сальмантинская" и просто "Диана"; последняя написана Жиль Полем, - доложил цырюльник.

- "Диану Сальмантинскую" на костер, а "Диану" Жиль Поля сохраним с тем уважением, с каким сохранили бы мы произведение самого Аполлона... Однако нам пора кончат, блого наш друг еще спит, а то могут выйти неприятности.

- Вот десять книг под заглавием "Счастие любви" сардинского поэта Антонио ди-Офраза.

- Это прелестное произведение, - сказал священник. - С тех пор, как существуют Аполлон и музы, или, вернее, с тех пор, как в мире существуют поэты, ничего не было написано более остроумного и веселого... Дайте сюда все десять томиков. Я захвачу их с собою и не променяю даже на рясу из лучшого флорентинского шелка.

- Вот "Иберийский пастух", "Генаресския нимфы" и "Лекарство от ревности".

- Берите их, берите скорее, госпожа экономка! Эти книжонки не стоят даже того, чтобы я объяснил, за что их следует сжечь.

"Пастухом из Филидии"? - осведомился сенор Николас.

- Так как он, в сущности, вовсе не пастух, а мудрый царедворец, то его следует сохранить себе на удовольствие, а потомству на поучение... А это что там у вас в руках?

- "Песенник" Лопеца де-Мальдонадо.

- Знаю этого Лопеца лично. У него удивительно мелодичный голос, и когда он сам читает свои стихи, они кажутся музыкою. Эклоги его несколько растянуты, но это не беда: что хорошо, того не может быть много... Оставим и эту книгу. Посмотрим её соседок по полке. Что это?

- "Галатея" Мигуэля Сервантеса.

Подождем обещанной им второй части "Галатеи"; может-быть, он на этот раз и сдержит свое писательское слово, и эта вторая часть будет лучше первой, не обладающей особенными достоинствами {Вторая часть "Галатеи" Сервантеса так и осталась не написанной. По крайней мере, после его смерти этой части не оказалось в его бумагах.}.

- Вот "Араукана" дона Алоиго де-Эрсилья, "Астуриада" Хуана Руфо, кордунского судьи, и "Монсеррат" Христобаля Вируэпа, валенсийского поэта.

- Все эти сочинения написаны хорошими стихами и смело могут соперничать с итальянскими произведениями, - сказал священник. - Сохраним их, как драгоценные памятники нашей поэзии.

- А вот еще "Слезы Анжелики".

- Я сам стал бы проливать слезы, если бы после узнал, что нечаянно сжег эту книгу. Автор её принадлежит к славнейшим поэтам мира и, кроме этого сочинения, обогатил испанскую литературу еще прекрасными переводами некоторых басен Овидия... Ну, любезный кум, остальное пуст идет на костер непросмотренным, а то мы и до вечера не кончим...

- Ко мне, ко мне, безстрашные рыцари! Покажемте, что мы не желаем уступать первенство на этом турнире придворным франтам!

Наскоро выбросив в окно оставшияся книги, все опрометью бросились в спальню гидальго.

Дон-Кихот стоял совершенно одетый посреди комнаты и, отчаянно тыча мечом в стены, громко выкрикивал разную чепуху.

три дня под ряд сами побеждали их.

- Все в воле Божией, - утешал его священник: - то, что потеряно сегодня, может быть возвращено завтра. Не унывайте, дорогой друг, и берегите свои силы, которых у вас должно быть не много, если вы ранены.

- Я не ранен, - возразил Дон-Кихот, - а только страшно избит и утомлен. И немудрено: ведь этот неистовый Роланд бил меня своею дубиной за то, что я один возстал против его хвастовства... Но только бы мне поправиться, тогда, не будь я Рено Монтабанский, если не заставлю его дорого заплатить мне за его побои! Ручаюсь вам, монсеньор, что этого негодяя не спасут даже все его волшебства... Ну, а пока не настало еще время мести, дайте мне есть. Я знаю, что Роланд никогда от меня не уйдет, и потому могу спокойно заняться возстановлением своих сил.

Экономка поспешила принести ему обычный завтрак, после которого он опять уснул, не подозревая, что делается с его любимыми книгами, поглотившими почти все его состояние, не говоря уже о том, что оне затемнили его разсудок. Их нашлось еще много во всех комнатах, на чердаке и в чуланах. К радости женщин, все книги были сожжены.

Посоветовавшись друг с другом, священник и цирюльник решили так заделать дверь в бывшую библиотеку, чтобы от нея не осталось и следа, а потом уверит Дон-Кихота, что злой волшебник унес все его книги и самую, комнату, в которой сохранялось большинство их. Таким путем они надеялись исцелить его от помешательства.