Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава XLIX, о том, что случилось с Санчо, когда он обходил дозором свой остров.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава XLIX, о том, что случилось с Санчо, когда он обходил дозором свой остров. (старая орфография)

ГЛАВА XLIX,
о том, что случилось с Санчо, когда он обходил дозором свой остров.

Как Санчо ни был прост, но он смело боролся с теми, которые хотели заставить его попасть впросак. Приказав позвать в столовую доктора Педро Рецио, которого еще не успели засадить в тюрьму, он сказал во всеуслышание:

-- Я вижу, что губернаторы и судьи должны быть или сделаться бронзовыми, чтобы не чувствовать нахальства просителей, которые хотят, чтобы во всякий час и во всякую минуту выслушивали и решали их дела. И если бедный судья заявит претензию, что желает отдохнуть, пообедать или поужинать, то его начинают проклинать, ругать, преследовать и грызть. Дураки! разве вы не знаете, что на все есть свое время? Чего вы лезете, глядя на ночь? Судьи и губернаторы тоже сделаны из мяса и костей, и природа требует с них того же, чего и с вас... Впрочем, я, может-быть, и в самом деле составляю исключение, потому что сенор доктор Педро Рецио уверяет меня, что для моей комплекции лучше всего умереть с голоду, и что в этом и состоит для меня жизнь. Да пошлет Бог такую жизнь ему и всем людям его породы, то-есть всем злым и хитрым, а добрым и простосердечным я желаю всего, чего они сами могут пожелать себе.

Все знавшие Санчо Панцу удивлялись его умным речам и пришли к заключению, что крупные чины и видное положение развивают и обостряют ум.

Доктор Педро Рецио, явившись на зов губернатора, заявил, что наперекор учению Гиппократа, он позволит ему есть все, что ему вздумается, лишь бы он не гневался на него, его усерднейшого слугу. Санчо ответил, что перестанет сердиться, если ему сейчас же дадут поесть хоть чего-нибудь. Доктор сделал знак дворецкому, тот мигнул пажам, и те принесли холодного мяса, рубленого с луком, и не совсем свежих телячьих ножек. Санчо, с видом голодного волка, набросился на эти незатейливые кушанья и съел их с таким аппетитом, точно это были миланские рябчики, римские фазаны, марокские куропатки, лавиосские гуси или что-нибудь в этом роде. Насытившись, он обратился к доктору и сказал:

Вот что, сенор врач, не трудитесь вперед заставлять меня есть то, что предписывает ваш Панкратий. Я к этому не привык, и мой желудок не вынесет ваших ученых блюд. Он с детства получал только козлятину, баранину, сало, солонину, лук, чеснок, брюкву и простой хлеб. Царские соусы ему не годятся, и он их не примет. Всего лучше, если повар будет готовить мне каждый день оллу подряду, которая тем вкуснее, чем более в нее навалено всякой всячины, лишь бы она. была съедобная. Если мне будут подавать эту смесь как можно чаще, я буду очень благодарен, и даже заплачу повару за это что-нибудь. Но прошу не смеяться надо мной из-за моего простого вкуса. Бог устроил людей разными, такими они должны и остаться, а то выйдет не хорошо, если толстый станет тянуться за тонким, или маленький - за большим. Я поставлен губернатором не для того, чтобы переучиваться есть, а для наблюдения за порядком и совершения правосудия. Вот когда совсем стемнеет, я пойду обходом по острову и очищу его от всякой дряни: от бродяг, бездельников и разного рода злодеев. Люди, шляющиеся без дела, - все равно, что трутни в улье, съедающие мед, заготовленный трудолюбивыми пчелами. Я хочу покровительствовать рабочим, ограждать права и преимущества благородных гидальго, награждать людей добродетельных, а главным образом - поощрять уважение к религии и уважение к людям благочестивым, какого бы они ни были рода и звания.

Присутствующие с изумлением переглядывались, как бы говоря, что этот толстяк вовсе не такой дурак, как их уверили, и что он, в самом деле, мог бы быть отличным губернатором.

Когда наступила ночь, Санчо пошел в обход по острову, захватив с собою громадную свиту, состоявшую из приставленных к нему людей, между которыми находился так называемый хроникер, обязанный записывать все его действия и слова, - и разных чиновников, нарочно присланных герцогом. Держа в мясистых руках жезл, Санчо шел с большим достоинством и апломбом.

В одной из улиц, недалеко от дворца, двое бились на шпагах. Санчо и его провожатые бросились к ним. При виде властей, один из сражающихся воскликнул:

-- Помогите, ради Бога! Я никак не ожидал, чтобы в городах нападали на людей и грабили их, как на больших дорогах! Это ни на что не похоже... Если бы вы не подоспели, меня тут могли бы убить ни за что ни про что...

-- Успокойся, мой друг, - сказал Санчо. - Я - губернатор и разберу ваше дело. Разскажи мне, что случилось и каким образом на тебя напали.

-- Сенор губернатор, - заговорил другой, - я передам вам все в двух словах. Вот этот дворянин, который обвиняет меня в намерении убить и ограбить его, сейчас выиграл в игорном доме тысячу реалов. Я присутствовал при игре и помог ему вопреки моей совести, выиграть. Конечно, я делал это в надежде, что он поделится со мной выигрышем, но он ушел с ним, даже не поблагодарив меня за помощь. Я побежал за ним и вежливо попросил его, чтобы он дал мне хоть восемь реалов, так как он отлично знает, что я только и живу тем, что везде и повсюду становлюсь на сторону слабых и помогаю своими советами, а где нужно, то и силою. Родители мои, люди знатные, не оставили мне доходов и не научили никакому ремеслу, считая это стадом. Но этот плут который безчестнее Какуса и увертливее Андрадиллы, дал мне только четыре реала. Этим он доказал, что у него нет ни стада ни совести, и я хотел привить ему своею шпагой то и другое. Не помешай вы мне - это теперь было бы уже сделано.

-- Что ты на это скажешь? - обратился Санчо к обвиняемому, повидимому человеку простого происхождения.

-- Все, что вашей милости говорил мой противник, - правда, - ответил тот. - Я, действительно, дал ему всего четыре реала, потому что почти каждый день даю ему по стольку. Кто берет плату за услуги в игре, тот должен быть доволен тем, что ему дают, а не торговаться и не вымогать насильно большого. Если бы я вел мошенническую игру, то, разумеется, боялся бы свидетелей её и платил бы по-многу, чтобы не быть уличенным. А если я даю немного, то это доказывает мою честность в игре и я в праве разсчитывать на то, что вы меня не осудите за мой поступок.

-- Обыгрывать людей наверняка - дело предосудительное, - изрек Санчо. - Поэтому я требую, чтобы ты, выигравший тысячу реалов, дал своему советчику из них десятую часть, да кроме того тридцать реалов в пользу заключенных. Вы же, не имеющий доходов ни с имущества ни с ремесла, берите с того, кому помогали выигрывать, сто реалов и убирайтесь на разсвете с этого острова в десятилетнее изгнание, к которому я вас приговариваю. Если вы вернетесь сюда ранее истечения десятилетняго срока, то я заставлю вас отбыть его на том свете, так как велю вздернуть вас на виселицу. Прошу не делать никаких возражений на мой приговор, если не хотите сделать себе хуже.

Один молча выдал деньги и отправился домой, а другой взял сто реалов и так же молча пошел в нанимаемое им логовище, чтобы собрать свой немногочисленный скарб и покинуть остров.

-- Не я буду, - произнес Санчо по уходе этих людей, - если не уничтожу у себя на острове всех игорных домов, которые служат разсадниками зла.

-- Ну, тот игорный дом, из которого вышли эти двое, вашей милости едва ли удастся уничтожить: его содержит один знатный вельможа, который ежегодно больше теряет в нем денег, чем выигрывает, заметил один из провожатых. - Но игорные дома низшого разбора вам не трудно будет закрыть. В них-то более всего и происходит гнусностей, потому что они посещаются такими людьми, которые в дома вельмож не решаются являться. У дворян никого не обирают, а каждый имеет дело исключительно с фортуной. В мелких же игорных домах, содержимых людьми сомнительной репутации, обирают новичков как липку.

-- Вот мы ими и займемся на днях, - проговорил Санчо.

В это время он увидал приближавшагося стрелка земской стражи, который держал за ворот какого-то молодого парня.

-- В чем дело? - спросил губернатор стрелка, когда тот подошел к нему.

-- Сенор губернатор, - ответил стрелок, - этот парень бросился при виде вас бежать, из чего я заключил, что у него не чиста совесть, поэтому я задержал его и привел к вашей милости.

-- Потому, сенор губернатор, - ответил молодой человек, - чтобы избавиться от допросов, которым люди правосудия так любят подвергать всякого, кто попадется им на глаза.

-- Кто ты такой?

-- Ткач, ваша милость.

-- Что же ты ткешь?

-- Железо для копий, с позволения вашей милости.

-- А, ты изволишь разыгрывать из себя шута! Это мне очень нравится... Куда ты шел сейчас?

-- Подышать воздухом.

-- А где тут, на этом острове, дышуть воздухом?

-- Где он есть.

-- Ты отвечаешь удивительно остроумно. Ну, вообрази себе, что я ветер, движущий воздух, дую в тебя и сдуваю тебя с этого места по прямому пути в тюрьму... Эй! схватить этого любителя воздуха и отвести его в тюрьму. Пусть он там проспит ночь без воздуха.

-- Ну, нет, - возразил молодой человек, - вам так же будет трудно заставить меня спать в тюрьме, как сделать королем.

-- Это почему? - спросил Санчо. - Разве я не имею власти засадить тебя в тюрьму, когда и насколько времени мне угодно?

-- Какая бы у вашей милости ни была власть, но заставить меня спать в тюрьме вы не можете, - стоял на своем парень.

-- Я обойдусь и без посторонней помощи, - развязно ответил парень. - Обсудим дело по разуму и по совести. Представим себе, что вы прикажете отвести меня в тюрьму, надеть на меня кандалы, даже посадить на цепь, затем внушите тюремщику, что он ответить головой, если не доглядит за мною и я как-нибудь ускользну у него. Несмотря на все эти меры, мне все-таки никто не запретит всю ночь не смыкать глаз и не заставить спать, если я сам не захочу этого. Согласны вы теперь, ваша милость, что у вас недостаточно власти принудить меня спать в тюрьме против моей воли?

-- Конечно, столько власти нет и у самого короля! - вскричал секретарь. - Ты отлично вывернулся, голубчик.

-- Значит, - сказал Санчо, - если ты не будешь спать в тюрьме, то сделаешь это только для того, чтобы исполнить свою волю, а не с целью противодействовать моей?

-- В таком случае ступай себе с Богом домой, - разрешил Санчо. - Желаю тебе доброго сна, так как я вовсе не желал отнимать его у тебя. По советую тебе никогда больше не играть с правосудием; это все равно, что играть с огнем: того и гляди обожжешься.

Парень поклонился и поспешно ушел.

Продолжая обход, губернатор встретил двух стрелков, державших за руки какого-то человека.,

-- Сенор губернатор, - обратился к Санчо один из стрелков, - этот человек, который кажется мужчиной, на самом деле женщина и даже недурненькая, несмотря на её переодевание.

панталоны и плащ на ней были тоже зеленые шелковые, вышитые золотом. Из-под коротких панталон виднелись красные шелковые чулки, придерживаемые голубыми шелковыми подвязками, с золотою бахромой и вышивкой из мелкого жемчуга. Башмаки мужской формы были белые с золотыми каблуками. За поясом, сверкавшим драгоценными каменьями, был заткнут небольшой, но очень изящный и дорогой кинжал. Маленькия белые руки загадочной красавицы были унизаны драгоценными кольцами. Сразу было видно, что молодая незнакомка была из богатого дома. Все глядели на нее с изумлением. Те из свиты Санчо, которые были местными жителями, говорили, что они не знают этой красавицы, даже и те, которые были присланы герцогом для того, чтобы играть комедию с Санчо, не знали этой девушки, удивлялись, откуда она взялась, и с любопытством ждали, чем кончится это непредвиденное и не подготовленное ими приключение.

Восхищенный красотою девушки, Санчо спросил ее, зачем она надела мужское платье, кто она, откуда и куда идет.

Вся красная от смущения, красавица ответила, потупившись:

-- Сенор, я не могу говорить при всех то, что я так желала скрыть. Могу только уверить вас, что я не воровка и не злодейка, а просто несчастная девушка, которая забыла приличие, поддавшись губительной страсти ревности.

Санчо приказал отойти в сторону всем, за исключением секретаря, дворецкого и хроникера. Молодая девушка ободрилась и проговорила:

-- Прежде всего я должна назваться вам, сенор губернатор: я - дочь Педро Переца Мацорки, откупщика шерсти, который часто бывает у моего отца...

-- Это вы говорите и безсмыслицу и неправду, - перебил дворецкий: - я хорошо знаю Педро Переца и мне известно, что у него нет дочери, и, вообще, нет детей. А потом, что это значит, что вы сначала его назвали своим отцом, а затем добавили, что он часто бывает у вашею отца?

-- Простите, сенор губернатор, - пролепетала молодая девушка: - я так смущена и разстроена, что сама не знаю, что говорю. Я, действительно, не дочь Педро Переца, мой отец - Диего де-ля-Льяна, которого вы, наверное, тоже должны знать.

-- Да, - подхватил дворецкий, - Диего де-ля-Льяну я знаю. Это благородный и богатый гидальго, у которого есть сын и дочь; но со времени смерти его жены никто не может похвалиться, чтобы видел эту дочь. Дон Диего держит ее взаперти, так что даже солнце к ней не имеет доступа. Тем не менее, ни для кого не тайна, что она замечательная красавица.

-- Вот эта самая дочь я и есть, - сказала молодая девушка. - А что касается моей красоты, то вы сами можете судить, справедлив слух о ней или нет.

И, закрыв свое прекрасное лицо руками, она залилась горькими слезами.

-- Наверное с этою богатою и благовоспитанною девушкой случилось что-нибудь особенное, если она решилась выйти из отцовского дома в такой час и переодетою.

-- Это подтверждается её слезами, - заметил Санчо.

Успокоив красавицу обещанием помочь ей, если у нея есть горе, которому можно пособить, и убедив ее вполне довериться ему, как лучшему своему другу, Санчо довел ее до того, что она осушила свои великолепные черные глаза и рассказала следующее:

-- Отец меня держит под замком вот уже десять лет, то-есть с того дня, как умерла моя мать. Меня даже не пускают в церковь, потому что отец приглашает к себе священника на дом. Десять лет я не видала днем солнца, а ночью луны и звезд. Я не знаю, что такое улицы, площади, церкви, даже - люди. Я никого не вижу, кроме отца, брата и того откупщика шерсти, Педро Переца, которого я иногда называю своим отцом, чтобы забыть о настоящем отце, потому что любить последняго я не могу. Вечное затворничество, вечный отказ со стороны отца пустить меня хоть в церковь, сделали то, что я почти сошла с ума. Мне во что бы то ни стало захотелось увидать свет или хоть место моей родины. Когда я слышала, как у нас в людской разсуждали о боях быков, о театрах и других увеселениях, то спрашивала брата, который моложе меня на год, но гораздо опытнее, что это такое значит? Он мне давал насколько можно точные объяснения, которые еще более возбуждали мое желание видеть эти чудеса. Наконец, я стала со слезами умолять брата, чтобы он... Ах, нет!.. даже страшно сознаться в том, что я задумала!

-- Не бойтесь, прекрасная сенора, мы вам ничего дурного не сделаем, потому что уверены в вашей полной невиновности, - проговорил Санчо, сам готовый расплакаться. - Вы только скажите нам скорее, что именно вас так страшно огорчает.

-- Вся моя вина, - продолжала сквозь слезы молодая девушка, - состоит в том, что я упросила брата дать мне свое платье и вести меня потихоньку от отца и домашних смотреть город, которого я ни разу еще не видала. Он долго отнекивался и убеждал меня оставить мое безумное намерение, но, в конце-концов, все-таки сдался на мои неотступные просьбы. Пользуясь тем, что у нас в доме все легли спать, мы, час тому назад, выпрыгнули из окна и выбрались на улицу. Как я была этому рада, трудно выразить словами! Так как наш город не велик, то мы почти весь обошли его и уже направлялись домой, но вдруг увидали вас. "Ну, - сказал брат, - это идет дозор: бежим скорее, а то попадемся ему, тогда нам не миновать беды". Он бросился бежать изо всех сил, а я за ним, но, к несчастью, споткнулась о камень и упала. Тут меня и настигли стрелки, подняли и привели к вам. Вот и все. Но и этого слишком много для молодой девушки, привыкшей вечно сидеть в четырех стенах и вдруг пойманной ночью на улице и вдобавок в мужском платье.

-- Однако, сказал Санчо, - вы сначала говорили что-то о ревности, которая вас вынудила забыть девичий стыд, а между тем, в вашем рассказе нет ничего, что подтверждало бы эти слова.

-- Никакой ревности у меня нет, - ответила красавица: - меня выгнало из дому одно желание посмотреть, какие бывают чужие дома и улицы.

-- Во всем этом я не вижу ничего, кроме простого ребячества, и вы напрасно сами придали такое сериозное значение шалости. Вместо того, чтобы плакать и стонать, вам просто следовало бы сказать нам сразу, в чем дело, а то мы сперва подумали и Бог весть что... Укажите нам дом вашего отца, и мы проводим вас до него, чтобы с вами не случилось нового недоразумения со стороны стражи.

Брат красавицы, сконфуженный еще более её, от души поблагодарил губернатора за его доброту, и указал, где находится отцовский дом, к которому все и направились.

Дворецкий положительно влюбился в красавицу, и про себя решил, что завтра же пойдет к её отцу и попросит её руки. Он был вполне уверен, что его предложение будет принято, так как он считался любимцем герцога. Санчо же, с своей стороны, мечтал выдать за него свою дочь Санчику, о чем и хотел переговорить с ним.

Так окончился обход Санчо своего "острова", а через два дня, как увидит читатель, окончилось и самое его губернаторствование и рухнули все его планы.