Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава III, о смешной беседе Дон-Кихота, Санчо Панцы и баккалавра Самсона Караско.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава III, о смешной беседе Дон-Кихота, Санчо Панцы и баккалавра Самсона Караско. (старая орфография)

ГЛАВА III,
о смешной беседе Дон-Кихота, Санчо Панцы и баккалавра Самсона Караско.

книга, то сочинитель её, по его мнению, мог быть только какой-нибудь волшебник, - враг или друг. Если это враг, то книга написана им для унижения его, а если друг, то, конечно, - с целью прославления его, Дон-Кихота. В последнем случае, книга должна была, как думал наш гидальго, отличаться красноречием, цветистостью слога, правдивостью и точностью.

Эта мысль обрадовала было Дон-Кихота, но его тут же повергло в уныние то соображение, что автор книги, судя по имени, мавр, то-есть - неверный, от которого нечего ждать правды. Кому же неизвестно, что все мавры лгуны, обманщики и вообще негодяи! И вдруг этот мавр выставил в дурном свете его отношения к несравненной Дульцинее Тобозской и тем накинул тень на её честь! Бедный Дон-Кихот даже похолодел от ужаса при этой мысли. А может-быть, этот мавр составляет исключение из общого правила и человек честный? Тогда он, разумеется, не изменил истине и отдал должную дань уважения Дульцинее; он не преминул, конечно, упомянуть, что ради нея Дон-Кихот сдерживал порывы природы и отвергал любовь королев, принцесс и всех других высокопоставленных дам, открыто ухаживавших за ним...

Погруженный в эти размышления, рыцарь и не заметил, как пролетело время до возвращения Санчо в сопровождении молодого человека.

Баккалавр Самсон Караско отличался небольшим ростом, но большою насмешливостью. У него было бледное, довольно красивое лицо, освещавшееся большими бойкими и проницательными глазами. Вздернутый нос и широкий рот явно свидетельствовали об его наклонности потешаться насчет ближняго. Лет ему было около двадцати-четырех.

Очутившись около Дон-Кихота, он опустился на колени и натащено произнес:

-- Соблаговолите, сенор Дон-Кихот, пожаловать мне руку для того, чтобы я мог облобызать ее! Клянусь своим званием баккалавра саламанкского университета, что никогда еще не бывало и не будет на свете такого славного странствующого рыцаря, как ваше величие! Честь и слава Сиду Гамету Бен-Энгели, который выпустил в свет книгу с описанием ваших удивительных подвигов, но еще больше чести и славы тому просвещенному человеку, который не пожалел труда перевести эту книгу с арбского языка на наше простое кастильское наречие, в назидание всем нашим соотечественникам!

Дон-Кихот милостиво предложил молодому человеку подняться с колен и сесть в кресло, стоявшее возле постели; затем он спросил:

-- Так это верно, что волшебник-мавр написал обо мне книгу?

-- Совершенно верно, высокоблагородный сенор,--отвечал Самсон, прикладывая руку к сердцу. - До сего дня уже отпечатано двенадцать тысяч экземпляров этой книги и они все уже раскуплены. Книгу берут положительно нарасхват. Я слышал, что готовятся издать ее в Лиссабоне, Барцелоне, Валенсии и даже в Антверпене. Полагаю, что в недалеком будущем она будет переведена на все существующие языки, и на всей земле не будет ни одного человека, который не прочел бы её и не насладился бы ею, как насладился я.

-- Что может быть приятнее для благородного и добродетельного человека, когда добрая слава о нем переходить из уст в уста! - заметил Дон-Кихот. - Но зато какая пытка для него, если о нем бежит по свету слава худая!

-- Что касается собственно вашей милости, - сказал баккалавр, - то никогда еще ни об одном странствующем рыцаре не гремела так добрая слава, как о вас. Как автор книги, написанной о вас, так и переводчик, копировавший его в точности, не упустили ни одной подробности, способной ярче обрисовать обаяние, производимое на всех вашею личностью, вашею неустрашимостью в виду опасности, вашею твердостью в неудачах, вашим терпением в страданиях и, наконец, вашим целомудрием, выразившемся в вашей платонической любви к донне Дульцинее Тобозской.

-- Никогда я не слыхал, - вмешался Санчо Панца, - чтобы Дульцинею Тобозскую величали "донною". Это, наверное, ошибка того нехристя, который написал книгу о моем господине.

-- Если это ошибка, то, во всяком случае, не важная, - возразил баккалавр.

-- Конечно, нет, - подтвердил Дон-Кихот. - Но скажите мне, пожалуйста, господин баккалавр, какой-из моих подвигов более всего нравится читателям этой книги?

-- На этот счет, благодаря различию вкусов, существуют различные мнения, - ответил молодой человек. - Одним лучше всего нравится приключение с ветряными мельницами, которых ваша милость изволили принять за великанов; другие более восторгаются историей о двух великих армиях, которые, при ближайшем разсмотрении, оказались стадами баранов; третьим более нравится ваша встреча с покойником, которого везли хоронить в Сеговию... Некоторые кричат, что освобождение вами каторжников превосходить все остальные ваши подвиги, а есть люди, которые уверяют, что победою над великанами-бенедиктинцами и над храбрым бискайцем вы превзошли самого себя...

-- А скажите, пожалуйста, - снова вмешался Санчо, - неужели ничего не сказано о приключении с погонщиками мулов, когда наш Россинант на старости лет вздумал дурить, из-за чего, собственно, и загорелся весь сыр бор?

-- Как, не сказано!? - воскликнул Самсон. - Волшебник-мавр не упустил ничего из того, что происходило во время странствований вашего славного господина... Он не забыл упомянуть даже и о том, как кувыркался на одеяле мой приятель Санчо Панца.

-- Я кувыркался вовсе не на одеяле, а на воздухе, - поспешил сказать Санчо. - Да уж и кувыркался же! До сих пор страшно вспомнить...

-- Что ж делать? - произнес Дон-Кихот. - Жизнь наполнена не однеми сладостями, бывают и горечи... Правдивая история не должна утаивать ничего, и потому...

-- Однако, осмелюсь заметить, - перебил баккалавр, - что некоторые читатели находят, что автор напрасно с такою точностью перечисляет палочные удары, которым подвергался в различных встречах доблестный рыцарь Дон-Кихот.

-- Тогда его история не была бы верна, - сказал Санчо.

-- Нет, - возразил Дон-Кихот, - правдивость истории нисколько не пострадает от того, если будут выпущены некоторые излишния подробности, которые могут повредить репутации героя. С другой стороны, не нарушается общая правдивость истории и от небольшой излишней похвалы герою... Наверное, Эней вовсе не был так набожен, каким его описывает Виргилий, а Улисс - так благоразумен, каким его обрисовал Гомер...

бы быть; между тем как историк обязан представить их такими, какими они были, не обращая внимания на то, какими желательно было бы видеть их. Вообще, историк не имеет права ни прибавлять ничего к правде и ни убавлять от нея.

-- Интересно бы мне знать, - пробурчал Санчо, - пересчитал ли этот нечестивый мавр все те удары, которые доставались мне каждый раз, когда колотили моего господина?.. И за что только мне доставалось? решительно не могу понять... Вот уже правда, что на чужом пиру похмелье получал!

-- Я же объяснил тебе, что когда болит голова, то страдают и члены, - произнес Дон-Кихот. - Разве ты уже забыл это?.. Да и столько ли тебе пришлось вынести, сколько мне?

-- Сочтите-ка сначала мои синяки, ваша милость, а потом и сравнивайте меня с собою, - ворчал Санчо. - Кажется, живого места на мне не осталось, а вы говорите...

-- Перестань говорить глупости! - строго сказал Дон-Кихот. - Не мешай господину баккалару... Я хочу прежде всего знать, что написано обо мне...

-А я хочу знать, что сказано обо мне, - не унимался Санчо. - Небось и я одно из главных лиц в этой истории.

-- Нет, - сказал Самсон, - ты только второстепенное лицо: - не можешь ты равняться с своим славным господином... Кстати, некоторым из читателей ты очень нравишься, и они надрывают себе животики, читая о тебе; но другие находят, что ты должен быть ужасно глуп, если мог вообразить себя способным управлять островом, обещанным тебе сенором Дон-Кихотом.

-- Ну, - промолвил рыцарь, - с годами Санчо, наверное, приобретет достаточно ума и опытности, чтобы справиться с этою задачей. - Только бы мне заполучить остров, а уж управлять им я и сейчас отлично сумел бы, - заметил Санчо. - Не за мною стало дело, ваша милость!

-- Уповай на Бога, и все сделается к лучшему, - наставительно проговорил Дон Кихот. - Не забывай, что и лист не шелохнется без воли Божией.

-- Это верно, - подтвердил Самсон. - Если Богу будет угодно, то Санчо получит не один остров, а сразу целую сотню самых богатейших островов.

-- Хорошо бы вашими устами да мед пить, - с блаженною улыбкой от предвкушения будущих благ проговорил Санчо. - Быть губернатором не велика хитрость... Я видал на своем веку таких губернаторов, которые и мизинца моего не стоят, а они величались "сенорами" и ели с серебряной посуды.

-- Ну, это, по всей вероятности, были, так сказать, "материковые" губернаторы, - подхватил баккалавр, - а губернаторы островов обязаны знать, по крайней мере, грамоте.

-- Бог захочет, так в одну минуту сделает меня грамотным, а то и так произведет в губернаторы острова, и я буду не хуже других... А надо все-таки спасибо сказать этому мавру, что он описал меня таким забавным!.. Значит, он обо мне ничего не соврал... Положим, попробуй он только соврать, я бы ему показал, что я за человек: так измолотил бы его, нехристя, что от него ничего бы не осталось!

-- Ух, как страшно! - засмеялся Самсон.

-- Да, со мной шутки плохи, - хвалился Санчо. - Терпеть не могу, когда люди врут, и никому не спущу вранья; так и советую помнить всем,, кто желает быть со мной в дружбе.

-- Принимаем к сведению, - заявил баккалавр и продолжал: - Одним из недостатков книги находят то, что автор вклеил в нее "Повесть о безразсудном муже". Сама по себе, эта повесть очень недурна, но не имеет ничего общого с историей сенора Дон-Кихота.

-- Ишь ты, собачий сын! Что это ему пришло в глупую башку мешать быль с небылицей? - вскричал Санчо. - Так я и думал, что этот нехристь что-нибудь да напортит!

-- Судя по этому, - сказал Дон-Кихот, - автор книги не мудрый волшебник, как я сначала предполагал, а просто пустой болтун и пишет без всякого толку... Это выходит в роде живописца Орбаннеха, который, на вопрос: что он намерен написать? - отвечал: "что придется". Раз он написал петуха до такой степени непохожого на эту птицу, что ему пришлось подписать под ним: "это петух"... Очевидно, то же самое будет и с моею историей: придется писать к ней комментарии, чтобы ее можно было понять.

-- О, нет! - возразил Самсон. - Напрасно вы так думаете... Книга написана вполне ясно, так что не может вызвать никаких недоразумений или перетолкований. Книга прекрасная; дети ее перелистывают, молодые люди с восторгом читают, зрелые мужчины понимают, а старики хвалят. Самым крупным успехом она пользуется между пажами; нет ни одной передней вельможи, в которой не нашлось бы хоть одного экземпляра "Дон-Кихота". Книгу вырывают друг у друга из рук и оспаривают право прочесть раньше других. Вообще она служит для всех самым приятным и безвредным средством для препровождения времени. Популярность её доказывается, между прочим, и тем, что как только кто увидит на улице клячу, то указывает на нее и кричит: "Смотрите, вот Россинант!"... А что самое главное, так это то, что во всей этой книге нет ни одного слова, под которым не мог бы подписаться самый ревностный христианин.

понадобилось вставлять в мою историю посторонния повести или описания чужих приключений. Неужели ему мало было моих подвигов, чтобы сделать книгу интересной?.. По-моему, было бы вполне достаточно, если бы он ограничился описанием одних моих дел, моих слёз, вздохов, моих любовных томлений, - словом, всего, что я делал, думал и говорил... Вывод мой из всего сказанного вами, господин баккалавр, тот, что человек, берущийся написать историю или вообще какую бы ни было книгу, должен обладать недюжинным умон и способностью здравого суждения. История, это - нечто священное, потому что она должна быть основана на одной истине; а в чем истина, в том и Бог. Несмотря на это, есть историки, которые пекут свои произведения, как кухарка блины.

-- Однако, - возразил баккалавр, - нет такой дурной книги, в которой не нашлось бы хорошого.

-- Это верно, - согласился Дон-Кихот. - Но чем вы объясните то странное явление, что некоторые сочинения пользуются прекрасною славой, пока находятся в рукописи, и теряют ее, как только отпечатываются?

-- Это происходит оттого, - отвечал молодой человек, - что, при ближайшем разсмотрении, во всем можно найти недостатки. Замечено даже, что чем знаменитее автор, тем больше стараются отыскать в его сочинениях недостатков. Великие люди всегда бывают добычею невежд, по глупости своей считающих себя призванными разбирать и судить то, чего они сами не в состоянии не только сделать, но и понять.

-- Это во всем так, - заметил Дон-Кихот. - Есть, например, богословы, которые не годятся для кафедры, но отлично подмечают недостатки в проповедях других.

открываемому ими на ясном солнце разбираемого произведения. Они должны бы понять, что иногда пятнышки служат для увеличения красоты... Вообще нужно сказать, что тот, кто решается выпустить в свет книгу, рискует большими неприятностями, потому что всем не угодишь.

-- Я уверен, что книга, написанная обо мне, мало кому понравилась, - как бы про себя пробормотал Дон-Кихот.

"stultium infînitus est numeros" (дураков бесконечное число)... Жаль только, что автор, как видно, страдает слабостью памяти: он иногда повторяет одно и то же по нескольку раз, а иногда и не досказывает, что нужно. Так, например, он не говорит, что сделал Санчо с теми деньгами, которые он нашел в горах, а между тем, это было бы очень интересно знать.

-- Господин студент, - поспешил сказать Санчо, - желудок мой давно уже ворчит, жалуясь на свою пустоту. Поэтому я пойду наполню его, а потом опять приду и тогда разскажу вам, если хотите, куда я девал те деньги"

-- Ступай; ступай, - со смехом проговорил Дон-Кихот. - Господин баккалавр отобедает со мною, и будет ждать здесь твоего возвращения.