Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава XX, в которой описывается свадьба Камахо Богатого и приключение Базилио Бедного.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава XX, в которой описывается свадьба Камахо Богатого и приключение Базилио Бедного. (старая орфография)

ГЛАВА XX,
в которой описывается свадьба Камахо Богатого и приключение Базилио Бедного.

Едва бледная Аврора уступила место блистательному Фебу, чтобы он мог упиться чистою росой, наполнявшею чашечки цветов, как Дон-Кихот, стряхнув с себя сон, поднялся с травы, служившей ему ложем, и позвал громко храпевшого Санчо, растянувшагося под гигантским дубом. Но сладко спавший оруженосец и не пошевельнулся. Дон-Кихот подошел к нему поближе, долго смотрел на него и, наконец, проговорил:

-- О, ты, счастливейший из всех смертных, обитающих на земле! Ни ты никому не завидуешь, ни тебе никто не завидует, и спишь ты со спокойным духом, не тревожимый ни волшебниками, ни исходящим от них злом!.. Да, ты можешь спокойно спать, потому что не страдаешь от пламени ревности, сжигающого сердце, тебя не мучит воспоминание о долгах, которых нечем уплатить, не тревожит забота о насущном хлебе для твоего семейства. Тебя не снедает честолюбие, не гложет жажда суетной роскоши, так как твои потребности не идут дальше насыщения твоего брюха и твоего осла. Да и забота об удовлетворении этих потребностей возложена на меня, юс на человека, пользующагося твоими услугами и поэтому обязанного вознаградит тебя чем может. Слуга спит, а господин бодрствует, обдумывая, как бы найти пропитание себе и ему и улучшить его участь в будущем. Вид палящого неба, отказывающого земле в живительной влаге, огорчает не слугу, а господина, который должен печься и во дни нужды о том, кто служил ему во дни изобилия.

Хотя Дон-Кихог говорил громко и над самым ухом Санчо, но тот ровно ничего не слыхал и продолжал похрапывать с разинутым ртом. Он только тогда и проснулся, когда рыцарь слегка пощекотал ему кончиком копья толстую шею. Протерев глаза и потянувшись, оруженосец повернул голову направо, потом налево, и, наконец, пробормотал:

-- Ах, как хорошо пахнет со стороны деревни жареным! По одному этому видно, что свадьба будет важная: угостят на ней как следует.

-- Какой ты обжора, Санчо! - сказал Дон-Кихот. - Только еда у тебя и на уме. Вставай, отправимся в соблазняющую тебя деревню и посмотрим, что будет делать обездоленный Базилио.

-- А по мне пусть его делает, что хочет, - заметил оруженосец, лениво поднимаясь. - Есть кого жалеть! Кто ж виноват, что он беден и влюбился в красавицу? Без мараведиса за душою нельзя жениться даже на дурнушке. И с кем вздумал тягаться! Судя по расказам студента, Камахо может запрятать этого пастушишку в мешок с золотом и он в нем утонет. Глупа была бы Хитерия, если бы отказала такому богачу, который может наряжать ее как принцессу, и взяла бы в мужья человека, не имеющого ничего, кроме пары здоровых кулаков. Великое дело, что он умеет хорошо играть в мяч и в ножи! За это ни в одном трактире не дадут и стакана вина и не накормят. Вот ежели у кого такие таланты при богатстве, ну, тогда он может желать себе столько счастия, сколько у него достоинств!.. Хороший дом можно построить только на прочном основании, а самое лучшее основание в мире, это - деньги...

-- Перестанешь ты, наконец, надоедать мне своею болтовней! - вскричал Дон-Кихот. - Если не остановить тебя, ты будешь молоть языком до тех пор, пока не истреплешь его в мочалку!

-- Эх, ваша милость, какая у вас короткая память! - укоризненно проговорил Санчо. - Должно-быть, вы совсем забыли, какой у нас был уговор перед тем, как отправляться в этот поход. Между прочим мы уговорились, что вы позволите мне болтать, сколько моей душе будет угодно, лишь бы я не оскорблял своим языком ни вас ни ближних, я этого и не делаю, потому что твердо держусь своего слова.

-- Я, действительно, совсем не помню, чтобы у нас был такой уговор, - сознался Дон-Кихот. - Но если он и был, я, все-таки, требую, чтобы ты сейчас же замолчал и следовал за мною. Вот уж заиграла музыка, и я думаю, что хотят совершить брачную церемонию утром, пока свежо.

Сев на своих четвероногих спутников, рыцарь и его оруженосец направились к деревне, перед въездом в селение, у беседки, на громадном костре жарился целый бык. Вокруг костра стояли гигантския глиняные банки, в которых, обыкновенно, хранится вино, но на этот раз в них лежали целые бараны, казавшиеся маленькими в сравнении с громадными сосудами. На деревьях было развешано безчисленное множество различной живности, приготовленной на жаркое. Там же, только на самых крепких сучьях, красовалось более шестидесяти громадных мехов с винами лучших сортов. На деревянных настилках возвышались горы белого хлеба и целые стены, сложенные из сыров. На двух громадных железных сковородах жарились оладьи, которые вынимались деревянными лопатами и бросались в стоявший рядом чан с медом. За стряпнею возились человек пятьдесят поваров и поварих, чистоплотных, проворных и веселых. Перед тем, как жарить быка, во внутренность его зашили дюжину молочных поросят, чтобы сделать его нежнее и вкуснее. Длинный и очень вместительный ящик весь был наполнен пряностями всех родов. Вообще, всего было наготовлено столько, точно предстояло до отвалу накормить целую армию.

Санчо Панца вытаращил глаза на все эти чудеса и заранее облизывался, как кот, в виду лакомой добычи. Первое, что пленило его, были сосуды со сваренными уже баранами, а затем его чувствительное сердце умилилось винными мехами, и, наконец, пирожками, распространявшими раздражающий аппетит запах. Будучи не в силах противостоять соблазну, он подъехал к одному из поваров и со всею учтивостью голодного попросил у него позволения обмакнуть кусок хлеба в один из сосудов с медом.

- добавил он, подбегая к одному из своих товарищей, у которого жарилась живность.

Через минуту он возвратился, неся на блюде трех кур и пару гусей.

-- На-ка, брат,^сказал он, протягивая блюдо Санчо; - подкрепись маленько до обеда. Спроси у женщин нож, хлеб, соль и все, что тебе нужно. Дадут и вина, если хочешь.

Пока Санчо утопал в блаженстве, набросившись на еду с такою жадностью, точно он в течение целой недели не имел крошки во рту, Дон-Кихот смотрел, как в деревню, или, вернее, на луи перед деревнею, въехало человек двенадцать крестьян, верхом на прекрасных лошадях в богатой сбруе, увешанной множеством бубенчиков, издававших приятный серебристый звон. Всадники были все в праздничных одеждах и проехали несколько раз взад и вперед по лугу, крича: "Да здравствуют Камахо Богатый и Хитерия Прекрасная на много лет!"

Услыхав это, Дон-Кихот прошептал себе под нос:

Немного спустя, с разных сторон появились толпы плясунов и группа танцовщиков со шпагами, состоявшая из двадцати-четырех красивых молодых парней, в белых полотняных одеждах и повязанных шелковыми носовыми платками различных цветов.

Между тем, толпы народа все прибывали и прибывали; казалось, и конца им не будет.

По знаку своего распорядителя, танцовщики со шпагами начали свое дело с таким искусством, что даже Дон-Кихот, для которого на свете не было ничего удивительного, залюбовался на них.

Вскоре пришла группа молодых прекрасных девушек, не моложе четырнадцати и не старше восемнадцати лет, в легких зеленых одеждах. У всех были белокурые волосы, заплетенные до половины и украшенные венками из живых роз, жасмина, жимолости и амарантов. Этою группой предводительствовали почтенного вида старец и величественная женщина; старик и женщина смотрели такими бодрыми и проворными, что можно было принять их за переодетых молодых людей. Эти девушки с своими скромными лицами оказались тоже очень искусными плясуньями.

"говорящий танец". На танцовальный круг вышли восемь других молодых девушек, одетых нимфами. Четверых вел божок Купидон с крыльями, колчаном, наполненным стрелами, и луком, а остальные четыре нимфы шли под предводительством Интереса, одетого в золотую парчу и шелк. По названиям, написанным на полосках белого пергамента, приколотых к спине нимф между плеч, можно было видеть, что за Купидоном следуют а за Интересом, - Богатство, Щедрость, Великодушие и Мирное обладание.

За шествием нимф четверо людей, раскрашенных дикарями и прикрытых только зелеными листьями, тащили деревянный дворец, на фасаде которого крупными буквами было написано: "Дворец мудрой осторожности". Потом выступило четверо музыкантов с флейтами и тамбуринами. Протанцовав две фигуры, Купидон направил свой лук против молодой девушки, усевшейся между зубцами замка, и проговорил:

"Я бог всемогущий в воздухе, на земле и в глубоком море со всеми его таинственными, наводящими ужас безднами и пучинами.

"Я никогда не знал страха. Я могу все, что хочу, даже невозможное. Я всем распоряжаюсь, ничто не делается без моего содействия".

Договорив последнее слово, Купидон пустил стрелу в грудь девушки и отошел в сторону. Сменивший его Интерес тоже протанцовал две фигуры и затем сказал:

"Я тот, который сильнее Купидона, и иногда ведет его. Я самого высокого, знаменитого и древняго рода на земле, и где все отступают, там я побеждаю.

"Я Интерес, которым мало кто умеет пользоваться разумно, но без которого редкий человек берется за что-нибудь. Таков, каковым вы меня видите, я навсегда посвящаю себя тебе, прелестная Осторожность".

"Тебе, прекрасная владетельница замка, шлет Поэзия свою душу в тысяче благозвучных сонетов, воспевающих твою красоту, любовь и счастие.

"Пока ты не отгонишь меня, твоя жизнь протечет безпрерывным потоком наслаждения".

Поэзия уступила место Щедрости, которая, после своего танца, продекламировала:

"Щедростью называется способ давать, так же отдаленный от расточительности, как от скупости, которую её поклонники, люди с черствым сердцем, называют благоразумием.

"Но, чтобы возвеличить тебя, я хочу с этих пор быть еще щедрее, чем была, потому что вступила в сердце, наполненное любовью".

Так, по очереди, все нимфы протанповали и проговорили стихи, из которых большинство были плохи, но все-таки производили на слушателей глубокое впечатление, исключая Дон-Кихота, бывшого очень разборчивым в этом отношении. Потом Купидон и Интерес, вместе со своею свитой пустились в грациозный и оригинальный пляс. Купидон пускал стрелы в владетельницу замка, а Интерес бросал ей золоченые глиняные шарики, наполненные духами, как делают рыцари на турнирах, позаимствовав этот обычай от арабов. Наконец, Интерес вынул из кармана большой кошелек, сделанный из шкуры ангорской кошки и, очевидно, наполненный золотом. Он с силою ударил кошельком в стены замка; который тут же и разсыпался, при чем его владетельница, лишенная своего места, тихо опустилась на землю. Интерес приблизился к ней со своими провожатыми, накинул ей на шею толстую золотую цепь и дал знак своим нимфам взять ее в плен. По вот подоспел Купидон с своим штатом и стал отбивать ее. Все демонстрации атаки и отражения производились в такт, под звон тамбуринов. В конце-концов вступились дикари, отбили Осторожность, посадили ее во вновь собранный ими замок и с торжеством унесли.

Дон-Кихот осведомился у одной из нимф, кто составил и устроил это развлечение, и узнал, что автором был один местный бенефициант, отличавшийся способностями к изобретению подобных увеселений.

-- Я уверен, - сказал Дон-Кихот, - что этот бенефициант друг богатого Камахо, а уж никак не бедного Базилио, и что он охотнее бывает на пирах, чем поет вечерни. Я бы более уважал его, если бы это было наоборот.

Слышавший это разсуждение Санчо пробормотал:

-- О тебе что говорить! - воскликнул Дон-Кихот. - Ты, конечно, всегда будешь на стороне богатства.

-- Само собою разумеется, - подхватил Санчо. - Разве бедняк мог бы так угостить меня, как вот угощает богач? И потом, я думаю, каждый стоит столько, сколько имеет. Одна из моих бабушек бывало говорила: "На свете есть всего два рода людей - имущие и неимущие, кто принадлежит к неимущим, тот ровно ничего не стоит". Благородство ниже богатства; нагруженный золотом осел <испорчено> ко минут, я против этого ни<испорчено>

<испорчено>много хорошого <испорчено>ии и стали упрашивать ее воспользоваться <испорчено>то Базилио <испорчено>тью Камахо. Но бедная девушка, блед<испорчено> конце<испорчено> молчала, не зная, на что решиться <испорчено>ъ, если бы священник не ска<испорчено>

-- Кончил, потому что вижу, как ваша милость изволить морщиться, а то я мог бы проговорить об этом дня три, да и то не все сказал бы, что нужно, в пользу богатства.

-- Если мы будем продолжать биться со всякими чудовищами, то желание вашей милости может исполниться очень скоро: я умру прежде вас, и тогда буду нем как рыба вплоть до второго пришествия.

-- Если смерть когда-нибудь и замкнет твои уста, Санчо, то ты все-таки не наполнишь столько, сколько уж наговорил, говоришь сейчас и будешь еще говорить в течение своей жизни! Но имей в виду, что, по законам природы, мне предстоит умереть раньше твоего, так как я старше тебя, поэтому мне нельзя надеяться, чтобы ты попридержал свой черезчур уж бойкий язык даже во время еды и питья, несмотря на то, что эти два занятия тебе дороже всего в мире.

-- Ну, - возразил Санчо, обчищая своими крепкими зубами ножку гуся, - положим, еще неизвестно, кто из нас раньше угодит в землю. Смерть такая жадная, что иногда съедает ягненка раньше овцы. Наш священник говорит, что она одною ногой наступает на высокия башни королей, а другою - на низенькия хижины бедняков. У этой сеноры, изволите ли видеть, больше могущества, чем деликатности: она совсем не брезглива и хватает без всякого разбора все, что ей попадется под костлявые пальцы. Коса её косит без устали вместе с сухою травой и свежую. Она даже не дает себе труда жевать, а глотает все целиком и все-таки никогда не бывает сыта. Да оно и понятно: ведь госпожа смерть только тем и существует, что уничтожает жизнь...

-- Знаешь что, Санчо, - перебил, наконец. Дон-Кихот, я нахожу, что тебе, по твоему красноречию, не мешало бы взять в руки четки и ходить по деревням проповедывать. У тебя, наверное, было бы множество слушателей, и ты скоро прославился бы таким путем.

-- Ты хотел сказать: "теологии", да и то неверно применил это слово... Впрочем, ты иногда толкуешь о Боге довольно таки-разумно, чему я очень удивляюсь, так как ты, в сущности, более боишься первой попавшейся ящерицы, чем Бога!

-- Вот и видно, что вы, ваша милость, не были у меня в душе! Может-быть, я боюсь Бога побольше вашего: с разною нечистью не связываюсь... Ну, да ладно, я уж молчу... Можете не делать таких страшных глаз!

С этими словами Санчо принялся обгладывать другую ногу гуся с таким аппетитом, что даже у Дон-Кихота невольно потекли слюнки, и он уж готов был попросить, чтобы его оруженосец уступил ему хоть одну из оставшихся нетронутыми им куриц, но намерению рыцаря помешало одно обстоятельство, которое будет описано в следующей главе.