Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава XIII, в которой оканчивается повествование о Марселле и разсказываются новые события.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава XIII, в которой оканчивается повествование о Марселле и разсказываются новые события. (старая орфография)

ГЛАВА XIII,
в которой оканчивается повествование о Марселле и рассказываются новые события.

Едва только начало разсветать, как Педро разбудил Дон-Кихота и спросил его, действительно ли намерен он присутствовать при похоронах Хризостома и не желает ли отправиться вместе с ним и его товарищами.

Рыцарь поспешил ответить утвердительно, растолкал Санчо и приказал ему оседлать Россинанта и приготовить своего осла.

Закусив на скорую руку, вся компания ринулась в путь. Стеречь стадо остался только один старик с распухшею от занозы ногой.

Через несколько времени Дон-Кихот, ехавший впереди, увидал на перекрестке дороги с полдюжины пастухов, одетых в плащи из черных козлиных шкур и имевших на голове венки, сплетенные из лавровых и кипарисных ветвей. За этими пастухами следовали верхом два прекрасно одетых господина, сопровождаемые тремя служителями.

Встречные партии вежливо раскланялись между собой и, узнав, что у них одна цель, продолжали дорогу вместе.

- Сенор Вивальдо,-- сказал один из господ другому,-- нам, кажется, нечего жалеть, что эта церемония позадержит нас. Прислушайтесь, какие удивительные вещи рассказывают пастухи о погибшем студенте и о жестокой красавице, сведшей его в преждевременную могилу.

- Я вовсе не думаю жалеть о потере времени и очень доволен, что случай неблагоприятствовал мне отдать последний долг бедной жертве любви,-- ответил Вивальдо.

Дон-Кихот спросил у этих сеноров, что они знают о Хризостоме и Марселле. Те ответили, что пока еще очень мало. Они встретили печальное шествие пастухов, осведомились о причине его и услышали в ответ интересную историю о прекрасной Марселле с каменным сердцем, о страданиях её многочисленных поклонников и о смерти одного из них, бывшого саламанского студента Хризостома, которого сегодня хоронят. Заинтересовавшись этим, они и последовали за шествием, хотя путь их и лежит совершенно в другую сторону.

В свою очередь сенор Вивальдо спросил Дон-Кихота, что заставляет его путешествовать вооруженным с головы до ног в мирное время и в стране, где ничего не слышно о разбоях и тому подобных насилиях.

- Мое звание и данный мною обет вынуждают меня быт всегда в полном вооружении,-- ответил рыцарь.-- Праздность, роскошь и изнеженный образ жизни - дело придворных; а жизнь, полная труда, лишений, опасностей, проводимая в полном вооружении на коне, почти без отдыха - удел странствующих рыцарей, к которым имею счастье принадлежать и я, хотя и в качестве самого недостойного из их доблестной среды.

Это объяснение навело сеноров на мысль, что они имеют дело с сумасшедшим. Желая окончательно убедиться в этом, а кстати и познакомиться с новым любопытным родом помешательства, Вивальдо спросил:

- Позвольте узнать, что же собственно значит странствующий рыцарь?

- Сенор,-- ответил Дон-Кихот,-- вы, вероятно, знакомы с английскими летописями. В них много говорится о некоем Артуре - том самом Артуре, которого мы, кастильцы, называем Артусом - и, между прочим, приводится старинное, распространенное во всей Англии предание, что будто он вовсе не умер, а только был превращен одним волшебником в ворона,-- вот почему ни один англичанин и не убивает этой птицы,-- и что настанет день, когда Артур снова примет свой прежний вид и возьмет назад свой скипетр и корону. Во времена этого славного короля был основан орден рыцарей "Круглого Стола", и тогда же разыгралась знаменитая любовная история Ланселота и королевы Жениевры, поверенной которой была дуэнья Кинтаньона, тоже получившая историческую известность. Любовь эта воспета, между прочим, и в народном романсе, начинающемся со следующих слов:

"Какого рыцаря красотки любили так, как Ланселота?"

С тех пор рыцарство все более и более возвышалось и распространялось по всему миру. Из этого благородного сословия особенно прославились и обезсмертили свои имена следующия лица: Амадис Галльский, со своими потомками до пятого поколения, мужественный Феликс-Марс Иранский, отважный Тирант Белый и наконец непобедимый дон Белианис Греческий, прославившийся почти на наших уже глазах. Вот, сеноры, эти-то славные герои и были все странствующими рыцарями. К этому же славному сословию принадлежу и я, недостойный, давший обет неукоснительно, не щадя сил и живота, выполнять великия обязанности, завещанные нам славными рыцарями минувших веков. Теперь, надеюсь, вы поняли, что заставляет меня ездить вооруженным. Я ищу случая употребить свое оружие на защиту угнетаемых и невинно погибающих. Во имя этого я готов итти навстречу любой величайшей опасности.

Из длинной речи Дон-Кихота незнакомцы, действительно, поняли все, что им хотелось знать. Этот род помешательства был для них новостью, и они с любопытством вглядывались в своего оригинального спутника.

Сенор Вивальдо был замечательный весельчак. Желая дать Дон-Кихоту возможность высказаться поподробнее, чтобы потом потешиться над ним, он сказал ему с самым серьезным видом:

- Благородный странствующий рыцарь, ведь даже в самом строгом монашеском ордене жизнь не так сурова, как та, которой вы посвятили себя.

- Да, но зато монашеская жизнь и менее полезна,-- подхватил Дон-Кихот.-- У монахов только и дела, чтобы в мире и тишине молить Бога о спасении своей души и о ниспослания на землю всех благ. А мы, рыцари, странствующие и под жгучими лучами летняго солнца и под ледяным небом зимы, ничем не защищенные от влияния стихий, стремимся своим мужеством и остреем своего меча выполнять то, о чем монахи только молятся. Мы на земле - орудие Божией власти, исполнители Его верховных велений. Так как ратные подвиги покупаются ценою тягостных лишений, пота и крови, то они, конечно, превышают труды иноков, огражденных от всяких опасностей крепкими стенами их обители и пользующихся летом прохладою, а зимою - теплом своих церквей и келлий. Я не говорю и никогда не осмелюсь даже подумать; что звание странствующого рыцаря так же свято, как иноческий сан, а указываю только на то, с какими затруднениями и лишениями оно сопряжено. И все это - во имя человеколюбия! Ни один, даже самый суровый, монашеский устав не предписывает ничего подобного. О, если бы вы знали, сколько испытали бедствий рыцари минувших времен! Вся их славная жизнь была непрерывною цепью всевозможных опасных приключений. Если некоторые из них и достигли короны, то, право, очень дорогою ценой! Притом мне кажется, что без помощи покровительствовавших им волшебников все их труды пропали бы даром, а надежды разсеялись бы как дым.

- Я то же думаю,-- сказал Вивальдо.-- Но когда я читал кое-что о странствующих рыцарях, меня всегда поражало, почему в минуту величайшей опасности ваши собратья обращались не к Богу, как делают все христиане, прощаясь на всякий случай с жизнью, а к своим дамам. Согласитесь, что это сильно отзывается язычеством.

сочувствия, а когда она отсутствует - он обязан обратиться к ней мысленно, но непременно вслух, признавая этим её власть над собою. Так и делали все рыцари, и я не вижу в этом ничего богоотступнического, тем более, что в душе мы никогда не забываем Творца и своих обязанностей к Нему. Без веры в Бога мы едва ли были бы так добросовестны в исполнении всего того, что на нас налагает рыцарский устав.

- Когда же это рыцари находят время вспоминать о Боге во время своих схваток?-- спрашивал любопытный Вивальдо.-- Я читал, что сражения у них всегда происходят чрезвычайно быстро, при чем в большинстве случаев один остается на месте, а другой часто бывает еле жив. Вот почему, по моему мнению, им бы лучше и следовало поручить душу свою Богу, чем думать о своих дамах. И неужели у каждого рыцаря обязательно должна быть дама сердца? Ее все же они обязательно должны быть влюблены? Я думаю...

- И очень ошибаетесь, сенор, если вы так думаете!-- с пылкостью перебил Дон-Кихот.-- Странствующий рыцарь без дамы сердца,-- нечто невозможное. Рыцарю так же свойственно быть влюбленным, как небу - покрываться ночью звездами. Укажите мне какую-нибудь рыцарскую историю, в которой был бы описан странствующий рыцарь без дамы сердца... Если же и попадались такие, то это были, так сказать, незаконные сыновья рыцарства, попавшие в нашу крепость не прямо и открыто, через главные ворота, но тайком - через какую-нибудь лазейку.

- Однако помнится мне, будто я читал, что дон Галаор, брат мужественного Амадиса Галльского, не имел дамы, покровительству которой мог бы поручать себя в минуту опасности, что, однако, не мешало ему слыть за славного, всеми почитаемого рыцаря.

- Исключения, как известно, только подтверждают правила,-- произнес Дон-Кихот.-- К тому же я знаю из достоверных источников, что этот рыцарь был влюблен втайне, и если он говорил комплименты каждой встречной красавице, то это была только его природная слабость, победить которой он никак не мог; притом это не наносило никакого ущерба истинной владычице его сердца, имени которой он ни пред кем не произносил, потому что был очень скрытен. А раз у него была дама, которой он посвятил свою любовь, то он, конечно, тоже обращался к ней, когда вступал в сражение, но только про себя, так что никто не мог этого слышать.

- Если странствующему рыцарю вменяется в обязанность быть влюбленным,-- продолжал сенор Вивальдо,-- то вы, по всей вероятности, как строгий исполнитель всего предписанного уставом вашего ордена, тоже носите в своем сердце образ какой-нибудь красавицы, и если вы не так скрытны, как дон Галаор, то прошу вас от себя и от имени своих товарищей открыть нам имя и родину вашей дамы и описать её наружность. Ей, конечно, может быть только приятно, когда весь мир узнает, что она видит у своих ног такого храброго рыцаря, как вы.

- Не знаю,-- со вздохом возразил Дон-Кихот,-- действительно ли желает моя повелительница, чтобы весь мир узнал о том, что я томлюсь в её цепях, но, тем не менее, я готов исполнить вашу просьбу. Ее зовут Дульцинеей, родом она из деревни Тобозо, в Ламанче, что не мешает ей быть по крайней мере принцессой, так как она моя дама. Она соединяет в себе все, чем фантазия поэтов наделяет своих героинь. Волосы её - нити чистого золота, брови - точно произведение кисти величайшого художника, щеки подобны двум нежнейшим розам, а губы-самым дорогим кораллам, глаза - два солнца, зубы - чистые жемчужины, шея, грудь и руки напоминают алебастр, мрамор и слоновую кость,-- одним словом, она по своей дивной красоте стоит вне всяких сравнений.

- Отчего же,-- вежливо сказал Дон-Кихот.-- Я очень рад сообщить о повелительнице моего сердца все, что мне известно самому. Она не происходит от Курциев, Кайев или Сципионов древняго, от Колонна или Орсини средневекового Рима, от Монкад или Реквесанов Каталонских; она не считает между своими предками Палафокса, Луна или Урреаса Арагонских, Цердаса, Маврикеса, Мандоса или Гусмана Кастильских, Аланкастров или Менесов Португальских,-- нет: она родом просто из Тобозо Ламанчского. Род её новый, но предназначенный, как я твердо убежден, дать в грядущих веках свое имя славнейшим фамилиям. Если кто захочет сделать какие-либо возражения против этого, то я должен буду напомнить ему слова, начертанные Сербином на оружии Роланда:

"Никто да не дерзнет рукой к ним прикоснуться,

Если не желает с Роландом здесь столкнуться"!

- О, я и не думаю возражать!-- произнес Вивальдо.-- Хотя мой род и происходит от кашопэнов {Кашопэнами назывались в Испании бродяги и бедняки, выселявшиеся в Индию.} из Ларедо, но я все-таки не дерзну сравнивать его с родом Дульцинеи Тобозской, о котором, откровенно говоря, я никогда не слыхал.

Пастухи, внимательно прислушиваясь к этой беседе, тоже вынесли убеждения, что Дон-Кихот помешан. Один только Санчо верил, как оракулу, всему, что городил его господин, так как знал его с самого детства за умного и правдивого человека и всегда относился к нему с полным уважением. Однако и у этого добродушного человека явилось некоторое сомнение, когда Дон-Кихот начал описывать неземную красоту Дульцинеи Тобозской, о существовании которой тоже он никогда не слыхал, хотя довольно часто бывал в Тобозо. К тому же он никак не мог понять, каким образом можно быть в одно и то же время крестьянкой и принцессой.

Вскоре путешественники увидели в горном проходе человек двадцать других пастухов, тоже одетых в черные плащи, с венками из лавров и кипарисов на голове. Шестеро из них несли носилки, покрытые зеленью и цветами. Увидя их, один из пастухов, сопровождавших наших всадников, воскликнул:

- Вот несут тело Хризостома, а сейчас будет и место, где он просил его похоронить!

Все - и верховые и пешие - прибавили шагу и присоединились к похоронной процессии как раз в то время, когда опустили на землю носилки и принялись железными заступами копать могилу у подножия скалы, из которой бил источник прозрачной и холодной воды.

на нее печати смерти. Возле него, на носилках, лежали его любимые книги и рукописи.

Толпа хранила теперь глубокое молчание, пока один из носильщиков не обратился к стоявшему в головах трупа молодому человеку в глубоком трауре и едва удерживавшемуся от рыданий и не сказал ему:

- Амброзио, скажи нам, как точный исполнитель воли покойного, действительно ли здесь то место, на котором он желал быт похороненным?

- Да, это то самое место,-- ответил молодой человек, которого назвали Амброзио.-- Несчастный друг мой много раз передавал мне грустную повесть своей любви. Здесь он впервые увидал губительницу сердец - Марселлу; здесь он открылся ей в своей пламенной и чистой любви; здесь она поразила его сердце своим холодным отказом и обрекла его на смерть, и здесь же он пожелал быт преданным земле, а вместе с тем и вечному забвению... Это тело, на которое вы смотрите с таким сожалением,-- продолжал он, обернувшись к всадникам,-- это бедное, бездыханное тело, еще так недавно заключавшее в себе благородную и богато одаренную душу,-- все, что осталось от моего друга Хризостома, славившагося своими знаниями, правдивостью и добротою. Гордый без высокомерия, щедрый без тщеславия, верный и безкорыстный друг, остроумный, любезный и веселый собеседник без малейшей пошлости,-- он был между нами первый по своим достоинствам и по своему несчастью. Он любил - и получал в ответ на свою любовь насмешки; он боготворил - и был безжалостно отвергнут; он пытался пробудить чувство в груди надменной девушки, хотел одушевить холодный мрамор, желал быть услышанным в пустыне!.. И вот, в награду за свою безграничную любовь, он убит в самый расцвет своей жизни рукою той самой девушки, имя которой он хотел прославить на вечные времена, чтобы память о нем была безсмертна. Я мог бы подтвердить мои слова вот этими рукописями, если бы покойный не завещал мне сжечь их.

- Это будет непростительно с вашей стороны,-- сказал Вивальдо.-- Благоразумие и справедливость противятся исполнению воли, не согласной со здравым разсудком. Подумайте, что сказали бы об Августе, если бы он выполнил предсмертную волю божественного певца мантуанского! Сослужите последнюю службу вашему другу - предайте тело его земле, но спасите от гибели его чувства и мысли, изложенные в этих рукописях. Не исполняйте слепо того, что внушено лишь глубоким отчаянием. Спасая эти рукописи, вы сделаете доброе дело: вы увековечите память о жестокости Марселлы и укажете другим людям ту бездну, в которую стремятся многие люди, находящиеся в положении вашего покойного друга. Услыхав сегодня случайно, что собираются похоронить человека, погибшого от любви, мы свернули с дороги, чтобы взглянуть на его останки и узнать более подробно повесть его страданий, одно уже упоминание о которых нас глубоко тронуло. Именем нашего общого участия к вашему покойному другу я умоляю вас, сенор Амброзио, отказаться от своего намерения сжечь эти рукописи и позволить мне взять часть их с собою.

Вивальдо поднес один из листков к своим глазам, страдавшим сильной близорукостью, и прочел вслух заглавие: "Песнь отчаяния".

- Это последнее произведение моего несчастного друга,-- пояснил Амброзио.-- Прочтите его, если хотите, вслух, чтобы все присутствующие узнали, до чего может довести человека безнадежная любовь. Вы успеете прочесть, пока готовят могилу.

- С удовольствием,-- проговорил Вивальдо и, окруженный тесно скучившеюся вокруг него толпой, он прочитал звучным голосом следующее стихотворение.