Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая).
Глава XLII, в которой устанавливается действительность шлема Мембрана и конской сбруи и разсказываются другия не менее интересные события.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава XLII, в которой устанавливается действительность шлема Мембрана и конской сбруи и разсказываются другия не менее интересные события. (старая орфография)

ГЛАВА XLII,
в которой устанавливается действительность шлема Мембрана и конской сбруи и рассказываются другия не менее интересные события.

- За кого прикажете считать людей, которые называют цырюльничий таз шлемом, а ослиную сбрую - конскою?! - воскликнул цирюльник, разводя руками.

- Кто осмелится утверждать противное, тому я скажу, если он рыцарь, что он лжет; а если он только оруженосец, что он - жалкий невежда! - вскричал Дон-Кихот.

С целью позабавить общество сенор Николас решился поддержать Дон-Кихота, и потому сказал, обращаясь к своему собрату по ремеслу:

- Сенор цырюльник, я занимаюсь одинаковым с вами ремеслом и практикую его уже двадцать лет, так что отлично знаю все употребляемые в этом искусстве инструменты и приспособления. Кроме того, в молодости я был солдатом, следовательно хорошо знаком и со всеми видами шлемов, шишаков и тому подобных военных головных украшений. Умея поэтому отличать одним взглядом шлемы от цырюльничьих тазов, заявляю во всеуслышание, что вещь, которую держит в руках наш уважаемый рыцарь, так же мало походит на таз, как ночь на день, и представляет собою настоящий шлем, хотя и не полный.

- Да, конечно, он не полный, - подхватил Дон-Кихот. - У него нет забрала.

- Видимое дело, что это шлем, - заметил священник, поняв намерение своего приятеля.

Карденио, дон Фернандо и его друзья, ради шутки, тоже подтвердили, что это шлем. Один аудитор молчал, раздумывая об открытии, сделанном ему доном Люисом, а потому он даже и не слыхал, что в эту минуту говорилось вокруг него.

- Господи, Боже мой! - кричал злополучный цырюльник. - Уж если таз принимается за шлем, то и сомневаться нечего, что ослиную сбрую примут за конскую. Тут, видно, все или поражены слепотою, или взялись сообща дурачить меня.

- Что касается сбруи, - сказал Дон-Кихот, - то мне до нея нет никакого дела, и спорить о ней я не буду.

- Вы, как рыцарь и, следовательно, более всех сведущий в этих предметах, не имеете права отказываться от решения этого вопроса, - проговорил священник. - Что вы скажете, то всеми нами и будет признано за истину.

- Ваше преподобие оказываете мне слишком много чести, - скромно произнес Дон-Кихот. - Со мною творятся такия странные вещи в этом заколдованном замке, что я уж и не знаю, верить мне своим глазам или нет. Мне кажется, что тут обитают самые злые волшебники, которые преследуют меня и стараются сбить с толка. В прошлую мою ночевку здесь я был избить невидимыми руками, да и моему оруженосцу Санчо порядком досталось - тоже от каких-то невидимок. В нынешнюю же ночь я был привязан за руку к решетке окна, когда, совершая объезд вокруг замка для охраны почивших в нем высокородных дам, я проезжал под окном. В таком положении я вынужден был пробыть целых два часа. После этих испытаний было бы слишком смело с моей стороны утверждать, что находящиеся здесь предметы действительно таковы, какими они представляются мне. Я могу только поклясться, что шлем, который все время был на мне, действительно шлем, а относительно сбруи, лежавшей всю ночь в конюшне, я не могу сказать ничего; она могла быть там околдована... по крайней мере для моих глаз. Чары не так действуют на людей, не посвященных в рыцаря; поэтому предоставляю присутствующим сенорам решить, принадлежит ли спорная сбруя коню или ослу - им это виднее моего.

- Сенор Дон-Кихот прав, - сказал дон Фернандо. - Вопрос, действительно, следует решить нам, как не причастным к делу. Для большей верности решения, спросим мнения каждого отдельно; истина, конечно, будет на стороне большинства.

Для тех, кто знал, что тут разыгрывается комедия, все эти переговоры были очень смешны; но остальным - дону Люису, его слугам и, в особенности, четырем стрелкам, только что прибывшим в корчму и слышавшим половину спора - они казались возмутительною галиматьей, не достойною порядочных людей.

Цырюльник бесился, видя, с какою серьезною миной дон Фернандо отбирает мнения относительно сбруи, в которой каждый ребенок с первого взгляда должен был признать ослиную. Его положительно выводило из себя, что все отрицают такой очевидный факт.

Спросив несколько человек, дон Фернандо обратился к обиженному и сказал ему:

- Мне надоело предлагать все один и тот же вопрос, тем более, что я до сих пор слышу один и тот же ответ, что сбруя, о которой идет речь, конская, а не осиная. Согласитесь с тем, что вы не правы, и откажитесь от всяких претензий на эту сбрую.

- Что б мне лишиться своего места в раю, если вы все не сговорились против меня! - вскричал цирюльник. - Конечно, я один против всех ничего не могу сделать; но и вам не удастся убедить меня в том, что у меня глаза не на месте и не видят того, что есть. Что вы ни толкуйте, а цырюльничий таз все-таки останется тазом и ослиная сбруя никогда не может быть конскою!

Все разсмеялись, глядя на комичное отчаяние одураченного цирюльника. Только один из слуг дона Люиса захотел заступиться за него и, выступив вперед, сказал:

- Если умные люди уверяют, что корова - лисица, то они делают это с какою-нибудь целью, так как не может быть, чтобы они не видели того, что очевидно. Какая у присутствующих сеноров сейчас цель - не знаю; но, наперекор им, позволяю себе объявить, что господин цырюльник прав, утверждая, что это вот - таз для бритья, а это - ослиная сбруя, а не конская.

- Смотрите, не ошибитесь, любовный! - произнес дон Николас.

- Тут нельзя и ошибаться: я, слава Богу, не слепой и не сумасшедший! - возразил слуга.

- Само собою разумеется, что это ослиная сбруя, - вмешался один из стрелков. - Я в этом готов дать какую угодно присягу. А это, конечно, таз.

- Лжешь, бездельник! - крикнул Дон-Кихот и с такою силой ударил стрелка пикою по голове, что тот как сноп повалился на землю.

Товарищи стрелка подняли страшный шум, требуя помощи "Святой Германдады".

Услыхав это, корчмарь, принадлежавший к братству "Святой Германдады", побежал за своим жезлом и шпагою и вооруженный таким образом стал на сторону стрелков. Слуги дона Люиса окружили своего молодого господина, чтобы он, пользуясь суматохою, не мог ускользнуть. В это время цырюльник поспешил овладеть своею сбруей, надеясь незаметно ускользнуть с нею; но Санчо заметил это и стал отнимать сбрую. Между ними завязалась борьба. Дон-Кихот выхватил меч и храбро атаковал стрелков. Дон Люис вырывался из рук своих слуг, крича, чтобы они отстали от него и помогли рыцарю, дону Фернандо и Карденио, которых притесняли стрелки. Священник, крича изо всех сил, увещевал всех бросить оружие и помириться, но его никто не слушал. Двор корчмы принял следующий вид. Хозяйка визжала на все голоса; дочь её плакала; Мариторна старалась успокоить ту и другую; Клара упала в обморок; Доротея, Зорайда и Люсинда хлопотали около нея; цырюльник и Санчо ожесточенно дрались друг с другом; Люис колотил своих слуг; дон Фернандо повалил на землю стрелка и угощал его кулаками; Дон-Кихот размахивал во все стороны мечом, громко взывая к Дульцинее Тобозской: Карденио достал откуда-то толстую дубину и колотил ею направо и налево кого попало. Хозяин выбежал за ворота и изо всех сил своих здоровых легких, призывал на помощь всю "Святую Гернандаду", так как один не мог ничего сделать для возстановления у себя на дворе порядка. Вообще картина была очень оживленная и полная трагизма. В воздухе стоял стон от криков, ругани, воплей, плача и стонов. Били друг друга чем только можно было: оружием, палками, дубинами, кулаками и ногами; кровь лилась целыми потоками.

громовым голосом:

- Остановитесь! Вложите в ножны мечи и выслушайте меня, если хотите сохранить свою жизнь!

Все мгновенно остановились, как вкопанные, и наш герой продолжал:

- Не говорил ли я вам, сеноры, что этот замок околдован и что в нем обитают волшебники?.. Взгляните вокруг себя, и вы увидите, что у нас произошло то же самое, что некогда было в стане Аграманта, когда все его воины повздорили между собою, сами не зная за что. Не спорю, что сюда ворвались и враги; но мы, кажется, бьемся не столько с ними, сколько друг с другом, бросаясь сослепа на кого попало. Господин аудитор и господин лиценциат, я обращаясь к вашему благоразумию. Пусть будет один из вас королем Аграмантом, а другой - королем Собрином. Установите между нами своим властным словом мир. Стыдно таким благородным людям, как мы, убивать друг друга из-за того, что не стоит даже выеденного яйца!

Стрелки, ничего не знавшие о бреднях Дон-Кихота и сильно исколоченные им, доном Фернандо и Карденио, не желали прекращать битвы; бедный же цырюльник, сбруя которого была вся изорвана, да и сам он порядочно пострадал от борьбы с Санчо, был очень рад прекратить драку. Санчо оставил его по первому слову своего господина и, тяжело отдуваясь, отирал пот и кровь, струившиеся с его лица. Корчмарь долго еще горячился, кричал и ругался, призывая в свидетели небо и землю, что он никогда более не пустит к себе этого сумасшедшого рыцаря, из-за которого постоянно возникает столько безпокойства и тревоги; наконец кое-как удалось умиротворить и его.

шлемом, а ослиная сбруя - конскою.

Когда мир вполне был возстановлен, все собрались в залу. Дон Люис стал уговаривать слуг своего отца ехать назад без него и дал обещание возвратиться домой по доброй воле, как только уладится дело, ради которого он совершил побег. Между тем аудитор отвел в сторону дона Фернандо, Карденио и священника, рассказал им о сватовстве дона Люиса к его дочери и просил их совета, как поступить. После совместного тщательного обсуждения всех обстоятельств дела было решено, что дон Фернандо объявит слугам отца дона Люиса свое звание и скажет им, что берет молодого человека с собою к своему брату в Андалузию, так как юноша отказывается возвратиться к отцу в Мадрид. Когда дон Фернандо объявил об этом слугам и открыл им свое имя, они, конечно, не осмелились противоречить такому важному сенору и изъявили готовность тотчас же возвратиться к своему господину и доложить ему обо всем, что они сделали и узнали; только один из них должен остаться у дона Люиса для его услуг и с целью следить за тем, что еще предпримет молодой сенор.

Таким образом, благодаря Дон-Кихоту и авторитету королей Аграманта и Собрана, удалось утишить страшную бурю. Но когда демон, враг мира и согласия, заметил, что затеянное им злое дело не удалось, он придумал новую злобную проделку для своего увеселения.

Дело в том, что стрелки хотели было удалиться, так как им нечего было более делать в корчме, где их, вместо ожидаемого ими угощения хорошим завтраком, чуть не убили, как вдруг один из них вспомнил, что у него между другими официальными бумагами, порученными ему для разноски, находился приказ "Святой Германдады" об аресте некоего гидальго, именующого себя Дон-Кихотом и подлежащого суду за освобождение из-под конвоя каторжников, ссылаемых на галеры. Желая удостовериться, не подходят ли обозначенные в приказе приметы Дон-Кихота к избившему его рыцарю, стрелок достал из кармана приказ и принялся читать по складам обозначенные в нем приметы, взглядывая при каждом прочитанном слове на Дон-Кихота. Так как приметы оказались верными, то он подошел к нашему герою, схватил его за плечо и крикнул во все горло:

- Помогите мне, сеноры, во имя "Святой Германдады", арестовать этого придорожного разбойника!.. Вот приказ об его аресте!

Последний услыхав, что его называют "придорожным разбойником", пришел в страшную ярость. Весь трясясь и с пеною у рта, он, в свою очередь, схватил стрелка за горло и непременно задушил бы его, если бы этому не помешали присутствовавшие.

"Святой Германдады" корчмарь снова прибежал со своим жезлом и шпагою и в сопровождении воющих жены, дочери и служанки, которые опасались, что его опять поколотят.

- Клянусь моею бородой, - воскликнул Санчо, - господин мой прав: это и в самом деле заколдованный замок! Должно-быть все черти из ада собрались сюда, чтобы не давать добрым христианам ни минуты покоя!

Между тем стрелки, именем короля и братства "Святой Германдады", требовали, чтобы им было оказано содействие к задержанию Дон-Кихота, как разбойника и нарушителя общественного спокойствия.

- Попробуйте взять меня, жалкие неучи, негодные холопы! Вы дерзнули назвать разбойником человека за то, что он освободил узников, помог несчастным людям, насильно влекомым на галеры, и выступил защитником угнетенных! А, подлое племя, низкия, невежественные душонки! Какою слепотой должны быть поражены ваши глаза, если вы не можете видеть величия и славы странствующого рыцарства!.. Да оно так и следует: вы недостойны созерцать лучезарный свет, изливаемый на землю нашим великим орденом!.. Стрелки, или, вернее, разбойники, прикрывающиеся именем "Святой Германдады", скажите мне: кто тот безумец, который дерзнул подписать приказ об арестовании меня - рыцаря, известного всему миру? Кто там, в вашей "Святой Германдаде", настолько невежествен и глуп, что считает странствующих рыцарей своею добычей и не знает, что они не признают ни трибуналов ни судей, что они подчиняются только законам своего оружия и что для них нет другой воли, кроме собственной, заменяющей им всякие приказы, предписания и повеления? Кто тот глупец, который не понимает, что никакия дворянския грамоты не дают столько прав, льгот и привилегий, сколько имеет странствующий рыцарь с момента своего посвящения в это почетнейшее из всех званий? Спросите его, этого глупца, слыхивал ли он или читывал ли где-нибудь, чтобы странствующий рыцарь платил какие-либо подати, налоги и пошлины; чтобы он одевался так, как ему прикажет портной; чтобы он был со стыдом прогнан от ворот замка, в котором искал убежища; чтобы он не был посажен самим королем на почетное место за своим столом и чтобы он не пользовался благосклонностью и полным доверием самых знатных дам? Скажите, наконец, видал ли кто раньше, видит ли теперь или увидит ли потом хоть одного странствующого рыцаря, который не имел бы достаточно силы и мужества, чтобы дать отпор не только четырем, но даже всем, сколько их есть, бездельникам-стрелкам, осмеливающимся наложить на него руки?