Дон Кихот Ламанчский.
Глава XVIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон Кихот Ламанчский. Глава XVIII (старая орфография)

ГЛАВА XVIII

НЕПРИЯТНОЕ ОКОНЧАНИЕ ПРАВЛЕНИЯ САНЧО ПАНСЫ. - ЕГО ОТЕЗД С ОСТРОВА БАРАТАРИИ, И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С НИМ ДОРОГОЮ.

Мы оставили нашего губернатора весьма разсерженным на докучливого крестьянина и особенно очень недовольным правлением, по причине строгого поста, который принуждали его соблюдать. Дворецкий, чтобы несколько ободрить его, сказал ему, что с позволения доктора Педро Резио и под надзором его, он сам приготовил хороший ужин, который его милость может кушать без всякого опасения.

-- А! где же этот добрый доктор Педро Резио де-Агуэро, уроженец Тиртеафуэры? хочу обнять его, - воскликнул Санчо. - Ну, вижу, что он еще не так черен душой, как кажется с виду.

И, сев за стол, он скоро опять развеселился.

-- Я с радостию готов трудиться, - говорил он, поглощая кушанье, - лишь-бы только берегли меня и моего осла. Я буду исправно управлять этим островом, вставать рано и делать все, что нужно, дабы все были счастливы и довольны; но зато необходимо, чтоб я был счастлив и доволен. Все пойдет хорошо, когда все будут исполнять свои обязанности, в противном случае, - пропал пастух, пропало и стадо. Притом, я охотно позволяю, наблюдать за моими поступками. Ум хорошо а два лучше.

Когда он отужинал, дворецкий, по покидавший его, предложил ему обойти дозором различные части его острова.

-- С охотою, - отвечал Санчо. - Во-первых, уведомляю вас, что имею намерение очистить мой остров от всех бродяг и праздношатающихся и от всех, которые не хотят снискивать себе пропитания трудами и вкрадываются в благоустроенное государство, как шмели в улей. В моем владении не будет празднолюбцев, не будет и пороков. Буду покровительствовать земледельцам, заставлю уважать веру и нравственность и безпощадно буду наказывать мошенников. Хорошо ли я говорю, друзья мои?

-- Так хорошо, - отвечал дворецкий, - что мы можем только удивляться вам, и это удивление будут разделять с нами высокия особы, пославшия вас на этот остров, может быть, сами не зная цены сделанного нам подарка. Но пора вашей светлости начать дозор.

Санчо тотчас же отправился, с жезлом в руках, последуемый своим секретарем, дворецким и историографом, записывавшим все его, поступки и деяния, и множеством солдат. Едва обошли они все улицы, как услышали звук оружия. Караульные поспешили на этот шум и привели двух людей, которых застали дерущимися на шпагах.

-- Милостивый государь, - сказал один из них, обратившись к губернатору: - честь имею донести вам, что этот дворянин сейчас только вышел из игорного дома, где он выиграл тысячу реалов. Я был свидетелем этого, помогал ему в игре и держал за него пари. Когда он вышел на улицу, я подошел к нему и просил честным образом поделиться со мною выигрышем, в знак благодарности. Но скряга не хотел мне дать более четырех реалов, хотя знает, что у меня нет никакого ремесла, и что я нахожу средства к пропитанию, проводя жизнь в игорных -домах, помогая игрокам и решая споры в игре. Раздраженный такою обидою, я обнажил шпагу, чтоб научить его учтивости и честности.

-- Что скажете вы на это? спросил Санчо у противника.

-- Скажу, - отвечал последний: - что я выиграл деньги законным образом и не имел никакой надобности в пособии этого человека; а потому не хочу дать ему и не дам более четырех реалов.

-- Вы ему дадите сто реалов сейчас же, но он ими не воспользуется, - прервал Санчо: - приказываю отдать эти деньги бедным. Вы заплатите, кроме того, штраф в двести реалов в пользу арестантов, после чего вы и ваш противник, не имеющий другого занятия, кроме бродяжничества по игорным домам, будете высланы из моего острова. Если же вы осмелитесь когда-либо опять ступить в него ногою, я отправлю вас сыграть высокую партию в банк на осьмифутовой виселице. Понимаете ли меня? Теперь все кончено; пусть исполнять мой приговор.

В то-же самое время, другой дозор привел мальчика, который убежал было, как скоро увидел приближающихся караульных; им было весьма трудно поймать его.

-- Зачем ты бежал так поспешно? спросил его Санчо.

-- Чтобы не быть пойманным.

-- Хорошо. Но куда ты шел так поздно?

-- Все прямо, милостивый государь.

-- Ты говоришь справедливо; но какая была твоя цель?

-- Я хотел подышать свежим воздухом, проветриться?

-- Очень хорошо. Куда-жь ты шел проветриться.

-- Отлично, господин насмешник. Но представь же себе, что я ветер и дую тебе прямо в спину и гоню прямо в тюрьму... Эй! отведите его прямо в острог.

Умолчим о многих других встречах, сделанных знаменитым оруженосцем Дон Кихота, встречах, в которых он выказал столько же благоразумия, сколько и справедливости в суждении, и обратимся к ужасному происшествию, лишившему остров Баратарию самого лучшого, самого милосердного и самого справедливого из всех когда-либо бывших там губернаторов.

Нет ничего постоянного в мире! Время, никогда не останавливающееся ни на миг, летит безпрерывно, разрушая все. День заменяется ночью, мрак наступает после света. Все проходит, все изменяется, исключая человеческой жизни, которая проходит - увы! - безвозвратно.

Семь дней прошло с того времени, как Санчо принял бразды правления своего государства, и он успел уже издать столь мудрые законы и постановления, что они и теперь еще в силе в этой стране, где их называют: Законами великого губернатора Санчо Пансы.

Утомленный усталостию, пресытившийся не кушаньемь, а процессами, учреждениями и проч., он воспользовался тишиною ночи, чтобы немного отдохнуть. Вдруг ужасный шум, крики и колокольный гвон разбудили его; он подумал, что остров проваливается сквозь землю. Санчо встает, садится на кровать и внимательно слушает. Шум усиливается, звуки труб и барабанов смешиваются с пронзительными криками ужаса и звоном в набат. Испуганный, встревоженный, он вскакивает с постели и в сорочке бежит к дверям своей комнаты. В ту-же самую минуту прибегают двадцать человек с факелами и обнаженными шпагами в руках, восклицая:

-- К оружию! к оружию! Господин губернатор, вооружайтесь скорее! Неприятель занял остров! Все пропало! вся надежда на вашу храбрость!

-- К оружию! к оружию! возразил удивленный Санчо. - Это не мое дело, это касается моего господина, рыцаря Дон Кихота; обратитесь к нему. Ручаюсь вам, что он мигом очистить остров от неприятеля; что касается меня, уверяю вас, что я не мастер драться.

-- Как смеете вы говорить это! сударь; вы - наш начальник, наш губернатор; вы обязаны предводительствовать нами. Мы принесли вам оружие, берите его.

-- Ну, если вы этого хотите непременно, господа, - отвечал Санчо, вздохнув, - извольте, делать нечего, вооружите меня.

Тотчас же привязывают ему, сверх сорочки, два щита, один сзади, другой спереди, скрепляют их ремнями и продевают руки его в промежутки. Сдавленный таким образом, как в тисках, он не был в состоянии пошевелиться, согнуть колено или ходить. Ему дают в руки копье, о которое он опирается всею тяжестию своего тела, и все вдруг начинают кричать:

-- Вперед! вперед!

окружающие его, притворяются, что не заметили его падения, гасят факелы, удваивают крики, бегают взад и вперед, бросаются друг на друга, стуча шпагами о щиты и каски. При каждом ударе, Санчо вздрагивает; пот течет с него градом, и он съеживается под щитами, предавая душу свою Богу. Тогда один из сражающихся, чтобы еще более испугать его, вздумал встать на бедного губернатора и с этого возвышения начал командовать, восклицая:

-- Принесите гранаты, кипящей смолы и, кипятку; заприте эту дверь; завалите улицы. Не робейте - все идет хорошо!

-- Только не для меня, - сказал про-себя бедный Санчо. - Дай Бог, право, чтобы неприятель занял мой проклятый остров; он тем избавил бы меня от правления, и я очень был бы ему благодарен.

В ту самую минуту он услышал восклицания: - победа! победа! вставайте скорее, господин губернатор, и спешите насладиться торжеством.

Санчо подняли, и для подкрепления сил ему подали вина. Потом он пожелал отдохнуть от безпокойной ночи: поутру он встал рано и, не говоря никому ни слова, оделся потихоньку и пошел прямо в конюшню, последуемый удивленною прислугою своею. Там, подошедши к своему ослу и поцеловав его в лоб, он сказал со слезами на глазах:

моей жизни протекли счастливо. Но с тех пор, как я тебя покинул и полез по лестнице честолюбия и тщеславия, я почувствовал только горести и неудовольствия.

Разговаривая таким образом с ослом своим, Санчо надел на него седло; потом, привязал седло крепко, сел верхом и, взглянув на дворецкого, секретаря, метр-д'отеля, доктора Педро Резио и на всех его окружающих, сказал:

-- Господа, прикажите отворить ворота и возвратите мне прежнюю свободу, без которой для меня нет счастья. Всякий сверчок знай свой шесток. Губернаторский жезл для меня тяжелее топора и косы. Лучше хочу питаться ржаным хлебом, нежели ожидать позволения какого-нибудь несносного лекаря, чтобы есть нежные кушанья. Бедность, спокойствие и независимость - вот единственные сокровища сего мира. Прощайте, господа. Пришел я ни с чем, и уйду ни с чем. Я вступил в управление островом, не имея ни гроша, ни полушки, и выхожу отсюда также с пустыми руками, совершенно в противность обыкновению всех прочих губернаторов. Ваш покорнейший слуга, господа; позвольте мне ехать. Здравствуйте и прощайте. Я, презренный муравей, оставлю в этой конюшне крылья, на которых было вздумал летать и едва не попал под клюв ласточкам. Не хочу более летать; хочу ходить по земле пешком, не в сафьянных башмаках, а в лаптях. Не выйдет толку, если запрешь баранов с волками, и должно по одежке протягивать ножки.

Тщетно старались отклонить Санчо от отъезда.

-- Я из породы Пансов, - отвечал он: - породы упрямой и настойчивой; когда они скажут нет! - то сам чорт не заставит сказать да.

в путь, оставив злых насмешников, мучивших его, столь-же удивленными его глубокомыслием, как и внезапною решимостию. Санчо, полупечальный, полурадостный, ехал потихоньку, думая о радости, которую будет иметь, свидевшись опять с добрым господином своим. Проехав половину дороги, он остановился в лесу и пообедал взятыми с собою съестными припасами; потом заснул под деревом, утомленный усталостию предыдущей ночи, и, проснувшись не прежде, как по захождении солнца, отправился опять в дорогу. Ночь застигла его в разстоянии около полумили от герцогского замка. К довершению несчастия, заблудившись в поле, он и осел его упали в глубокую яму, находившуюся близ старого, развалившагося замка. Наш оруженосец подумал, что пропал совсем и что разобьется в куски, пока долетит до дна этой пропасти. Но, провалившись только на две или три сажени, он увидел себя совершенно невредимым, хотя и получил легкие ушибы при падении с осла. Он благодарил небо за это чудо и начал искать, чтобы узнать, нет-ли возможности вылезть из ямы без посторонней помощи; он нашел однако, что крутые и гладкие бока ямы препятствовали этому, а потому и был принужден провести в яме ночь, испуская самые жалостные вопли и стенания. Наконец, наступивший день еще более убедил нашего оруженосца в невозможности самому вылезть из ямы. Он начал тогда кричать, надеясь, что кто-нибудь услышит его. Но все было тщетно, никто не приходил. Не сомневаясь более, что он обречен на верную смерть, он не захотел продолжать жизни, сберегая небольшое количество имевшагося у него хлеба, и подал его своему ослу, который лежал на земле, повеся уши, ушибленный от падения: осел посмотрел на него и потом съел хлеб с апетитом.

Справедливо, что употребление пищи смягчает самые сильные горести.

В ту-же минуту Санчо приметил род углубления или пустоты, в которую он и осел его могли пройти. Это углубление вело в длинное подземелье, на конце которого виднелся свет. Исполненный надежды, он берет за повод осла своего и вводить его в подземелье, которое, попеременно темное и светлое, представляет ему удобную дорогу. Таким образом он прошел около полумили; когда он увидел, что в подземелье совсем стало светло, он опять получил надежду возвратиться к жизни.

Оставим его на-время тут и возвратимся к Дон Кихоту.