Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава LIV, в которой рассказывается о встрече Санчо с его старым знакомцем.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава LIV, в которой рассказывается о встрече Санчо с его старым знакомцем. (старая орфография)

ГЛАВА LIV,
в которой рассказывается о встрече Санчо с его старым знакомцем.

Герцогская чета сериозно отнеслась к вызову Дон-Кихотом их вассала, соблазнившого дочь донны Родригец. Но молодой ветренник находился во Фландрии; он убежал туда от опасности получить в тещи старую и сварливую дуэнью. Поэтому герцог придумал заменить его одним из своих лакеев, гасконцем Тозилосом, которого и подучил, как держать себя на предстоящем ему поединке с Дон-Кихотом. После этого герцог объявил рыцарю, что соблазнитель дочери донны Родригец своевременно явится в полном вооружении, и с мечом в руках докажет, что дочь донны Родригец сильно привирает, уверяя, будто молодой человек обещал жениться на ней. Дон-Кихот с удовольствием выслушал герцога и поклялся сам себе со сливой выдержать единоборство. Он хотел доказать хозяевам замка, как сильна его рука и до чего доходит его храбрость. Четыре дня, которые оставались до состязания, казались ему, в его нетерпении отличиться, целыми четырьмя веками.

Пока идут эти дни, мы опять покинем Дон-Кихота и вернемся к Санчо, который, в полугрустном, полудовольном настроении спешил обратно к своему господину, предпочитая его общество всем губернаторствам на свете.

Отъехав недалеко от своего острова, каковым он продолжал считать местечко, в котором играл роль губернатора, Санчо увидел идущих ему навстречу шестерых нищих-странников, - из тех, которые противным гнусливым пением выпрашивают подаяние. Поравнявшись с Санчо, они выстроились в два ряда и принялись петь на своем странном жаргоне. Не понимая этого жаргона, Санчо разобрал только слово "милостыня". Он понял, чего они от него хотят. Обладая, по уверению Сида Гамета, сострадательным сердцем, он достал кусок хлеба с сыром, которым запасся на "острове" на дорогу, и подал его нищим, вместе с тем, знаками показывая, что у него ничего более нет. Нищие взяли подаяние, но не удовольствовались им, и кричали: "Гельт! гельть!" (Искаженное немецкое слово geld - деньги).

-- Я не понимаю, что вам нужно, добрые люди, - сказал Санчо. - Чего вы еще хотите от меня?

В ответ на это один из странников вытащил из-за пазухи кошелек и знаками показал, что они просят денег.

Приложив большой палец к горлу и разставив в воздухе остальные пальцы, Санчо дал им понять, что он сам до зареза нуждается в деньгах. Затем он приударил своего Длинноуха и поехал дальше. Но один из нищих, оглядев его с головы до ног, бросился за ним и, схватив его за полу, громко закричал на чистом испанском языке:

-- Боже, кого я вижу! Неужели это добрый сосед мой, Санчо Панца?.. Да, так и есть, это он! Не сплю же я, да и не пьян, чтобы ошибиться!

С этими словами он начал обнимать и целовать смущенного Санчо, который, как ни вглядывался в него, как ни напрягал свою память, но не мог узнать его.

-- Брат Санчо Панда, - продолжал нищий, - неужели ты не узнаешь своего соседа, мориска {Мориски - потомки мавров, окрещенные по повелению Карла V.} Рикота, разносчика?

Память Санчо стала проясняться, черты лица незнакомца начали казаться ему все более и более знакомыми, так что, наконец, и он узнал своего земляка. Тут уж он сам обнял нищого и проговорил:

-- Какой же чорт мог бы узнать тебя в этом платье! Кто это так нарядил тебя? и как ты решился возвратиться в Испанию? Ведь "ели тебя узнают, то по головке не погладят.

-- Если ты не выдашь меня, Санчо, - сказал странник, - то никому не придет в голову, кто я. Сам же ты не мог узнать меня в этом виде... Но что же мы стоим тут, на пыльной дороге? Пойдем лучше вон в этот лесок, который манит нас своею прохладой; там мы отдохнем и закусим. Кстати я разскажу тебе, что случилось со мною со дня моего ухода из деревни, после приказа короля, грозившого погибелью последним" остаткам нашей несчастной нации.

Санчо охотно согласился на предложение мориска и вместе с ним и остальными странниками отправился в лес, находившийся вблизи дороги. Очутившись под тенью деревьев, странники - молодые, красивые и сильные люди, за исключением старого Рикота, - сложили на землю свои посохи, сняли дорожные плащи, под которыми были надеты вполне приличные камзолы, и уселись в кружок. После этого они развязали свои туго набитые котомки и разложили на зеленой природной скатерти хлеб, соль, орехи, овечий сыр, кости от окороков, которые можно было если и не грызть, то, по крайней мере, сосать икру, возбуждающую жажду, и оливы, хотя и сухия, но, тем не менее, очень вкусные. Кроме того, в виде самой приятной приправы к пиру, каждый странник достал по меху вина. Самый большой мех оказался у Рикота. Потом маленькое общество принялось медленно, но с большим аппетитом закусывать, исправно работая ножами и зубами. Проглотив несколько кусков, пирующие приподняли меха с вином ко рту, устремили глаза к небу и, качая головами, с наслаждением втягивали в себя живительную врагу. Санчо пользовался мехом Рикота. Мехи подносились ко ртам до тех пор, пока они не сделались плоскими, как лепешки, что не мало огорчило пирующих. Впрочем, они скоро утешились различными философическими разсуждениями. Санчо под конец так развеселился, что принялся хохотать, как сумасшедший, совершенно забыв все свои невзгоды, которым подвергался на губернаторстве; вскоре он даже запел от избытка чувств. Через несколько времени молодые странники крепко заснули, потому что больше пили, чем ели. Санчо же и Рикот, больше евшие, нежели пившие, так как каждому из них досталось только по полмеху, не хотели спать. "Отойдя в сторону от храпевшей компании, они уселись под прекрасным буком, и Рикот рассказал другу свою историю.

-- Ты очень хорошо знаешь, друг мой Санчо, - начал мориск, - в какой ужас привел нас, мавров, эдикт его величества короля Испании, изданный против нашей бедной нации. Оправившись от первого впечатления, произведенного на меня страшным приказом короля" я принялся приискивать себе другой приют, вместо того, из которого меня изгоняли без всякой другой вины с моей стороны, кроме той, что я родился мавром. Не дожидаясь окончания срока, назначенного для нашего выселения из Испании, я один отправился отыскивать такое место, куда бы я мог спокойно отвезти мое семейство, без той поспешности, с какою пришлось выселяться моим соотечественникам. Я - как, впрочем, и некоторые опытные старики - догадался, что эдикт короля о нашем изгнании не был простою угрозой, как думали другие, а настоящим законом, который в свое время будет приведен в исполнение. В особенности я убедился в этом, когда узнал о безумных и преступных замыслах некоторых мавров, так что энергическое решение короля показалось мне вполне естественным. Мы не все были преступны, так как между нами находились и люди, искренно преданные Христу, но таких было, к несчастию, слишком мало, чтобы противодействовать противной стороне. Призревать же стольких врагов в государстве, значило бы вскармливать на груди змею. И нас по справедливости постигла кара изгнания из прекрасной Испании. В глазах некоторых эта кара казалась слишком слабою, но на самом деле более тяжелого наказания для нас трудно было и придумать. Где бы мы ни были, никогда мы не перестанем оплакивать Испанию, в которой родились и росли. При том же, в варварийских странах во всей Африке, где мы надеялись найти сочувствующих нам братьев, с нами обращаются хуже, чем в Испании. Увы! мы узнали, что такое счастие, только тогда, когда лишились его! Нам так мила Испания, что, те, которые хорошо умеют говорить по-испански" тайком пробираются сюда назад, покидая на произвол судьбы жену и детей. Мы особенно любим нашу чудную родину с тех пор, как вынуждены были оставить ее... Итак, когда над нами загремел гром, я из твоей родной деревни отправился во Францию, и хотя меня там приняли очень радушно, я пожелал посмотреть еще другия страны" прежде, чем решить, где мне поселиться. Из Франции я перешел в Италию, а оттуда в Германию; в последней мне показалось всего лучше жить. Там каждый живет, как хочет, никому дела нет до другого, и в большей части германских земель существует полная свобода совести. Я поселился в одной деревне близ Аугсбурга, а потом, когда очень соскучился по Испании, присоединился к этим странникам, которые ежегодно совершают паломничество к испанским святыням. Это паломничество и служит для них источником существования. Они проходят всю Испанию вдоль и поперек, и нет ни одной деревни, даже самой бедной, где бы их не накормили, не напоили и не давали им денег. По возвращении домой, у каждого из них найдется не менее сотни золотых в кармане. Впрочем, в виду пограничной стражи, обыскивающей всех путешественников на границе, они прячут свои деньги в посохи, а то и еще хитрее... Теперь, друг Санчо, я отправляюсь за своими деньгами, которые были зарыты мною в земле, за околицей твоей деревни. Потом хочу вызвать жену и дочь или сам проехать к ним из Валенсии в Алжир, где оне находятся, и перевезти их в Германию. Надеюсь, что Господь не оставит нас, потому что жена моя Франциска и дочь Рикота, такия же добрые католички, как я сам добрый сын католической Церкви. Я ежечасно молю Бога: да просветит Он меня светом мудрости, чтобы я постиг, как лучше служить Ему. Удивляет меня только, почему жена и дочь не послушались меня и не отправились прямо во Францию, где оне могли бы жить по-христиански, а махнули в Варварию.

-- Друг Рикот, - сказал Санчо, - им, наверное, нельзя было выбирать места поселения по своему желанию, потому что их ведь увез Хуан Тиопейо, брат твоей жены, заклятый мавр, как ты сам знаешь. Он, конечно, не нашел лучшей страны, чем Варвария. Но не напрасно ли ты отправляешься за своим кладом? Я слышал, что твоя жена с братом увезли много золота и других драгоценностей, которые потом были украдены у них дорогой.

-- Может-быть, - проговорил Рикот. - Но я хорошо знаю, что ничья рука не могла тронуть моего клада, потому что я никому, даже жене, не говорил, где зарыл его. Если ты желаешь проводить меня в деревню и помочь мне отрыть клад, то я дам тебе двести золотых. Я знаю, что ты в нужде, и эти деньги тебе пригодятся.

все стены обкладывай им, а через каких-нибудь полгода я там ел бы не хуже самого короля, с серебряной посуды. Вот поэтому, а еще и потому, что помогать врагам короля - значит изменять ему, я не отправлюсь с тобою, хотя бы ты обещал мне не только двести золотых, но даже четыреста.

-- Какое же ты место оставил? - полюбопытствовал Рикот.

-- Место губернатора такого острова, какого не найти во всей нашей стране, - с важностью объяснил Санчо.

-- Вот как! А где же этот остров?

-- Где? Да не дальше, как в двух милях отсюда.

-- Друг Рикот, ты сам несешь Бог весть какую чепуху! Что ты мне говоришь, когда я только сегодня утром уехал с этого острова, и был на нем губернатором вплоть до третьих петухов! Я бросил губернаторскую должность потому, что она уж больно опасна...

-- А что ты выиграл, бывши губернатором?

-- Выиграл знание, что я могу быть губернатором разве только стада овец или коров, и что богатства приобретаются на губернаторских местах не иначе, как ценою лишения спокойствия, сна и даже пищи. Губернаторам не полагается наедаться досыта, и к ним приставлены доктора, которые должны следить за этим.

-- Я не понимаю тебя, Санчо. Чувствую только, что ты мелешь что-то такое очень несуразное. Какой чорт мог сделать тебя губернатором острова? Неужели кроме тебя на свете не нашлось губернатора?.. Ну, будет толковать о глупостях. Скажи мне сериозно: хочешь ты отправиться со мною и помочь мне добыть клад, или в самом деле отказываешься от такого счастия? Подумай: ведь я готов дать тебе за твою услугу столько, что тебе хватит на всю жизнь.

пословицу: "Что хорошо нажито, то теряется, а что нажито дурно, - теряется вместе с тем, кто наживал".

-- Ну, Бог с тобой! - проговорил Рикот. - Но скажи мне, пожалуйста, присутствовал ты при отъезде моей жены и дочери?

-- Был, - сказал Санчо. - Вся деревня вышла взглянуть на твою дочь, когда она уезжала, и все в один голос говорили, что она первая красавица на свете. Она со слезами прощалась со всею деревней и просила нас молиться за нее Богу и Пресвятой Деве. Она так жалостна просила, что у меня у самого выступили слезы, хотя от природы я вовсе не плаксив. Клянусь Богом, многим хотелось бы укрыть ее у себя или похитить на дороге и держать где-нибудь в укромном местечке, на побоялись королевского эдикта. Всех более в нее был влюблен Педро Григорио. Ты его знаешь: отец у него очень богатый человек, и сам он парень хороший. С тех пор, как уехала твоя дочь, он скрылся неизвестно куда. Думают - не отправился ли он по её следам с намерением похитить ее, не смотря ни на что. Во всяком случае, до сего времени о нем ни слуху ни духу.

Да Педро Григорио и не пара ей, - заметил Санчо. - Однако" нам пора проститься с собою. Я тороплюсь попасть сегодня вечером к своему господину Дон-Кихоту.

Старые знакомцы обнялись, поцеловались и, напожелав друг другу всего хорошого, направились в разные стороны, - Санчо верхом на своем осле, а Рикот пешком, опираясь на свой страннический посох.