Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая).
Глава VIII. О замечательной храбрости, выказанной Дон-Кихотом в его знаменитом сражении с мельницами.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава VIII. О замечательной храбрости, выказанной Дон-Кихотом в его знаменитом сражении с мельницами. (старая орфография)

ГЛАВА VIII.
О замечательной храбрости, выказанной Дон-Кихотом в его знаменитом сражении с мельницами.

В эту минуту на горизонте показались верхушки множества мельниц. При виде их Дон-Кихоть воскликнул:

- Судьба благоприятствует нам!.. Видишь, Санчо, эту толпу великанов? Клянусь честью, я уничтожу их всех, и мы обогатимся, потому что они, наверное, имеют много золота и серебра. Все, что мы завоюем в честном бою, будет наше. Убив этих страшных чудовищ, мы даже совершим хорошее дело. Великаны - такое зло, от которого нужно, по возможности, избавить мир.

- О каких великанах вы говорите? - спросил Санчо, в недоумении вытаращив глаза.

- Ну, конечно, вон о тех, которые стоять впереди... Неужели ты не видишь их? Смотри, какие у них руки-то! У некоторых из них, от плеча до кончиков пальцев наверное будет около двух миль, насколько можно судить отсюда.

- Помилуйте, сенор! - возразил оруженосец. - Какие же это великаны? Это просто мельницы; а то, что вы принимаете за руки, - обыкновенные мельничные крылья, которые движут жернова при помощи ветра.

- Санчо, - наставительно заметил рыцарь, - ты не опытен в делах рыцарских приключений, и потому видишь совсем не то, что есть на самом деле. Я тебе говорю, что это великаны... Если ты боишься их, то можешь отъехать в сторону и ждать, пока я буду сражаться с ними. Несмотря на их громадную величину и многочисленность, я надеюсь один одолеть их всех.

С этими словами Дон-Кихоть, пришпорив Россинанта и не слушая уверений оруженосца, что мнимые великаны не что иное, как ветряные мельницы, поскакал вперед. Чем ближе он подъезжал к мельницам, тем яснее оне казались ему великанами.

- Не убегайте! - кричал он им, размахивая копьем. - Не убегайте, презренные твари! Вы видите, что я один готовлюсь вступить с вами в бой... Не выказывайте же постыдной трусости!

В это мгновение дунул легкий ветерок, и крылья мельниц пришли в движение.

- Двигайте, двигайте своими безобразными ручищаии, сколько хотите! - продолжал разгоряченный рыцарь. - Я вас не испугаюсь, хотя бы вы угрожали мне еще большим числом рук, нежели сколько их было у великана Бриарея!.. Один мой взмах - и от всех ваших безобразных рук ничего не останется!

Обратившись затем с воззванием к своей даме, прося ее воодушевлять своего рыцаря в предстоящей битве, он прикрылся щитом, укрепил в руке копье и устремился на ближайшую мельницу, в крыло которой со всего размаха и вонзил свое копье. Как раз в это время ветер повернул мельничное крыло и притом так сильно, что оно переломило копье и вместе с тем повалило на землю самого рыцаря и его коня.

Увидев это, Санчо во всю прыть своего осла поскакал на помощь к своему господину, который лежал как мертвый, совершенно ошеломленный сильным ударом громадного мельничного крыла.

- Праведное Небо! - вскричал Санчо, поднимая на ноги коня и всадника. - Не говорил ли я вам, сенор, что это ветряные мельницы, а вовсе не великаны? Право, нужно иметь в голове такия же мельницы, чтобы вообразить себе то, чего нет на самом деле.

- Молчи! - строго сказал Дон-Кихот, стараясь бодростью духа заглушить испытываемую им телесную боль. - Ты ничего не понимаешь. Война - олицетворение превратности и более всего остального в мире подвержена капризам судьбы... Знаешь ли что? Я уверен, что случившаяся с нами мистификация не что иное, как новая проделка этого проклятого Фрестона, который похитил все мои книги вместе с комнатой, в которой оне находились. Он нарочно превратил сейчас всех этих великанов в мельницы, чтобы лишить меня славы и победы над ними. Ему было известно, что я непременно победил бы их, будь они человеческия существа, хотя бы и громадных размеров... Но все равно, какие бы он ни строил мне каверзы, а должна наступить минута, когда мой меч восторжествует над всеми его ухищрениями.

- Дай Бог! - проговорил Санчо, помогая ему взобраться на Россинанта, у которого одна нога оказалась сильно поврежденной.

Продолжая говорить о только что случившемся приключении, рыцарь и его оруженосец направились по дороге к Пуэрто-Лаписскому ущелью. На этой дороге всегда происходило такое оживленное движение, что, по словам Дон-Кихота, и шагу нельзя было сделать, не наскочив на какое-нибудь приключение.

Сожалея о своем сломанном копье, Дон-Кихот сказал:

"Маврогубца", каковое прозвание его сыновья и присоединили потом к своему имени. Я намерен последовать его примеру и отломлю себе хороший сук от первого же дуба, который попадется нам на глаза. Вооруженный этим суком, я совершу такие подвиги, что ты будешь считать себя безгранично счастливым при одной только возможности быть их очевидцем. Я чувствую, что мне суждено совершить безпримерные дела, которыми увековечу свое имя, так что оно будет известно даже самым отдаленным нашим потомкам.

- Дай Бог! дай Бог! - повторил Санчо. - Мне тоже кажется, что вы способны на это.... Но вы бы поправились в седле, ваша милость, а то сидите как-то боком... Вам, должно-быть, сильно досталось при падении?.

- Порядочно, мой друг. Но я не жалуюсь... Странствующим рыцарям неприлично жаловаться, хотя бы они были так истерзаны, что даже внутренности вываливались бы у них.

- Не смею ничего возражать против рыцарских законов, но очень жалею, что они так строги, - проговорил Санчо. - По-моему, половина боли проходить, когда можно выкричаться и всласть постонать. Так вы и знайте, что я при первой же царапине начну орать благим матом, если только рыцарские уставы не запрещают кричать от боли и оруженосцам странствующих рыцарей.

Дон-Кихот засмеялся и сказал, что в этом отношении насчет оруженосцев ничего не говорится в рыцарских уставах, поэтому Санчо может кричать, стонать и визжать сколько ему вздумается.

- Ты, может-быть, хочешь закусить? - добавил рыцарь, видя по положению солнца, что теперь уже должен быть полдень. - На меня не обращай внимания, я есть не буду.

Обрадованный данным ему позволением, Санчо устроился с возможным удобством на своем осле и, достав из котомки провизию, принялся уничтожать ее, запивая каждый проглоченный кусок кислымь вином с таким наслаждением, что он мог бы порадовать этим любого содержателя винного погреба. В это время он находил, что положение оруженосца странствующого рыцаря несравненно приятнее того, в котором он был раньше, не говоря уже о том, что предстояло ему впереди, когда Дон-Кихот завоюет царство.

Вечером наши искатели приключений остановились в небольшом лесу, где росло несколько вековых дубов. Отломив большой и крепкий сук, Дон-Кихот приделал к нему железный наконечник от сломанного копья, и затем провел всю ночь без сна в мечтах о своей Дульцинее, подражая тем рыцарям, о которых он читал и которые, следуя законам их братства, неустанно бодрствовали в воспоминаниях о своих дамах сердца.

Оруженосец же его, опять плотно закусивший, крепко спал до самой утренней зари; вероятно, проспал бы и гораздо дольше, несмотря на лучи восходящого солнца, ударявшие ему прямо в лицо, и на оглушительный концерт птиц, приветствовавших наступление дня, если бы его не разбудил Дон-Кихот, что, кстати сказать, удалось сделать ему не сразу.

Протерев глаза, Санчо прежде всего ухватился за тыквенную флягу, которая, к его величайшему горю, была почти уже пуста. Отпив несколько глотков, он с тайным страхом думал о том, когда-то ему придется вновь наполнить ее.

Дон-Кихот опять отказался подкрепиться пищей и выпить хоть глоток воды из протекавшого невдалеке ручья, предпочитая питаться своими великими мечтами.

Следуя прежнею дорогой, всадники часов около трех пополудни увидели Пуэрго-Лаписский проход, при чем Дон-Кихот сказал:

- Санчо, вот место, где мы до самых, так сказать, локтей погрузимся в море приключений. Слушай внимательно, что я тебе скажу, и не забывай потом ни одного слова. В случае, если бы ты увидел меня в величайшей опасности, берегись обнажить меч, если только ты не убедишься, что мы имеем дело с подлою чернью или, вообще, какою-нибудь дрянью, которую и ты смело можешь поражать. Но если я буду биться с рыцарями, то ты, по нашему уставу, не имеешь права вступать с ними в бой, хотя бы твоя помощь и требовалась мне, пока сам не удостоишься быть посвященным в рыцари.

- Это очень приятно слышать, ваша милость, - ответил Санчо, - тем более, что я от природы человек очень миролюбивый и враг всяких ссор. Но если начнут резать меня самого, то уж позвольте мне, отложив в сторону все ваши рыцарские законы и уставы, распорядиться по-своему. Я ведь не баран, чтобы не защищать своей шкуры, когда начнут ее сдирать с меня.

- Хорошо, - сказал Дон-Кихот. - Но повторяю еще раз: когда я буду сражаться с рыцарями, ты удерживай порывы своего природного мужества.

- О, на этот счет будьте покойны, ваша милость! Приказание ваше в этом отношении будет исполнено так же добросовестно, как завет праздновать воскресные дни.

Навстречу беседующим ехали на крупных мулах, издали походивших на дромадеров {Одногорбых верблюдов.}, два бенедиктинских монаха, в дорожных очках и под большими зонтиками. В некотором разстоянии от них следовала карета, окруженная несколькими всадниками и двумя пешими слугами. В этой карете, как выяснилось впоследствии, ехала одна дама из Бискайи в Севилью, к своему мужу, которому предстояло отправиться в Индию для занятия там какой-то важной должности.

Едва Дон-Кихот успел разглядеть монахов, в сущности, не имевших ничего общого с каретой, как крикнул своему оруженосцу:

- Друг мой, или я страшно ошибаюсь, или нам готовится приключение, славнее которого трудно и придумать. Эти черные тени, сидящия на дромадерах, наверное, злые волшебники, похитившие какую-нибудь принцессу и увозящие ее Бог весть куда в той карете, которая следует за ними... Санчо, я должен остановить их!

- Смотрите, ваша милость, вы, кажется, затеваете кое-что похуже вашего вчерашняго сражения с ветряными мельницами, - ответил Санчо. - Вглядитесь хорошенько, и вы увирте, что эти черные тени - простые монахи, а в карете, вернее всего, едут какие-нибудь самые обыкновенные путешественники... Ради Бога, подумайте, что вы хотите делать, и не впутайтесь в какую-нибудь скверную историю.

- Санчо, повторяю тебе, что ты ровно ничего не смыслишь в деле рыцарских приключений. Ты сейчас убедишься в этом.

- Гнусные выходцы из подземного мира! Мерзкое порожденье сатаны! Сию же минуту освободите плененных вами принцесс, которых вы везете в этой карете, или готовьтесь принять от моей руки смерть, как достойное возмездие за ваши злодеяния!

Монахи придержали своих мулов и, изумленные словами и видом оригинального всадника, скромно отвечали:

- Вы ошибаетесь, благородный рыцарь, мы вовсе не выходцы из подземного мира и не порожденье сатаны, а простые бенедиктинские монахи, мирно едущие по своему делу. Мы и понятия не имеем о том, увозят кого в той карете, которая едет за нами, или нет.

- Напрасно вы думаете провести меня! Я знаю вашу лживость, презренные негодяи! - горячился наш рыцарь.

Недолго думая, он так яростно бросился с поднятым копьем на одного из монахов, что тот непременно был бы тяжело ранен, а пожалуй даже и убит, если бы вовремя не догадался свалиться с мула на землю. Другой монах пришпорил своего мула и сломя голову помчался в сторону, оставив своего товарища на произвол судьбы.

Санчо, в свою очередь, слез со своего осла, подбежал к барахтавшемуся на земле монаху и принялся обшаривать его карманы.

В это время подоспели пешие слуги, следовавшие за каретой, и спросили Санчо, на каком основании он позволяет себе грабить монаха.

- Очень просто: я пользуюсь плодами победы, одержанной моим господином, - смело ответил оруженосец.

Находя, очевидно, этот ответ не заслуживающим уважения и пользуясь тем, что Дон-Кихот направился к карете, слуги схватили бедного Санчо и довольно порядочно помяли ему его толстые бока.

Между тем обобранный монах, не теряя времени, взобрался опят на своего мула и, дрожа от страха, поскакал вслед за своим товарищем, который остановился в почтительном разстоянии и равнодушно смотрел на эту сцену. Очутившись снова вместе, бенедиктинцы поспешно продолжали путь, крестясь и со страхом оглядываясь назад, точно за ними и в самом деле гнался сам князь тьмы, за исчадие которого ошибочно принял их Дон-Кихот.

Последний же в это время ораторствовал у дверец кареты бискайской дамы.

- Прекрасная принцесса! - говорил он. - Вы свободны и можете располагать собою по своему желанию. Моя безстрашная рука наказала дерзость ваших похитителей!.. Что бы вы знали, кому обязаны своим спасением, позволю себе назвать вам свое имя. Я странствующий рыцарь Дон-Кихот Ламанчский, покорный раб несравненной Дульцинеи Тобозской. В благодарность за оказанную мною услугу я попрошу вас отправиться со мною в Тобозо посетить мою даму и сказать ей, что я сделал для вас.

Один из провожатых путешественницы, тоже бискаец, раздосадованный глупыми претензиями Донь-Кихота, приблизился к нему/и сказал ему на ломанном кастильском наречии:

- Убирайся к чорту, рыцарь! Или, клянусь создавшим меня Богом, я убью тебя! Это так же верно, как то, что я бискаец.

Дон-Кихот понял его и поспешил ответить:

- Безумец, если бы ты был рыцарь, я жестоко наказал бы тебя за твою дерзость!

- Я не рыцарь! - воскликнул бискаец, которому показалось, будто Дон-Кихот называет его рыцарем. - Я вовсе не рыцарь!.. Но попробуй, однако, связаться со мною! Я тебе тогда покажу, что значить бискаец!

Бискаец хотел было спрыгнуть со своего неповоротливого мула, на которого трудно было положиться во время битвы, но не успел этого сделать. Хорошо еще, что он вовремя успел обнажить меч и, находясь у дверець кареты, выхватил из нея подушку, заменившую ему щит.

Присутствовавшие тщетно старались разнять противников: бискаец вошел в такой азарт, что стал угрожать убить всякого, кто будет останавливать его. Испуганная этою угрозой, путешественница приказала кучеру отъехать в сторону, откуда и следила за исходом поединка между её спутником и Дон-Кихотом.

- Владычица моего сердца! - воскликнул рыцарь, пошатнувшись от удара в седле. - Цвет красоты, Дульцинея Тобозская, подержи своего верного раба, который находится в такой опасности единственно из желания быть угодным тебе!

На этом интересном месте историк, летописью которого мы пользуемся, прерывает свое повествование, ничего не говоря о том, чем окончился этот грозный поединок. Историк оправдывает себя тем, что не мог собрать об этом верных сведений и, вообще, более ничего не знает о дальнейших подвигах Дон-Кихота. Однако тот, которому суждено было продолжать эту любопытную историю, никак не мог примириться с мыслью, чтобы память о Дон-Кихоте потонула в Лете и чтобы лучшие умы Ламанчи так мало заботились о своей славе, что даже не пожелали сохранить в своих архивах рукописей, относящихся к похождениям их славного рыцаря. Вследствие этого лицо, о котором мы говорим, стало деятельно разыскивать конец этой истории и, благодаря одному случаю, разыскало его.