Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая).
Глава XV. О неприятной встрече Дон-Кихота с янгуасскими погонщиками мулов.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава XV. О неприятной встрече Дон-Кихота с янгуасскими погонщиками мулов. (старая орфография)

ГЛАВА XV.
О неприятной встрече Дон-Кихота с янгуасскими погонщиками мулов.

Историк Сид Гамет Бен-Энгелли говорит, что Дон-Кихот, распрощавшись со всеми лицами, присутствовавшими при похоронах Хризостома, тотчас же поскакал в лес, в котором скрылась Марселла. Проискав ее напрасно более двух часов, он очутился со своим оруженосцем на роскошном лугу, покрытом роскошною свежею травой, в которой протекал ручей, бравший начало в горах, недалеко от могилы Хризостома. Восхищенный красотою места и утомленный полуденным зноем, наш рыцарь решился сделать здесь привал.

Пустив лошадь и осла на траву, Дон-Кихот и Санчо Панца принялись доедать остатки своей провизии, вполне уверенные, что Россинант, отличавшийся удивительным благоразумием, не воспользуется во зло данною ему свободой, а за степенного, неповоротливого осла и совсем опасаться было нечего. Но нужно было случиться так, что как раз в это время забрели на луг и погонщики мулов из Янгуаса, имевшие с собою также и несколько лошадей. Увидав товарищей, Россинант вдруг пустился к ним навстречу с резвостью молодого жеребенка и начал заигрывать с ними. Очевидно, тем лошадям было вовсе не до игры, потому что оне приняли Россинанта крайне недружелюбно и, когда он не унялся даже при таком нелюбезном приеме, они начали кусать его и лягать копытами. Одна из них даже ухитрилась перегрызть подпруги у его седла, так что оно свалилось на землю.

На помощь своим лошадям прибежали погонщики с дубинами и так угостили Россинанта, что он упал на землю и вытянул вверх все четыре копыта.

Когда Дон-Кихот и Санчо, совершенно ошеломленные неожиданностью этого происшествия, наконец опомнились, то тотчас же подбежали на помощь к Россинанту.

- Ну, Санчо, - проговорил Дон-Кихот, - тут придется иметь дело не с рыцарями, а с жалкою чернью, и потому ты можешь с чистою совестью помочь мне наказать этих негодяев за то, что они ни за что ни про что отколотили бедного Россинанта. Надо же отомстить им за моего коня.

- Какая тут месть, когда нас всего двое, или, вернее, только полтора человека, потому что у меня нет оружия, а погонщиков будет по меньшей мере десятка два! - возразил Санчо.

- Я один стою целой сотни этой дряни! - воскликнул Дон-Кихот, бросаясь с обнаженным мечом на погонщиков.

Санчо, увлеченный примером господина, тоже пустил в ход свои здоровые кулаки.

Первым ударом рыцарь разсек плечо одному из противников, который с криком боли отступил назад. Дон-Кихот надеялся, что и с другими расправится так же, но ошибся в расчеие. Видя свое численное превосходство, погонщики сдвинулись плотною стеной и несколькими взмахами своих тяжелых дубин лишили Дон-Кихота с его оруженосцем всякой возможности не только нападать на них, но даже защищаться.

Дон-Кихот упал возле своего коня, Санчо свалился тоже почти рядом с ним, и оба лежали неподвижно, как мертвые.

Думая, что они и в самом деле убили незнакомцев, погонщики поспешно собрали своих лошадей и мулов и удалились.,

Первым подал признак жизни Санчо, пропищав слабым голосом:

- Ваша милость!.. А ваша милость!

- Что тебе, мой друг? - жалобно простонал рыцарь.

- Вот бы хорошо иметь теперь под рукой тот фер... фьерабрасовский бальзам, о котором вы говорили! Я уверен, что стоило бы только натереться им, чтобы сейчас же срослись наши переломанные кости.

- Да, мой друг, это верно. Бальзам этот способен воскресить даже мертвых, если употребить его надлежащим образом; но, к несчастью, его нет у нас... Впрочем, даю тебе слово странствующого рыцаря, что мы будем иметь его не далее, как чрез два дня...

- Чрез два дня! - воскликнул Санчо. - Но как же вы сделаете его, когда еще неизвестно, будем ли мы с вами в состоянии чрез два дня двинуться с этого места?..

и бог войны справедливо наказал меня за нарушение нашего устава. В виду этого я нахожу нужным предупредить тебя, что с презренною чернью я никогда более не буду связываться; вменяю в обязанность тебе ведаться с нею, как знаешь. Бей ее, сколько у тебя хватит сил. Это будет гораздо лучше. Если же случится так, что на помощь разным этим погонщикам мулов и тому подобной дряни явятся рыцари, то их-то уж я сумею отразить своим славным мечом. Ты ведь уж не раз убеждался собственными глазами, до чего простирается сила моей руки, направленная законным образом. Даже один из этих улепетнувших негодяев был разрезан пополам моим мощным ударом. Вот и ты старайся.

- Ах, ваша милость, - перебил Санчо, - я человек миролюбивый и, благодаря Бога, умею прощать наносимые мне оскорбления, потому что у меня на шее сидят жена и дети, которых я должен кормить. Заявляю вам тоже вперед, что я никогда не буду драться ни с рыцарем ни со своим братом-крестьянином и отныне раз навсегда прощаю все обиды, как прошедшия и настоящия, так и будущия, лишь бы мне не нужно было ни с кем драться

- Если бы у меня не болела так грудь, я доказал бы тебе, что ты говоришь ужасный вздор, - прошептал Дон-Кихот, поднимая с усилием голову. - Но пока я удовольствуюсь только тем, что спрошу тебя, глупого человека, об одном. Скажи мне, что бы ты стал делать, если бы судьба, до сих пор, видимо, издевающаяся над нами, вдруг улыбнулась нам и на всех парусах наших желаний примчала бы нас с тобою к одному из тех островов, о которых я говорил тебе? Неужели ты воображаешь, что был бы в состоянии хорошо управлять этим островом, не будучи рыцарем и даже не желая быть им, не чувствуя ни потребности мстить за нанесенные тебе оскорбления ни силы защищать мое владение? Имей в виду, что жители всякой новопокоренной страны склонны к волнениям и с трудом привыкают к новому владычеству, ежеминутно порываясь свергнуть его и возвратить себе свободу. Неужели ты думаешь, что, господствуя над враждебным населением, тебе не нужно будет ни мудрости, чтобы суметь держать себя с достоинством, ни решительности для нападения, ни мужества для самозащиты?

- Мудрость и мужество, действительно, очень пригодились бы мне давеча в схватке с погонщиками, - откровенно сказал Санчо. - Но в эту минуту мне, право, нужнее бы пластырь, чем разные рыцарския добродетели, о которых я и слышать более не могу, пока у меня не пройдет боль в теле... Вот что, ваша милость: давайте-ка, я попытаюсь подняться на ноги, а потом помогу и вам. Вдвоем мы поднимем и Россинанта, хотя он вовсе и не стоить того, чтобы о нем заботились: не вздумай он на старости лет дурить, ничего бы и не было... И что это только с ним случилось? Сколько времени уж я его знаю, а никогда не замечал, чтобы он баловался. Да вот, поди ты, влезь в чужую шкуру и разгляди, что там сидит! Ни за кого поручиться нельзя - ни за человека ни за животное... Вперед тоже ничего нельзя знать. После вашей вчерашней славной победы над тем сердитым рыцарем, который не хотел подпустить вас к принцессе, сидевшей в карете, я был уверен, что вы всегда будете победителем, - ан вон случилось как раз наоборот: и вас и меня вздули на славу.

- Ну, ты-то привык к подобным случайностям, - заметил Дон-Кихот. - А каково мне, которого никто никогда не смел и пальцем тронуть! Если бы не горячее мое желание еще послужить человечеству, я бы лучше умер от негодования и стыда... Но рыцарь должен уметь стойко переносить всякия невзгоды.

ноги протянешь... Мне, впрочем, и вчера еще порядком досталось, так что я должен чувствовать себя вдвое хуже вашего.

- Ты забываешь, Санчо, что если странствующих рыцарей ежедневно могут ждать тысячи неприятностей, зато им каждую минуту представляется возможность сделаться императорами или королями. Если бы мне не было так трудно говорить, я рассказал бы тебе истории многих рыцарей, которые достигли трона своим мужеством. И что же? Эти самые рыцари никогда не были защищены от ударов судьбы, и некоторые из них испытали страшные несчастья. Так, например, великий Амадис Галльский под конец своей жизни попал раз во власть злейшого врага своего, волшебника Архалая, который привязал его к столбу во дворе своего замка и отсчитал ему собственноручно двести ударов ремнем. Затем мы знаем, благодаря одному малоизвестному, но стоящему доверия автору, что рыцарь Феб, изменнически захваченный в капкан, нарочно устроенный для него в одном замке, был связан по рукам и ногам и брошен в подземелье, где его угостили известным промывательным из снегу и песку, так что он чуть не умер. Не явись к нему на выручку друг-волшебник, разыскавший его с помощью своих тайных знаний, бедный Феб так бы и погиб... Видишь, мой друг, что выносили эти люди? Неужели ты хочешь, чтобы мы с тобою уступали им в твердости духа и готовности к страданиями? Наше настоящее положение вовсе ничего не значит в сравнении с их мучениями; к тому же, как я вспомнил, позорно быть битым только палками, а не другим каким-нибудь орудием. В параграфе о драках, имеющемся в рыцарском уставе, ясно сказано: "Если башмачник ударить кого-либо колодкой, то хотя эта колодка и сделана из дерева, но, тем не менее, это не палка, и потому нельзя сказать, чтобы получивший удары этою колодкой был бит". Поэтому нам нечего безпокоиться, что мы обезчещены этими низкими негодяями-погонщиками: ведь они били нас дубинами, а не палками, и то лишь потому, что при них, кажется, не было ни шпаги ни кинжала.

- Да ведь бока-то болят от этого не меньше, - возразил Санчо. - А что касается того, чем нас били, то, признаться, я не мог разсмотреть, потому что не успел дать одному в ухо, как человек десять накинулись на меня я задали мне такую трепку, что у меня сразу пропали и зрение и слух, и как я брякнулся вот на это самое место, так и лежу на нем до сих пор. Я вовсе не забочусь о том, обезчестили меня эти удары или нет, и нанесены ли они мне палкой, или еще чем-нибудь. Я только чувствую, что мне больно от них и что, наверное, долго их буду помнить.

- Утешай себя мыслью, мой друг, что нет такой боли, нет такого страдания, телесного или душевного, которых не ослабило бы время и не исцелила бы смерть.

- Спасибо за это утешение, ваша милость! Я и сам знаю, что смерть от всего избавляет; но в том-то и штука, что я вовсе еще не намерен умирать, мучиться Бог весть сколько времени тоже не особенно бы хотелось. Да и вам я не желаю ни смерти ни долгих страданий... Хорошо кабы мы получили только такия царапины, которые можно залечить пластырем, а то ведь у нас чуть ли не все кости переломаны, нам, чего доброго, не поможет даже целая бочка мази.

- Конечно, не меньше; да и поделом ему, старому дураку, потому что из за него-то именно все и вышло. Впрочем, ведь и он нечто в роде странствующого рыцаря, а потому и должен чувствовать это. Удивляюсь только, как уцелел мой осел; по-настоящему, и ему следовало бы участвовать в нашем угощении.

- Опять ты говоришь чушь, мой друг! Судьба хотя и осыпает иногда людей бедствиями, но зато всегда оставляет им лазейку для выхода из самого трудного положения. Лишив нас помощи Россинанта, она оставила нетронутым твоего осла; он довезет меня до какого-нибудь замка, где не откажут мне в хорошем уходе... Что я поеду на осле, это ничего не значит. Помнится мне, я где-то читал, что старец Силен, приемный отец Бахуса, въезжал верхом на прекрасном осле в один стовратный город.

- Хорошо бы, если бы ваша милость могли бы держаться на осле хоть так же, как этот старик, - продолжал Санчо. - А то ведь вы сейчас больше походите, с позволения сказать, на куль муки, чем на человека, способного сидеть верхом.

- Санчо, сила воли многое может преодолеть. Вместо того, чтобы разливаться в жалобах и безполезном нытье, нужно дело делать... Постарайся подняться на ноги, не тратя больше времени на пустые слова, и посади меня как-нибудь на спину твоего осла. Пора отправиться в путь, чтобы ночь не застала нас в этой пустыне.

и звездам; помечтать наедине о своем доме, или же по необходимости, когда негде было ночевать. Были, положим, и такие рыцари, которые по целым годам проживали на какой-нибудь скале, подвергаясь стуже и жаре, дождям и бурям, голодая по целым неделям и подвергаясь всевозможным опасностям, при чем никто об этом не знал до тех пор, пока кто-нибудь наталкивался на них случайно или они сами, наконец, не удалялись оттуда. Так провел часть своей жизни Амадись Галльский. Когда его прозвали Мрачным Красавцем, он поселился на утесе, в дикой, совершенно безлюдной местности, и провел там восемь месяцев, чуть ли даже не восемь лет - хорошенько теперь не помню. Этим он хотел показать свою глубокую скорбь оскорбившей его из-за каких-то пустяков даме сердца... Но поднимайся же наконец, малодушный лентяй, иначе еще, пожалуй, исколотят и твоего осла, и тогда будете совсем скверно.

Испустив тридцать вздохов, проговорив шестьдесят раз "ай" и "ой", прокляв сто двадцать раз виновников ощущаемой им во всем теле боли, Санчо кое-как поднялся на ноги, но не в силах был разогнуться и остался в виде дуги. Тем не менее ему удалось поймать и оседлать своего осла, преспокойно разгуливавшого по всему обширному лугу и, очевидно, вовсе не расположенного покидать это прекрасное место.

Затем оруженосец поднял Россинанта, все еще валявшагося на земле, но только уже не на спине, а на боку и по временам издававшого жалобные стоны. После этого Санчо, охая, и кряхтя, взвалил своего господина на спину осла, привязал Россинанта сзади, взял осла за узду и повел в ту сторону, где должна была пролегать большая дорога.

Через час наши путешественники увидели корчму, которую Дон-Кихот, разумеется, не замедлил принять за замок, хотя Санчо божился и клялся, что это самая обыкновенная корчма в мире. Рыцарь стоял на своем, оруженосец не уступал, и между ними завязался жаркий спор, прекратившийся только тогда, когда оба очутились пред дверью гостеприимного здания.