Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава XLVII, в которой продолжается отчет о том, как вел себя Санчо на губернаторстве.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава XLVII, в которой продолжается отчет о том, как вел себя Санчо на губернаторстве. (старая орфография)

ГЛАВА XLVII,
в которой продолжается отчет о том, как вел себя Санчо на губернаторстве.

По словам истории, Санчо из залы ратуши был отведен в роскошный дворец, где его посадили за превосходно сервированный лакомый ужин. При входе губернатора в столовую заиграла музыка, а когда он опустился на свое место, к нему подошли четыре пажа с серебряными приборами, тонкими полотенцами и душистым мылом. Санчо с подобающею важностью дал им совершить над собою обряд умывания рук и бороды, после чего явились доктор, в очках и с жезлом из китового уса в руках, и каноник, почтенный старик, с лицом аскета. Первый уселся рядом с губернатором, а второй, благословив трапезу, скромно удалился. Один из пажей подвязал Санчо под подбородок салфетку, а другой, исполнявший должность дворецкого, подал ему блюдо с фруктами. Но только что Сайчо откусил кусок ананаса, как доктор коснулся своим жезлом до блюда, и оно было унесено с поразительною быстротой. Тогда дворецкий пододвинул другое блюдо, но Санчо не успел даже дотронуться до него руками, как и оно было убрано со стола с такою же поспешностью, как первое. Это так изумило Санчо, что он несколько времени смотрел на всех с разинутым ртом, а потом спросил, что значат эти фокусы?

-- Тут нет никаких фокусов, - ответил доктор. - Я, сенор губернатор, врач, назначенный состоять при вашей особе, изучать ваше сложение, чтобы знать, как лечить вас в случае нужды, и присутствовать при ваших трапезах, чтобы позволять вам кушать лишь то, что, на мой взгляд, может быть полезно вашему здоровью, и запрещать все вредное. Фрукты я велел унести потому, что в них слишком много соков, которых и без того у вас достаточно, а второе блюдо заключало в себе черезчур много пряностей, возбуждающих жажду, поэтому тоже вредных для вас. Кто много пьет, тот уничтожает в себе основную влагу, составляющую главный элемент жизни.

-- По вот я вижу превосходно зажаренных куропаток, - сказал Санчо; - надеюсь, что хоть оне-то не принесут мне никакого вреда.

-- Куропаток я тоже прикажу унести, - ответил доктор.

-- Почему? - с испугом спросил Санчо, с жадностью обжоры смотря на лакомое блюдо.

-- А потому, что наш учитель Гиппократ, светоч медицины, сказал, что всякое несварение желудка дурно, но всего хуже несварение от куропаток.

-- Если это так, - сказал Санчо, - то покорнейше прошу сенора доктора выбрать из находящихся здесь на столе кушаний то, которое мне не вредно, и уж не мешать мне есть его. Я умираю с голоду, а допускать это, наверное, не входит в круг ваших обязанностей.

-- Конечно нет, - ответил доктор. - Посмотрим, что тут может быть вам полезно при вашей комплекции... Вот шпигованный заяц, но он слишком тяжел для желудка, и потому я рекомендовать вам его не могу... Вот эту телятину можно бы вам дать, если бы она Не была тушеная; в таком же виде она тоже не годится...

-- Тогда нельзя ли мне покушать оллы подряды? - жалобным голосом спросил Санчо. - В этот суп кладется разное мясо, овощи и приправы; это, думаю, мне не вредно?

-- Боже избави вас от этой смеси! - вскричал доктор. - Хуже этого ничего нельзя и придумать для вашего желудка. Пусть едят оллу подряду каноники, ректоры коллегий, ключари и тому подобные люди, но губернаторам нужно что-нибудь более деликатное и удобоваримое. Как простые лекарства всегда лучше составных, так и простые кушанья лучше сложных. Я советую вам, сенор губернатор, скушать несколько нежных вафель да ломтика два-три айвы, которая укрепляет желудок и прекрасно способствует пищеварению.

Санчо откинулся на спинку кресла, пристально посмотрел доктору в глаза и свысока осведомился, как его зовут и где он учился.

-- Мое имя, сенор губернатор, Педро Рецио д'Агверо, родился я в деревне Тиртеафуэро, расположенной между Каракуэлем и Альмодоваром дель-Кампо, а медицину я изучал и получил степень доктора в оссунском университете, - отвечал врач.

-- Ну, - вскричал Санчо, пылая гневом, - сенор доктор Педро Рецио д'Агверо, уроженец деревни Тиртеафуэро, расположенной между Каракуэлем и Альмодоваром дель-Кампо, и питомец оссунского университета, прошу вас немедленно убраться с глаз моих долой, да поскорее, а не то, клянусь солнцем, я возьму в руки дубину и выгоню вас с острова, вместе со всеми остальными, обретающимися на нем подобными вам докторами! Если же здесь найдутся доктора знающие, скромные и вежливые, я с удовольствием приглашу их к себе и буду почитать как угодников... Что же вы не уходите, Педро Рецио?. Или вы дожидаетесь, чтобы я размозжил вам голову этим креслом, на котором сижу?.. Я сделаю доброе дело, если избавлю страну от такого морилы, и поэтому нисколько не боюсь ответственности... А теперь дайте мне есть, как следует, или берите назад ваше губернаторство. Должность, не дающая хлеба тому, кто ее занимает, ничего не стоит, и не зачем за ней гнаться.

Доктор испугался, видя Санчо до такой степени взбешенным, и хотел убежать, но в это время послышался звук рожка, возвещающого прибытие почталиона. Дворецкий бросился к окну и, взглянув в него, провозгласил:

-- едет гонец от герцога. Он, вероятно, везет сенору губернатору важную депешу.

Действительно, через минуту в столовую вошел запыхавшийся, покрытый потом и пылью гонец. Вытащив из-за пазухи запечатанный пакет, он с глубоким поклоном передал его губернатору, который, в свою очередь, протянул пакет дворецкому с приказанием прочесть на нем надпись.

"Дону Санчо Панце, губернатору острова Баратории, в собственные руки или в руки его секретаря", - прочел дворецкий.

-- А кто мой секретарь? - спросил Санчо.

-- Я, сенор губернатор, - ответил один из присутствующих. - Я родом бискаец и умею читать и писать.

-- Ну, раз ты бискаец, - насмешливо заметил Санчо, - то, конечно, мог бы быть секретарем хоть у самого императора... Всифой пакет и прочти бумагу, которая в нем должна находиться.

Секретарь прочитал про себя депешу и сказал, что в ней говорится о деле, которое требует большой тайны. Санчо приказал выйти из столовой всем, кроме дворецкого, после чего секретарь прбчитал уже вслух следующее предписание:

"До сведения моего дошло, что один из моих врагов собирается со своим войском штурмовать остров, вверенный вам в управление. Время нападения мне достоверно неизвестно, но предполагаю, что это будет в одну из следующих ночей. Бодрствуйте и примите все нужные меры для обороны, чтобы не быть захваченным врасплох. Кроме того, мне донесено, что на ваш остров проникли четыре переодетых лица, намеревающимся лишить вас жизни, так как им не нравится излишняя проницательность вашего ума. Будьте осторожны, окружите себя преданными и надежными людьми и не ешьте ничего, что вам будут давать. Я постараюсь явиться к вам на помощь в минуту сериозной опасности, но вы и сами не делайте промахов; поступайте во всем так, как мы в праве ожидать при вашем светлом уме. Здесь, 16-го августа, в четыре часа утра. Ваш друг герцог".

Ошеломленный Санчо впал в глубокое раздумье и с испуга даже забыл о голоде. Наконец, он тяжело вздохнул, провел своею жирною рукой по еще более жирному лицу и сказал:

-- Это сейчас будет исполнено, - ответил дворецкий. - Мне этот доктор тоже показался подозрительным, но я не решился сказать вам об этом, опасаясь, как бы вы не изволили счесть меня за клеветника. -

-- Нечего бояться, когда совесть чиста, - проговорил Санчо. - Однако, надо же мне поесть чего-нибудь; а до всего этого, что тут наставлено, я уже не решаюсь и дотронуться. Дайте мне хороший ломот хлеба и фунтов пять винограду, который не может быть отравлен, если сорвать его прямо в винограднике. Потом ты, сенор секретарь, ответь моему господину, герцогу, что все, предписанное им, будет мною исполнено в точности. Прибавь, что я целую герцогине ручки и прошу ее не забыть послать жене моей, Терезе Панца, письмо, которое я оставил ей, и мое охотничье платье. Напиши, что этим герцогиня окажет мне большую услугу, за которую я постараюсь услужить ей вдесятеро. Добавь еще, что я целую руку и моего бывшого господина, Дон-Кихота. Пусть видит, что я не из тех, которые забывают прежнюю хлеб-соль. Если желаешь, то можешь писать от своего имени, что тебе угодно. Несите же мне поскорее хлеб и виноград. Когда я поем, то сумею посчитаться со всеми шпионами, убийцами и даже с самими волшебниками, сколько бы их ни обрушилось на меня и на мой остров.

-- Что за чудаки эти крестьяне со своими делами! - воскликнул Санчо. - Неужели они так глупы и не понимают, что не во всякое время дня и ночи можно лезть к губернатору со своими дрязгами? Разве мы, губернаторы, сделаны из дерева, а не из мяса и костей, как и другие люди, и не нуждаемся также в отдыхе и пище? Клянусь душой и совестью, что если я не вылечу из губернаторов в самом непродолжительном времени, - чего, впрочем, не думаю, - то заставлю всех деловых людей поумнеть и приходить ко мне только в назначенные для того часы... Ну, а сегодня, так и быть, приму всех, кто явится. Впустите этого крестьянина, но удостоверьтесь сначала, что это не шпион и не убийца.

-- Нет, сенор губернатор, - сказал паж: - у него лицо, как у святого, и если он окажется недобрым человеком, то можете снять с меня голову.

-- Хорошо, посмотрим, - произнес Санчо и, обратившись к дворецкому, добавил:

-- Нельзя ли к хлебу и винограду дать мне еще хорошую луковицу? Я так привык к луку, что без него мне еда не в еду.

Между тем, паж ввел просителя, который, действительно, выглядел честнейшим простяком. Остановившись посреди столовой, он спросил, кто тут губернатор.

-- Кто же, - ответил секретарь, - как не тот, кто сидит в кресле и перед кем все стоят?

Крестьянин подошел к Санчо, опустился на колени и попросил поцеловать у губернатора руку.

Но Санчо руки не дал, а велел просителю встать с колен и сказать, что ему нужно.

-- Сенор губернатор, я - земледелец, родом из Мигуэль-Турры, деревни, отстоящей в двух милях от Сиудад-Реаля...

-- А! - вскричал Санчо. - Эту деревню я хорошо знаю, потому что она недалеко от моей родины. Говори же, братец, зачем ты пришел ко мне?

-- Я, изволите ли видеть, ваша милость, - продолжал проситель, - по милости Божией, женат законным браком, по законам нашей святой римско-католической церкви, и имею двух сыновей, из которых один готовится в баккалавры, а старший - в лиценциаты. Я собственно в настоящее время овдовел, так как моя жена умерла, или, вернее сказать, ее убил плохой лекарь, который ей дал слабительного, когда она была беременна... А я, дурак, еще мечтал, что если ребенок, которым она была тяжела, окажется мальчиком, то я заставил бы его учиться медицине, чтобы он был не хуже своих братьев...

-- Следовательно, - перебил Санчо, - если бы твою жену не уморили, то ты теперь не был бы вдовцем?

-- Отлично, - сказал Санчо. - Ну, говори скорее, в чем дело, а то скоро пора спать, а не жалобы разбирать.

-- Так вот, - продолжал крестьянин, - мой младший сын, тот самый, что готовится в баккалавры, взял да и влюбился в одну девушку, по имени Клара. Отец её, Андреас Перлерино - богатый крестьянин. Девушка эта, нужно сказать правду, собою красавица. Если на нее глядеть с правой стороны, то она похожа на полевой цветок, а если смотреть с левой, она кажется похуже, потому что левый глаз у нея кривой, по милости оспы, которою она страдала в детстве. И все её лицо в рябинах, но тем не менее она так мила, что все говорят, что это не рябины, а ямочки, в которых погребаются сердца её поклонников. Она настолько чистоплотна, что для того, чтобы не пачкать лица, так высоко подобрала нос, что он у нея точно хочет совсем убежать. Несмотря на все это, она прекрасна как картина. У нея ротик идет от одного уха до другого, и если бы не зубы, которых не хватает штук двенадцати, то её ротик сошел бы за один из самых красивых во всей Испании. Губки у нея так тонки и нежны, что их, кажется, можно бы в виде ниток намотать на клубок. Кроме того, оне все усеяны зелеными, синими и фиолетовыми крапинками, и это делает их гораздо красивее обыкновенных губ. Вообще, она мне очень нравится, и поэтому прошу вас, сенор губернатор, не гневаться, что я так подробно описываю её прелести.

-- Продолжай, продолжай, мой друг, - сказал Санчо. - Я с большим удовольствием слушаю твое описание, и если бы я поужинал, как следует, то мне не надо было бы лучшого дессерта, чем твой рассказ.

-- Рад услужить вашей милости... Охотно описал бы и прелесть стана моей будущей невестки, но боюсь, что вы от восхищения упадете с вашего кресла. Скажу только, что она совершенно скрючена, так что колени её приходятся около рта, а если бы она могла выпрямиться, то головою достала бы до крыши своего дома. Она с удовольствием бы отдала свою руку моему сыну, баккалавру, да этому мешает то, что рука-то у нея сведена, и она не может её вытянуть. Ногти у нея удивительно длинные, шероховатые и обведены широкою черною каймою...

Чего же ты собственно хочешь от меня?

-- Я хочу просить вашу милость дать мне рекомендательное письмо к отцу невесты, чтобы он согласился скорее сыграть свадьбу, а то как бы кто не отбил Клары у моего сына, который, по-моему, ей вполне пара. Надо вам сказать, сенор, что мой сын одержим бесом, который каждый день терзает его, корчит и чуть не вывертывает на изнанку. Недавно этот проклятый бес сунул его в огонь, так что лицо у молодца стало морщинистое, как печеное яблоко, а глаза начали гноиться и слезиться. Зато у него, т.-е. у моего сына, чисто ангельский характер, и если бы он, т.-е. мой сын, не бесился почти каждый день, то был бы просто святой...

-- Нужно тебе еще что-нибудь кроме письма? - нетерпеливо спросил Санчо.

-- Нужно-то нужно, милостивец, - ответил крестьянин, - да я боюсь сказать... Впрочем, так и быть, дерзну. Не итти же мне назад с этою тяжестью на душе?.. Я еще хотел просить вашу губернаторскую милость, чтобы вы дали мне триста... или лучше шестьсот золотых на обзаведение моему баккалавру, потому что на приданое ему нечего надеяться. Да я и не желал бы видеть его в зависимости от дурака-тестя...

Не успел он досказать последняго слова, как Санчо вскочил, схватил обеими руками кресло и заревел на весь дворец:

-- Клянусь Богом, если ты, безсовестная каналья, сейчас же не уберешься от меня, то я раскрою тебе твой глупый череп этим самым креслом!.. Ах ты чортова мазилка! Просить у меня шестьсоть золотых, точно шестьсот песчинок?.. Да откуда я возьму столько золота, болван ты этакий? Да если бы и было у меня столько денег, сколько песчинок на дне морском, то за что же я должен давать его тебе, нескладному дураку? Кто ты мне такой, чтобы я осыпал тебя золотом?.. Ты бы хоть сначала помог мне накопить его, а потом уж и попробовал бы просить, чтобы я поделился с тобою... Да что с тобой толковать! Уходи, или простись с жизнью!..

Мнимый крестьянин, бывший одним из герцогских пажей, с видом испуга попятился к двери и, обернувшись, выскочил в нее, точно за ним гнались сотни две дьяволов с новым губернатором во главе.