Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава V, в которой приводится остроумная беседа Санчо Панцы с его женою Терезою и другия, достойные описания события.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава V, в которой приводится остроумная беседа Санчо Панцы с его женою Терезою и другия, достойные описания события. (старая орфография)

ГЛАВА V,
в которой приводится остроумная беседа Санчо Панцы с его женою Терезою и другия, достойные описания события.

Приступая к переложению пятой главы этой правдивой истории, переводчик говорит, что находит ее апокрифической, так как в ней Санчо объясняется таким языком, который совсем несвойствен ему. Несмотря на это, переводчик счел своею обязанностью передать и эту главу с буквальною точностью, как и все остальные.

Приведем и мы ее целиком.

Санчо возвратился домой таким радостным и оживленным, что его жена сейчас же заметила прекрасное настроение мужа и спросила:

-- Чему ты так обрадовался, Санчо?

-- Жена, - скромно ответил Санчо, - я был бы очень доволен, если бы Бог избавил меня от той радости, которою я переполнен.

-- Что за чушь ты городишь? - недоумевала Тереза. - Не понимаю, как это можно быть довольным тем, когда Бог избавляет от радости. Как я ни глупа, по-твоему, а все-таки никогда не стала бы просить Бога избавить меня от радости...

-- Видишь ли, в чем дело, Тереза, - перебил Санчо, - я радуюсь тому, что решился продолжать службу у сенора Дон-Кихота, который хочет выехать в третий раз на поиски приключений. Я решил ехать опять с ним, потому что меня вынуждает к этому моя бедность и надежда найти по дороге другую сотню золотых, которые нам с тобою были бы не лишние. Вот, надежда-то на эту находку и радует меня, а не будь этой радости, мне не пришлось бы вторично покидать своего дома, тебя и детей... Понимаешь ли ты теперь, почему я был бы благодарен Богу не иметь этой радости? Если бы Бог дал мне чем жить безбедно, не заставляя рыскать по медвежьим углам, - а это ничего не значило бы для Него, лишь бы только Он пожелал, - тогда я преспокойно остался бы здесь и, конечно, был бы очень рад. Теперь же моя невольная радость смешана с горем, по случаю того, что я должен разстаться со своим гнездом и со своим милым семейством.

-- Знаешь что, Санчо, с тех пор, как ты начал путаться с странствующим рыцарством, у тебя ничего не поймешь, что говоришь, - возразила Тереза.

-- Бог меня понимает, и этого для меня вполне довольно, жена. А если ты не можешь понять - и не понимай, мне все равно. Ты вот только хорошенько приготовь Длинноуха к походу. Корми его, как следует, и смотри, чтобы у него сбруя была в порядке... Мы на этот раз собираемся объехать весь свет, и будем воевать с великанами, вампирами и всяческою нечистью. Я бы только желал, чтобы нам опять не повстречаться с заколдованными маврами да бешеными погонщиками мулов: с ними хуже всего справляться. Мне уж от них так доставалось, что мои бока до сих пор помнят эти встречи.

-- Да, видно, не сладкий хлеб, едят странствующие оруженосцы, - со вздохом произнесла Тереза. - Дай Бог тебе, муженек, скорее разбогатеть и бросить это непутевое занятие!

-- Вот за это пожелание спасибо тебе, жена, - с чувством сказал Санчо. - Поверь мне, если бы я не надеялся наверняка сделаться губернатором острова, то лучше бы повесился, чем вторично итти на такия муки, какие я уже претерпел!

а живут, слава Богу! Лучшая приправа к еде - голод, а так как её всегда довольно у бедняков, то и выходит, что они едят лучше всех... А в случае, Бог пошлет тебе губернаторство, - смотри, не забудь жены с детьми! Нашему маленькому Санчо скоро пойдет пятнадцатый год; пора подумать о том, как бы отдать его в школу. Дядя обещает современем сделать из него священника. Дочка наша тоже подрастает и начинает заглядываться на молодых людей. Надо готовить ей приданое, а то она либо насидится в старых девках, либо устроит что-нибудь такое...

-- Как только сделаюсь губернатором, то выдам ее замуж за такого вельможу, что ее будут величать не иначе, как сенорой! - перебил Санчо.

-- По моему глупому разумению, ее лучше выдать за ровню, - возразила Тереза. - Что толку, если ты наденешь на нее шелковые платья да бархатные башмачки, шитые золотом, когда она не умеет ходить в них? Какая из нея может быть сенора, когда она не знает, как говорить и вести себя по-сенорски?

-- Молчи, дура! - прикрикнул Санчо. - Лишь бы почет ей был сенорский, остальное не так важно.

-- Ох, Санчо, завираешься ты, как я вижу! Помни, что выше лба уши не растут... Видала я примеры, когда благородные сеноры женились на крестьянках, а потом всю жизнь и попрекали их за грубость и необразованность... Ты только заботься достать денег на приданое дочери, а выбор ей жениха уж предоставь мне. У меня и сейчас есть один на примете: Лопе Точо, сын Хуана Точо, парень здоровый, работящий и почтительный. Он не прочь будет жениться на нашей Марье да и я желала бы иметь его зятем. Он человек свой, издеваться над нашею дочерью не будет, тем более, что и жить с ней будет у вас за глазах... Вообще, нечего тебе и думать отдавать ее на сторону, - там она пропадет без нас. Как мать, я никогда этого не допущу и уверена, что не будет на это и Божьяго благословения.

за бедного неотесанного мужика? Ведь тогда ты и сама будешь другая, чем теперь: станешь богато одеваться, держать прислугу, сидеть в церкви на подушках, с ковром под ногами, разъезжать в стеклянных каретах... все будут величать тебя донною Терезою Панца... Ну а дочь наша, должна быть, по меньшей мере, графиней. Поняла?

-- Если ты хочешь непременно дурить, так дури; делай из нея хоть герцогиню или принцессу, но только моего согласия и благословения на это не будет, так ты и помни! - упорствовала Тереза. - Сама я выше своего звания не желаю лезть и детей своих не хочу видеть выше себя... Звали меня в девушках Терезою Каскахо, а потом стали звать Терезою Панца; я этим вполне довольна и никаких прибавлений к моему честному имени мне не нужно... Я вовсе не желаю ни одеваться ни жить по-графски, не хочу, чтобы люди про меня говорили: "Ишь, ведь, разрядилась ворона в павлиньи перья да и нос задрала! Точно мы не знаем, что она всю жизнь навоз возила!.. Пока я еще не совсем одурела, я ни за что не согласна выставлять себя насмех, сохрани меня Бог от этого... А ты устраивайся себе, как знаешь, хоть королем сделайся, коли охота есть; тебе я не указ и не помеха ни в чем, что касается лично тебя. Но нас с дочерью оставь в покое. Клянусь тебе костями моих родителей, что ни я ни Марья шагу не выйдем из своей деревни, и как были крестьянками, так ими и останемся!..

-- Да замолчишь ли ты, наконец? - закричал выведенный из себя Санчо, подступая к жене с сжатыми кулаками. - Кто послушает со стороны, подумает, что я хочу дочери зла, и ты за нее заступаешься против тирана-отца. Точно я говорил, что хочу заставить ее броситься вниз головой с колокольни или, по крайней мере, ходить по миру!.. И откуда ты, чортова дура, взяла, что люди станут смеяться над вами, когда вы будете богатыми госпожами? Уважать, в почете держать будут вас, лебезить перед, вами, а не смеяться! Понимаешь?.. Когда же ты слыхивала, чтобы насмехались над богатыми господами?

-- Над теми, которые сроду были богатыми господами, конечно, никто не смеется, Санчо, а тем, которые из бедных навозников попали в господа, проходу не дают.

-- Врешь ты все, глупая баба! Послушала бы ты, что проповедывал в последнее воскресенье приезжий священник, так не молола бы зря, что придет на дурацкий ум. Он говорил, что на людей больше всего производит впечатление то, что они видят перед своими глазами, а прошлое скоро забывается. Поэтому, когда мы видим человека хорошо одетого, покрытого бархатом и золотом и окруженного слугами, то невольно с полным почтением преклоняемся перед ним. А если и вспомним, что когда-то видели этого самого человека в бедности и низком положении, то смотрим на это, как на пустой сон, потому что силу имеет только настоящее, а не прошедшее. (Недаром переводчик находил эту главу апокрифической: едва ли Санчо был способен так хорошо понять и запомнить речь проповедника). И когда, - продолжал Санчо, приводя слова проповедника, - человек, возведенный Божией милостью из низкого состояния на вершину богатства и власти, бывает добр и снисходителен к своим бывшим товарищам по положению и не дерзит тем, которые родились благородными, то все будут его уважать, и никто не станет припоминать, кем он был прежде, разве только одни завистники, которые точат свои ядовитые змеиные жала даже на лиц коронованных...

"Такую намеренность!" - передразнил Санчо. - Разве так говорят, дура?! Такое намерение, а не "намеренность".

-- Каждый говорит так, как его научил Бог, и если Он одного научил хуже, а другого лучше, то это уж Его святая воля, - возразила Тереза. - Я хотела сказать, что если ты непременно хочешь сделаться губернатором, я мешать тебе не буду. Возьми только тогда к себе сына Санчо, чтобы приучить его заранее к своему делу...

-- Об этом я раньше уж сам подумал, жена, - смягчившимся тоном сказал Санчо. - Как только сделаюсь губернатором, сейчас же пришлю тебе денег, чтобы ты могла одеть его, как следует... Мне тогда сколько угодно дадут денег взаймы, если не будет своих. Я даже, пожалуй, пришлю за ним почту, которая и привезет его ко мне. А потом я позабочусь и о тебе с дочкой: обе будете у меня госпожами!

-- Ох, Санчо, чует мое сердце, - не к добру мы, вороны, залетим в чужия хоромы!.. Да уж пусть будет по-твоему... Женщины на то и созданы, чтобы слушаться отцов и мужей, хотя бы те и были набитыми дураками, - таким скорбно-покорным тоном проговорила будущая губернаторша, точно Санчо приказал ей с дочерью готовиться к смертной казни.