Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая).
Глава XXI, о завоевании Дон-Кихотом знаменитого шлема Мамбрэна и о других подвигах непобедимого рыцаря.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава XXI, о завоевании Дон-Кихотом знаменитого шлема Мамбрэна и о других подвигах непобедимого рыцаря. (старая орфография)

ГЛАВА XXI,
о завоевании Дон-Кихотом знаменитого шлема Мамбрэна и о других подвигах непобедимого рыцаря.

Пока наши искатели приключений беседовали таким образом, начал накрапывать дождь, и Санчо выразил желание укрыться от него в одной из сукновален; но Дон-Кихот воспротивился этому, говоря, что он чувствует неодолимое отвращение к тем жалким лачугам, которые ввели его в такое заблуждение.

Рыцарь хотел было уже ехать дальше, как вдруг увидел всадника, голова которого была покрыта каким-то предметом, сверкавшим как золото.

- Санчо,-- сказал он,-- знаешь ли ты, что нет такой пословицы, которая не была бы истиной, так как все пословицы основаны на опыте, являющемся единственным источником истинного знания. Это я сейчас могу доказать тебе на деле. Есть пословица, гласящая "Когда закрывается одна дверь,-- открывается другая". В самом, деле только что судьба закрыла нам двери одного приключения, обманув нас стуком сукновален, как вслед за тем отворяет пред нами другия, еще более широкия. Если я не войду в них, то вина будет моя собственная и совершенно непростительная. Ночью, в темноте, еще можно было впасть в заблуждение, слыша звуки, каких сроду не приходилось слышать, но теперь никакой ошибки быть не может... Знай же, мой друг, что у того всадника, который едет нам навстречу, находится тот самый мамбрэновский шлем, по поводу которого я дал известную тебе клятву.

- Смотрите, ваша милость,-- ответил Санчо,-- не вдайтесь опять в обман, чтобы не наткнуться на другие молотки, которые могут совсем сбить нас с толку и наделать много неприятностей.

- Ах, как ты глуп, мой милый! Что ты все толкуешь об этих проклятых молотках! Какое отношение между ними и шлемом?

- Если бы мне позволено было говорить попрежнему, то я расписал бы вам как по книжке, почему я думаю, что вы опять ошибаетесь...

- Ошибаюсь?-- с негодованием произнес Дон-Кихот.-- Каким же образом я могу ошибиться в том, что вижу собственными глазами? И разве ты сам, негодный упрямец, не видишь, что к нам навстречу едет на сером коне рыцарь в золотом шлеме?

- Вижу человека на обыкновенном сером осле и с чем-то блестящим на голове...

- Ну, вот это-то блестящее и есть золотой шлем Мамбрэна! А то, что ты принимаешь за осла - чистокровный конь, подобного которому не скоро найдешь во всем свете... Отъезжай-ка скорее в сторону и оставь меня одного с этим рыцарем. Ты увидишь, как я одним движением руки овладею этим драгоценным шлемом, к которому столько времени устремлены все мои помыслы.

- Извольте, отъеду,-- пробормотал Санчо.-- Боюсь только, как бы вы опять не вляпались в историю или не наскочили бы на новый сукновальный молоток.

- Санчо, говорил я тебе, чтобы ты никогда не напоминал мне более об этих дурацких молотках!.. На-смех, что ли, ты мне все толкуешь о них? Если ты еще раз пикнешь о молотках, то, клянусь тебе памятью великого Амадиса Галльского, я вытрясу из тебя всю твою душу и вдобавок вымотаю все твои жилы!

Оруженосец весь съежился от страха, прикусил язык и поспешно свернул в сторону.

Теперь следует сказать о том, кого Дон-Кихот принимал за рыцаря на сером чистокровном копе и с золотым шлемом на голове.

По обеим сторонам сукновален находилось по деревне. В той деревне, которая была побольше, жил цырюльник, работавший и в той, которая была поменьше и не имела в числе своих обитателей цырюльника. В настоящую минуту этот полезный человек ехал из своей деревни в соседнюю, куда его пригласили одному пустить кровь, а другого обрить. Для первой надобности он захватил с собою тазик из желтой меди, который и надел себе на голову, чтобы предохранить свою шляпу от накрапывавшого дождя. Тазик был ярко вычищен, а потому блестел за несколько сот шагов. Ехал цирюльник, действительно, на обыкновенном сером осле, как говорил Санчо, а вовсе не на чистокровном коне, как казалось Дон-Кихоту. Так все, что ни попадалось на глаза герою этой правдивой повести, превращалось в его воображении во что-нибудь необыкновенное.

Едва безпечно ехавший цирюльник приблизился к Дон Кихоту, как тот приставил ему к груди свою пику и крикнул во всю силу своих легких:

- Обороняйся, несчастный, или отдай без боя то, что принадлежит мне по праву.

Испуганный неожиданным нападением какой-то очень странной и подозрительной на вид личности, несчастный цирюльник соскочил с осла и со всех ног пустился бежать, куда глаза глядят. Перескакивая через какое-то препятствие, он уронил свой тазик. Этого только и нужно было Дон-Кихоту. Подъехав к Санчо, рыцарь с торжествующею улыбкой сказал ему:

Подними-ка шлем и подай мне.

Санчо поднял таз и, взвесив его на руке, проговорил:

- Тазик ничего, порядочный, стоить не менее пиастра.

Дон-Кихот хотел сейчас же надеть себе на голову воображаемый шлем и долго осматривал его со всех сторон, отыскивая застежки. Но убедившись наконец, что застежек нет, он проворчал:

- Очевидно, тот, для кого первоначально был выкован этот шлем, обладал очень большою головой, потому что это только половина шлема.

- Ты чего опять заржал?-- с неудовольствием спросил последний.

- Да как же, ваша милость, не смеяться-то?.. Посмотрите, какая громадная головища была у вашего Мамбрэна, если эта штука, так похожая на цырюльничий таз, представляет только половину шлема!

- А!.. Да, это, действительно, очень смешно,-- согласился Дон-Кихот, успокоившись.-- Знаешь что, Санчо? Мне кажется, что этот шлем побывал в руках какого-нибудь невежды, не сумевшого понять, какое это безценное сокровище. Он, наверное, только и разобрал, что это чистое золото, и, отломав от шлема половину, продал ее. Поэтому шлем, действительно, сделался немного похож на таз... Впрочем, для меня это имеет мало значения, потому что я знаю, какая сила заключается даже в самом небольшом кусочке знаменитого шлема Мамбрэна. В первой же кузнице я отдам его переделать, так что он будет не хуже того шлема, который был выкован Вулканом для Марса. Пока же я могу носить его и в настоящем виде для защиты головы от камней, которые могут быть брошены в меня рукою какого-нибудь враждебного мне великана.

- Хорошо, если не будут швырять их так щедро, как в той битве между двумя великими армиями, когда вашей милости вышибли зубы, помяли пальцы и выбили из рук жестянку с вашим чудесным бальзамом, от которого у меня чуть не выскочили все внутренности,-- заметил Санчо.

- Помню его и я не хуже вашей милости,-- заявил болтливый оруженосец.-- Но лучше мне провалиться на этом самом месте, чем пить это проклятое снадобье. Я теперь и дотрогиваться до него не буду. Надеюсь, что мне никогда более и не понадобится никаких лекарств, потому что я буду беречь себя, в драку ни с кем уже не полезу и никому не дамся в обиду, будь это хоть распроволшебник. Как только замечу что-нибудь подозрительное,-- сейчас же и наутек.

- Ах, Санчо, какой ты плохой христианин, если не можешь забыть своих обид! Я ведь отлично понимаю, на что ты намекаешь: на происшествия в заколдованном замке, в которых, кстати сказать, я пострадал гораздо больше твоего, включая даже твое кувырканье по воздуху, когда тебя подбрасывали на одеяле, что, в сущности, было только смешно... Поверь, мой друг, неприлично даже вспоминать о таких пустяках. Ведь головы тебе не оторвали, ног или рук не сломали, а только слегка помяли бока; но к этому, я думаю, ты уже привык с детства. По-моему, все, что там проделывали над тобою, была не более не менее как шутка. Будь это серьезно, я в отместку за тебя разрушил бы весь замок, камня на камне не оставил бы в нем и всех его обитателей предал бы мечу и огню. Вообще, я там произвел бы такое опустошение из-за тебя, что затмил бы даже славу греков, разрушивших Трою в отместку за Елену... Кстати сказать,-- добавил рыцарь с глубоким и тяжелым вздохом,-- живи эта Елена теперь, в одно время с несравненною Дульцинеей Тобозской, или Дульцинея в то время, когда жила Елена, то эта гречанка никогда не приобрела бы своею красотой всемирной известности.

- Не знаю я, ваша милость, о какой Трое и Елене вы говорите... Может-быть это были женщины хорошия, а может и никуда негодные; ведь часто бывает, что наш брат и из-за разных негодниц дерется, не жалея ни чужих ни своих боков. Я знаю только то, что в том очарованном замке мне задали такую трепку, которую я долго не забуду. Вам хорошо говорить: ведь рыцарям, по их уставу, полагается быть битыми, чтобы получить больше славы; а мне, простому оруженосцу, ровно ничего не прибудет, если я даже дам искалечить себя... Да что уж об этом зря слова тратить: сказано, не дамся больше в обиду, и кончено!.. Скажите мне лучше насчет вот чего: что делать с этим прекрасным конем, который так похож на моего осла и стоит пред нами словно истукан, не понимая, куда девался его господин, так храбро побежденный вашей милостью? Не взять ли нам его с собою? Ослик... то бишь - конь, недурной, и мог бы нам пригодиться...

- Я не имею обыкновения обирать побежденных,-- перебил Дон-Кихот.-- Рыцарский устав запрещает отнимать коней у побежденных и заставлять их итти пешком. Исключение может быть сделано лишь в том случае, когда победитель в битве сам лишился коня: в вознаграждение своей потери он имеет право отобрать у своего противника лошадь, как законную добычу. Поэтому приказываю тебе оставить здесь этого коня, или осла, если такое неверное название тебе лучше нравится! Наверное, хозяин его вернется за ним, как только мы уедем отсюда.

- О сбруе ничего не могу тебе сказать, так как не помню, что говорится о ней в уставе,-- подхватил Дон-Кихот.-- Но думаю, не Бог весть какое преступление обменять свою дурную сбрую на чужую хорошую, и потому разрешаю тебе сделать этот обмен.

- Ну, спасибо хоть за это!-- проговорил Санчо, проворно меняя сбруи ослов.-- Уж очень странны ваши рыцарския правила! Чего не следовало бы делать, по-моему, то они разрешают, а что нужно,-- запрещают.

К счастью, Дон-Кихот в это время был погружен в свои размышления и не слыхал последняго разсуждения Санчо, иначе ему опять досталось бы.

Когда осел Санчо защеголял в новой сбруе, которая была в полной исправности, Дон-Кихот сказал:

не сошел с ума от радости... Однако, пока что, заберемся-ка вон в ту рощицу, которая так манит своею прохладой, и закусим там, а потом отправимся в путь.

Санчо, действительно, так и сиявший от удовольствия, вызванного приобретением хорошей сбруи, очень охотно поехал за своим господином в рощу, где они и расположились под деревьями, в густой и мягкой траве, на берегу журчащого ручейка.

Насытившись и утолив жажду свежею водой, Дон-Кихот в самом прекрасном настроении уселся на Россинанта, которому предоставил итти, как и куда ему вздумается. Странствующие рыцари всегда отдавались на произвол судьбы и своих коней, а Дон-Кихот, как известно, старался в точности подражать им.

Выехав на большую дорогу, наши искатели приключений продолжали по ней свой неопределенный путь.

Когда Санчо невмоготу стало более молчать, он сказал:

- Ну, говори,-- разрешил рыцарь.-- Не будь только слишком многословен. Хороши одне краткия речи, в особенности когда оне обращаются лицом низшим к высшему.

- Слушаю, ваша милость: постараюсь сказать все в двух-трех словах... Вот уж несколько дней, как мне все приходит на мысль, что в этих окрестностях нам ничего путного не добиться. Какие бы вы здесь ни одерживали победы и каким бы мы с вами страшнейшим опасностям ни подвергались, выгоды от этого никакой не будет, потому что здесь некому видеть ваши подвиги и распространить их славу. Храбрость ваша пропадает зря, а это очень обидно. Не лучше ли нам, ваша милость, отправиться на службу к какому-нибудь императору или другому великому государю, у которого велась бы война? Там вы вполне могли бы выказать свое мужество, свою великую силу и своей удивительный ум. Вас там осыпали бы всякими наградами за вашу службу, да и мне, наверное, кое-что перепало бы. К тому же, как вы сами мне говорили, при дворах всегда бывает много историков, которые могли бы описать подвиги вашей милости и таким образом передать их потомству... О себе я молчу, мои подвиги и деяния, конечно, будут меряться другою меркой, чем ваши, хотя я нахожу, что это немного несправедливо.

- Ты придумал недурно, мой друг,-- сказал Дон-Кихот.-- Но прежде, чем забираться в императорские дворы, мне непременно нужно совершить несколько громких подвигов, чтобы приобрести имя и известность... Да, Санчо, пойми, что сначала рыцарь должен стяжать своими деяниями такую славу, которая предшествовала бы ему по всему миру. Тогда он при вступлении в столицу императора, которому желает предложить свои услуги, встречается несметною толпой ребятишек, громко кричащих: "Вот рыцарь Солнца!.." Это прозвище, конечно, я взял наудачу... А как приятно слышать вокруг себя громогласные крики: "Вот едет рыцарь Змеи, победитель ужасного великана Брокамбруно! Вот тот, который спас от очарования великого мамелюка персидского, пробывшого в этом очаровании целых девятьсот лет!" Много еще будет кричат толпа, обрадованная видом прославленного рыцаря. Услыхав эти крики, сам король покажется на балконе своего дворца и едва успеет он увидеть рыцаря, которого узнает по цвету оружия и девизу на его щите, как громко крикнет: "Повелеваем всем рыцарям нашего двора встретить славного рыцаря, который приближается к нам!" По повелению государя, выйдут на двор все рыцари, и сам он спустится до половины лестницы своего дворца, дружески обнимет знаменитого гостя и напечатлеет на его ланитах лобзание мира. Потом, взяв за руку, поведет его в покои королевы, где находится и дочь его, инфанта, восхитительнейшее такое создание, одаренное всеми совершенствами природы. Инфанта бросить застенчивый взор на рыцаря, а рыцарь,-- на инфанту; их сердца в тот же миг вспыхнут ярким пламенем любви, и будет у них одна только забота - как бы скорее открыться друг другу в своем взаимном чувстве. Поведут затем рыцаря из комнат королевы в роскошнейший покой дворца; там снимут с него военные доспехи, чтобы заменить их парчевою одеждой и пурпуровою вышитою золотом мантией. Если он был хорош в боевом наряде, то окажется лучше в драгоценном придворном одеянии... Наступает вечер. Рыцарь ужинает за одним столом с королем, королевой и инфантой, с которой не сводит влюбленного взора, и которая, в свою очередь, кидает на него украдкою робкие, но страстные взгляды. Кончается ужин, и в залу вступает отвратительный карлик, за которым следует прекрасная дама, в сопровождении двух великанов. Эта дама предлагает выполнить предприятие, задуманное еще каким-нибудь древним мудрецом и до такой степени опасное и трудное, что тот, кто примется за него и доведет, до конца, будет признан первым рыцарем в мире. Король и предложит своим рыцарям взяться и выполнить это великое предприятие; но никто из них не отваживается итти на такое рискованное дело. Тогда приезжий рыцарь попросить позволения попытать счастья в этом страшном предприятии; ему это будет позволено, и он выйдет победителем из борьбы со множеством великанов и злых волшебников, добудет громадный клад, состоящий из несметных сокровищ, клад этот пролежал в земле несколько тысяч лет, охраняемый грачиным заклятием. По пути рыцарь освободит несколько очарованных принцесс. Слава рыцаря прогремит до самых небес. Инфанта почувствует себя счастливою, что не ошиблась в предмете своей тайной любви, и еще более полюбит рыцаря... Но это еще не все, мой друг: самое лучшее впереди. У этого короля ведется жестокая война в другим монархом, равным ему по силе и могуществу. Приезжий рыцарь, погостив у короля несколько дней, предлагает ему свои услуги для борьбы с неприятелем. Корол радостно соглашается, и рыцарь почтительно лобызает его руку, благодаря за эту милость. В эту ночь он прощается с инфантой у решетчатого окна галлереи, в которой он уже имел с нею несколько тайных свиданий при посредстве её наперсницы. Рыцарь тяжело вздыхает, инфанта падает в обморок; наперсница спешит привести ее снова в чувство, опасаясь, как бы кто не застал их. Но вот инфанта приходит опять в себя и протягивает сквозь решетку свои белые руки, которые рыцарь обливает горячими слезами и осыпает не менее горячими поцелуями. Затем влюбленные придумывают способ пересылаться вестями о себе. Инфанта умоляет рыцаря скорее вернуться с поля брани здравым, невредимым и покрытым лаврами. Он клянется ей целою тысячью клятв, что скоро возвратится к ней на крыльях любви; но при этом его охватывает такая тоска, что он готов умереть на месте. Колеблющимися шагами возвращается он в отведенные ему покои и бросается на роскошное ложе; но горе о предстоящей разлуке, гложущее его сердце, не дает ему ни на минуту сомкнуть глаз. Рано утром он идет проститься с королем и королевой и просить, чтобы ему было позволено откланяться и инфанте; вдруг узнает, что инфанта внезапно заболела и не может принять его. Поняв, что эта болезнь причинена его отъездом, рыцарь так волнуется и терзается, что едва не выдает своей сладкой тайны. Наперсница инфанты, находившаяся при прощании, читает на лице рыцаря, что происходит в его душе, и потом передает все своей госпоже. Инфанта слушает ее со слезами и говорит, что величайшее её несчастие состоит в неизвестности,-- королевской ли крови этот непобедимый рыцарь, или нет. Наперсница утверждает, что он непременно должен быть не простой крови, судя по его благородному виду и по его геройским деяниям. Горюющая принцесса несколько утешается этой мыслью и старается поскорее преодолеть, насколько возможно, свою душевную боль, чтобы она не вышла наружу. На третий день инфанта снова появляется на придворных собраниях. Рыцарь между тем сражается, поражает врагов отца инфанты, овладевает крепостями, берет города, одерживает целый ряд блестящих побед и возвращается ко двору с новою славой. Он снова видится с принцессой в той галлерее, где они виделись прежде, и она дает ему разрешение просить её руки у короля. Но монарх отказывает ему в руке своей дочери потому что не знает, кто он по происхождению, и предлагает просить другой награды за его заслуги на войне. Тогда рыцарь, не желая открывать, кто он, похищает инфанту и венчается с ней в ближайшей церкви. Впоследствии оказывается, что и он сын могущественного короля, царство которого так велико, что не помещается ни на одной географической карте; и тесть его благодарит Провидение, даровавшее ему такого славного во всех отношениях зятя. Вскоре после того отец молодой умирает и оставляет трон дочери, которая передает его своему мужу, так что этот сам делается королем. Тогда-то вот этот король-рыцарь и награждает своего оруженосца и всех лиц, способствовавших его счастию и величию. Оруженосца он женить на верной наперснице своей супруги; однако эта наперсница оказалась дочерью герцога, у которого почти такия же обширные владения, как у короля.

- Вот это хорошо!-- вскричал Санчо, внимательно слушавший бредни своего господина.-- Именно этого то мне и нужно!.. Эх, душа моя, радуйся! Потерпим еще немного, да и в герцоги попадем... Да, ваша милость, наверное, все так и исполнится, как вы говорите, если только вы будете называться рыцарем "Печального Образа", потому что на такого рыцаря все сбегутся глядеть, как на невиданную диковинку!

ли такого короля, который вел бы большую войну и вдобавок имел бы красавицу-дочь... Впрочем, это еще успеется, так как сначала нам следует прославиться, чтобы нас встретили с почетом... Одно меня несколько смущает: положим, мы найдем и короля, и войну, и красавицу-принцессу, и и покрою себя безпримерною славой; но как сделать, чтобы я оказался отпрыском королевской крови или, по крайней мере, хоть дальним родственником какого-нибудь владетельного лица? Иначе каких бы великих дел я ни натворил, король не отдаст за меня свою дочь... Таким образом я из-за пустяка рискую лишиться всего, чего мог бы достичь своею храбростью. Положим, я настоящий дворянин древняго и славного рода, поэтому можно надеяться, что мудрец, которому выпадет счастие быть моим историком, сумеет доказать, что мой род происходить от королевского корня. Относительно дворянства я должен сказать тебе, друг Санчо, что существует два рода дворян. Одни дворяне происходят от королей и принцев, но вследствие постепенного захудания они сделались обыкновенными гидальго, и о них можно сказать, что их род сначала стоял на широком основании, которое, постепенно суживаясь, превратилось наконец в едва заметную точку, как пирамиды, с тою только разницей, что пирамиды суживаются кверху, а род этих дворян - книзу. Другие же дворяне, напротив, происходя от скромных, безвестных предков, мало-по-малу стяжали себе известность, славу, богатство и даже самое высокое положение в мире. Следовательно, между этими двумя разрядами дворян разница та, что принадлежащие к первому разряду все ниже и ниже спускаются с горы, а принадлежащие ко второму - все выше и выше поднимаются по той же самой горе. А так как я состою в первом разряде, то было бы немудрено, если бы, по тщательном изучении моей родословной, я оказался потомком королевского рода. В таком случае ни один монарх не мог бы отказать мне в руке своей дочери... Может, впрочем, случиться и то, что инфанта так влюбится в меня, что если бы даже я был сыном простого крестьянина,-- она вышла бы за меня. Конечно, тогда мне пришлось бы похитить ее и скрывать где-нибудь до тех пор, пока смерть или время не потушили бы гнева её родителей...

- Само собою разумеется, ваша милость, и это было бы самое лучшее,-- заметил Санчо.-- По-моему, и вообще-то не следует просить того, что можно взять хитростью иди силою, и что умнее итти напролом, нежели ныть и выть пред препятствием. Если отдадут вам принцессу добром - хорошо, а нет - так на всякий случай не мешает быть готовым и на похищение и укрывательство её до поры до времени... Скверно только то, что пока тянулась бы у вас эта канитель, вашему оруженосцу пришлось бы класть зубы на полку в ожидании великих и богатых милостей. Впрочем, может-быть, наперсница вашей супруги согласилась бы тоже бежать со мною, захватив с собою все свое богатство; тогда, конечно, и мне жилось бы очень недурно.

- В этом не может быть никакого сомнения,-- ответил Дон-Кихот.

- Значит, как остается теперь только положиться на Бога и позволить судьбе вести нас туда, куда она сама захочет..

- Это будет самое благоразумное, Санчо,-- подтвердил рыцарь.-- Я убежден, что все пойдет именно так, как мы желаем, и скоро вознесемся на вершину земного могущества и славы.

если не выше.

- Когда я сделаюсь королем, то в моей власти будет даровать тебе все, чего ты заслужишь у меня. Иные покупают себе дворянство за деньги, но я могу даже из нищого сделать хоть герцога, и все обязаны будут подчиниться моей воле, как бы там ни косились на тебя.

- Чего ж им коситься-то на меня!-- воскликнул Санчо.-- Неужели вы думаете, что я не сумею держать себя по-знатному? Я одно время был помощником старосты в деревне, и все в один голос говорили, что мне можно было бы быть хоть старшиной,-- так важно я себя вел. Из этого можете понять, что если я надену герцогскую мантию и обошьюсь золотом и жемчугом, как делают иностранные принцы, то за несколько сот верст будут сбегаться любоваться на меня и вознесут вашего бывшого оруженосца выше облаков.

- Да, ты выглядишь у меня молодцом,-- сказал Дон-Кихот.-- Только не мешало бы тебе почаще бриться, хоть дня через два, а то борода у тебя такая густая и всклоченная, что как кто взглянет на нее, так сейчас же поймет, кто ты.

- Если вы сделаете меня важной персоной, то мне ничего не будет стоит держать домашняго цырюльника на жалованьи. Я заставлю его везде ходит за собой, чтобы он был всегда под рукой, как только понадобится. Кроме того, он будет у меня в роде как бы оруженосца,-- ведь все важные господа таскают за собою оруженосцев.

- А вот откуда. Несколько лет тому назад я прожил около месяца в столице и видел там на гулянии очень маленького человечка, которого называли великим вельможей {Сервантес намекает на герцога д'Оссуна, о котором говорили, что он "велик всем, за исключением роста".}. За ним следовал верхом другой человек, точно тень его, все на одном и том же разстоянии. Когда маленький человечек останавливался,-- останавливался и его прихвостень; когда первый делал шаг вперед, то и второй тотчас же следовал за ним. Я спросил одного из прохожих,-- который, по всей видимости, постоянно жил в столице и должен был знать все тамошние порядки,-- почему эти двое верховых никогда не едут рядом, и добрый человек объяснил мне, что тот, кто едет впереди - именитый вельможа, а тот, который плетется сзади - его оруженосец, и что позади вельмож всегда таскаются оруженосцы... Я запомнил это и думаю тоже завести себе такую тень, когда буду вельможей.

- И отлично сделаешь,-- похвалил рыцарь.-- Если будешь водить за собою цирюльника, то это будет хороший пример другим. Обычаи на свете устанавливались не сразу, а мало-по-малу, один за другим. Отчего бы тебе не быть первым вельможей, который водит за собою, вместо оруженосца, цырюльника? За подражателями дело не станет, тем более, что цырюльник выше оруженосца, и потому должен пользоваться большим доверием.

- Значить, решено: без цырюльника я ни на шаг, как только вы пожалуете меня хотя графом. Вся штука теперь в том, как бы вашей милости поскорее сделаться королем,-- говорил Санчо, любуясь блестящею сбруей, в которой щеголял его осел и которую он так дешево приобрел.

- Будь покоен, сделаюсь,-- ответил Дон-Кихот таким самоуверенным тоном, точно уже видел пред собой свое будущее королевство.