Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава LX, о том, что случилось с Дон-Кихотом по пути в Барцелону.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава LX, о том, что случилось с Дон-Кихотом по пути в Барцелону. (старая орфография)

ГЛАВА LX,
о том, что случилось с Дон-Кихотом по пути в Барцелону.

Ясное утро предвещало прекрасный день. Садясь на своего коня, Дон-Кихот попросил корчмаря, вышедшого проводить его на крыльцо, указать ему дорогу в Барцелону. О Сарагоссе он более уже не думал, возмущенный тем, что неизвестный сочинитель описал его мнимое пребывание там.

В течение пяти дней с ним не произошло ничего, что стоило бы упоминания; но, на шестой день, к вечеру, он с своим оруженосцем попал в густой лес, где и был застигнут ночною темнотой. Санчо, раза четыре плотно закусивший в тот день, как только улегся под деревом, так сейчас же и захрапел; а что касается Дон-Кихота, то рыцарь, не обременявший так своего желудка, долго не мог заснуть и предавался грустным размышлениям о своей судьбе. Мечтая о своей несравненной Дульцинее, он вспомнил и то, что Санчо до сих пор еще не исполнил возложенной на него задачи о разочаровании злополучной красавицы, потому что в счет трех тысяч трехсот ударов он дал себе только пять, а это было, как говорится, каплей в море.

"Впрочем, - проговорил про себя рыцарь, - не даром же Александр Великий, разсекая гордиев узел, сказал: "Можно не только развязывать, но и разрубать". Если это не помешало ему покорить всю Азию, то почему бы мне не заставить силою сделать то, что не хочет делаться по доброй воле? Если Санчо сам не желает себя Высечь ради Дульцинеи, так высеку его я. Полагаю, что результат получится одинаковый".

В виду этого соображения, Дон-Кихот встал, взял ременную уздечку Россиваята, подошел к спящему Санчо и принялся разстегивать его панталоны. Но не успел он еще окончить этого дела, как Санчо проснулся, открыл глаза и тревожно спросил, кто его трогает.

-- Я, - ответил Дон-Кихот. - Я хочу исправить твою Небрежность и облегчить свои неслыханные страдания. Короче говоря, я намерен совершить над тобою бичевание, предписанное мудрым Мерлином для разочарования Дульцинеи Тобозской. Если ты сам не желаешь исполнить возложенной на тебя обязанности, то я заставлю тебя сделать это. Дульцинея погибает по твоей милости, а потому и я умираю с горя. Пора прекратить эту муку. Сними сейчас с себя панталоны, и я отсчитаю тебе пока хоть половину назначенных тебе ударов.

-- Нет, нет! - закричал Санчо, - оставьте эту затею, ваша милост, иначе я подниму такой крик, ито перебужу всю окрестность. Мерлин сказал, что я должен отхлестать себя сам и по доброй воле, а то ничего не выйдет; сейчас же у меня нет ни малейшей охоты приниматься за это дело. Но я даю вашей милости слово отхлестать себя, когда почувствую к этому охоту.

-- Я не могу положиться на твое слово, Санчо, - возразил Дон-Кихот. - У тебя сердце черствое, а тело черезчур уж изнеженное, поэтому ты никогда не исполнишь своего слова, если не заставить тебя насильно...

Сказав это, Дон-Кихот снова начал разстегивать панталоны своего оруженосца, но тот вскочил, обхватил его, свалил на землю и, упершись ему коленом в грудь, стиснул обе его руки в своих толстых лапах, так что несчастный рыцарь не мог даже пошевельнуться.

-- Изменник! - кричал Дон-Кихот сдавленным голосом. - Что ты делаешь?.. Ты возстаешь на своего господина!.. ты нападаешь на того, кто тебя кормит!..

-- Ничего я этого не делаю! - возразил Санчо. - Я только защищаю себя от нападения безумного человека. Оставьте меня в покое, отвяжитесь со своим бичеванием, и я пущу вас, а то так и продержу до второго пришествия: вам не сладить со мною.

Полузадушенный рыцарь поспешил уверить разсвирепевшого оруженосца, что оставит его в покое, не коснется до него даже пальцем и предоставит ему отодрать себя в честь Дульцинеи, когда он сам захочет.

Санчо выпустил своего господина и отошел в сторону, но вдруг почувствовал, что кто-то трогает его за голову. Протянув руку вверх, он ощупал человеческия ноги, обутые в сапоги.

Не помня себя от страха, он бросился под другое дерево, но и там болтались чьи-то ноги. Это привело бедного толстяка в такой ужас, что он не своим голосом кликнул на помощь рыцаря. Дон-Кихот подбежал к своему оруженосцу и спросил, что с ним.

-- Все эти деревья увешаны человеческими руками и ногами, - прошептал полуживой от ужаса Санчо.

Ощупав деревья, Дон-Кихот сразу понял, в чем дело.

Рыцарь угадал верно. Проснувшись на заре, он и Санчо насчитали с полсотни мертвых разбойников, развешанных по деревьям; во в тот же миг они увидели почти столько же живых разбойников, с самыми решительными физиономиями окруживших их со всех сторон и на своем каталонском наречии потребовавших не шевелиться до прибытия их атамана.

Оружие Дон-Кихота лежало от него далеко, так что воспользоваться им не было никакой возможности, поэтому рыцарь был совершенно во власти разбойников. Прислонившись к дереву, опустив голову на грудь и скрестивши руки, Дон-Кихот покорно ждал своей участи.

Разбойники опорожнили чемодан и котомку Санчо и уже собирались обыскать его самого, при чем, конечно, добрались бы до денег, которые были спрятаны у оруженосца в его кожаном поясе, как вдруг, на его счастье, в это время явился атаман - человек лет тридцати четырех, с строгим, повелительным взглядом. Он ехал на статном коне и был отлично вооружен. Видя, что его оруженосцы, как величали себя разбойники, намереваются грабить Санчо, он приказал им остановиться. Те покорно повиновались, и таким образом казна Санчо уцелела. Атаман с видимым удивлением взглянул на одетого в латы, но безоружного Дон-Кихота.

-- Успокойтесь, сенор, - обратился к нему атаман: - вы попали в руки не к какому-нибудь варвару Озирису, а к Року Хинару, более сострадательному, чем жестокому.

-- Безстрашный Рок, - проговорил Дон-Кихот, - меня угнетает не то, что я очутился в твоих руках, а то, что я оказался настолько нерадивым, что разстался с своим оружием и разнуздал своего коня, и этим позволил себя взять в плен. В качестве странствующого рыцаря, я всегда обязан быть на страже самого себя. Будь уверен, великий Хинар, что если бы твои люди застали меня верхом на коне, со щитом, мечом и копьем в руках, то не скоро овладели бы мною, потому что я - Дон-Кихот Ламанчский, наполнивший мир славою своих подвигов.

Рок Хинар сразу понял, что имеет дело с помешанным. Он, правда, слышал о Дон-Кихоте, но никогда не верил рассказам о нем и никак не мог вообразить, чтобы кому-нибудь могла прийти в голову блажная мысль разыгрывать из себя странствующого рыцаря. Случай, давший ему возможность увидеть собственными глазами этого чудака, очень обрадовал атамана.

-- Храбрый рыцарь, - сказал он, - не отчаивайтесь и не кляните судьбу, приведшую вас сюда. На забывайте, что пути Промысла неисповедимы и что человек часто находит добро там, где ожидал найти зло.

Дон-Кихот хотел что-то ответить, но ему помешал раздавшийся в это время в лесу топот лошади, мчавшейся во весь опор. Через минуту к ним подскакал всадник, молодой человек, лет двадцати. Он был в широких панталонах и камзоле из зеленой шелковой материи и в валонской шляпе. Камзол был обшит золотою бахромой, а на сильно навощенных сапогах блестели золотые шпоры. Вооружение его состояло из шпаги, кинжала, маленького мушкета и двух пистолетов. Придержав коня, молодой всадник сказал Року:

-- Я искал тебя, безстрашный Рок, в надежде, что ты облегчишь, а быть-может, даже и исцелишь мои страдания. Вижу твое недоумение, и поэтому спешу назвать себя. Я - Клавдия, дочь Симона Сильного, твоего искренняго друга, и заклятого врага твоего недруга, Клокеля Торельяса. Ты меня видал несколько раз, но, очевидно, не узнал в мужском платье. У Торельяса, как ты знаешь, есть... вернее сказать - был сын, дон Винцент... Но разскажу тебе все дело в нескольких словах. Винцент любил меня, и я любила его, тайком от отца. Что делать: сердце не признает никаких законов и стеснений! Мы поклялись друг другу в том, что сделаемся супругами, и я была вполне уверена в своем счастии. Вчера, однако, я узнала, что Винцент изменяет своей клятве и женится на другой, и что его свадьба назначена на сегодняшнее утро. Отца моего не было дома, поэтому мне было нетрудно одеться в это платье и поскакать верхом к Винценту. Я встретила его недалеко отсюда. Не теряя времени на пустые жалобы и упреки, я выстрелила в него сначала из мушкета, а потом и из обоих пистолетов. Всадив в него три пули, я открыла в его теле выходы для крови, которая должна была омыть мою поруганную честь. Обливаясь ею, он упал на руки сопровождавших его слуг, которые не могли или не смели защитить его. Затем я отправилась сюда, в лес, чтобы отыскать тебя и просить помочь мне бежать во Францию; там у меня есть родные, у которых мне можно будет укрыться. Вместе с тем, я умоляю тебя, благородный Рок, защитить моего отца от мщения многочисленной родни Винцента.

Любуясь прекрасною и энергичною молодою девушкой, атаман ответил ей:

-- Сначала отправимся узнать, действительно ли вы, прелестная сенорита Клавдия, убили Винцента, а потом уж и решим, что предпринять.

-- Пусть никто не трудится защищать эту даму! - воскликнул Дон-Кихот: - я беру это на себя. Дайте мне коня и оружие и ожидайте меня здесь, Я отправлюсь к тому месту, гф повержен во прах прелестною рукой второй Дианы клятвопреступный Винцент, и заставлю его, живого или мертвого, сдержать данную им клятву.

-- И пусть никто не сомневается в успехе этого дела, - подхватил Санчо: - у моего господина замечательно счастливая рука на устройство супружеств. Не дальше, как на прошлой неделе, он заставил одного молодого сенора жениться на молодой девушке, обманутой им, и если бы злые волшебники, со всех сторон преследующие моего господина, не превратили этого сенора в лакея, то дело было бы окончательно улажено.

По Рок, увлеченный созерцанием красавицы, не слыхал, что ему говорили Дон-Кихот и Санчо. Отдав своим подчиненным приказание ожидать его возвращения, он поскакал с Клавдией отыскивать Винцента. На том месте, где Клавдия оставила его, они нашли только следы крови. Оглянувшись вокруг, они заметили на вершине холма группу людей и догадались, что это слуги дона Винцента, увозящие своего господина, быть-может, уже мертвого, а может статься, еще и живого. Пришпорив своих коней, атаман и Клавдия догнали тех людей, которые, действительно, везли положенного поперек лошади дона Винцента, умолявшого их слабым голосом позволить ему умереть на месте, так как от тряски он невыносимо страдал. Клавдия и её спутник соскочили на землю и приблизились к умирающему. При виде Рока Хинара слуги дона Винцента страшно испугались, но еще более испугалась Клавдия, взглянув на своего жениха. Растроганная и смягченная девушка приблизилась к раненому, взяла его за руку и сказала:

-- Если бы ты отдал мне эту руку, как обещал, то не находился бы в подобном положении.

Раненый открыл уже помраченные тенью смерти глаза и, узнав Клавдию, ответил ей прерывистым шопотом:

-- Прекрасная... обманутая Клавдия... ты меня... убила, но... не того... заслуживала... моя... горячая... любовь... к тебе... Никогда не... Желал я... оскорбить... тебя... ни делом... ни даже... намерением.

-- Как! - вскричала изумленная Клавдия: - разве ты не отправлялся венчаться с другою сегодня поутру, когда я встретила тебя?

-- И не... думал, - возразил Винцент. - Злая... судьба... моя... принесла... тебе эту... ложную... весть... Она... пожелала, чтобы... ты... убила... меня... из ни... на чем... не основанной... ревности... Но я... счастлив, что... оставляю... свою... Жизнь... в... твоих... руках... Верь... мне, я ничего... так... не желал, как... быть... твоим... мужем...

привести в себя только Клавдию: жизнь же её жениха навсегда покинула его.

Убедившись в ужасной истине, Клавдия в изступлении отчаяния стала рвать на себе волосы, царапать себе лицо, плакать, стонать и кричать.

-- Неблагоразумная, жестокая женщина! - вопила она, колотя себя в грудь, - как легко исполнила ты свое ужасное намерение!.. О, слепая, злая, бешеная ревность, к какому страшному концу приводишь ты тех, которые позволяют тебе овладеть их сердцами!.. Безценный, ненаглядный мой Винцент! я сама лишила тебя возможности исполнить твою клятву... Если ты простил меня, то я никогда не прощу себе ни в этой жизни ни в будущей!

Отчаяние молодой девушки было так глубоко, что даже у твердого духом бандита выступили на глазах слезы искренняго сочувствия, а слуги умершого плакали навзрыд. Клавдия снова упала в обморок. Весь холм казался местом скорби и слез.

Наконец, Рок Хинар приказал слугам дона Винцента продолжать путь с прахом своего господина.

Приведенная опять в чувство Хинаром, Клавдия изъявила непременное свое желание поступить в монастырь, чтобы там посвятить свою жизнь служению Богу. Бандит одобрил это решение и предложил молодой девушке проводить ее до той обители, в которой была настоятельницей её тетка. В то же время он дал слово защищать её отца от мести родных убитого ею юноши. Последнее предложение Клавдия приняла с благодарностью, а от первого отказалась и, сев на лошадь, поспешно уехала одна.

Таков был конец любви прекрасной Клавдии, дочери Симона Сильного, человека, известного своим богатством и прекрасными душевными качествами.

Возвратившись назад, Рок Хинар нашел своих оруженосцев на прежнем месте, в лесу, а посреди них - Дон-Кихота, сидевшого теперь верхом на Россинанте и убедительно уговаривавшого разбойников отказаться от того рода жизни, который они избрали, одинаково пагубного как для тела, так и для души. По большая часть разбойников были грубые гасконцы, и речь рыцаря не производила на них никакого впечатления. Санчо держался возле него, тоже верхом на осле.

Рок Хинар прежде всего спросил Санчо, получил ли он обратно отнятые у него вещи.

-- Получил, - ответил Санчо. - Не досчитываюсь только трех платков, которые для меня дороже, нежели для другого три больших города.

-- Что ты городишь! - вскричал один из разбойников, - эти платки у меня: они не стоят и трех реалов.

-- Твоя правда, - сказал Дон-Кихот. - Но мой оруженосец ценит эти платки так дорого потому, что получил их на память от особы, которая очень заинтересовала его.

Рок Хинар приказал возвратить Санчо и платки. Затем он предложил своей шайке показать ему все, что ими было награблено у других путешественников. Быстро сделав оценку добыче, он перевел на деньги то, чего нельзя было разделить, и распределил все на столько равных частей, сколько было разбойников. Он сделал это так справедливо и ловко, что все его подчиненные остались вполне довольны.

-- Если бы я не был таким точным и справедливым с моими людьми, - сказал атаман, обращаясь к молча глядевшему на дележку Дон-Кихоту, - то и не в состоянии был бы ладить с ними.

-- Значит, - заметил Санчо, - и между ворами много значит правда.

В ответ на это один из разбойников навел было на неосторожного болтуна аркебуз и, наверное, размозжил бы ему голову, если бы Рок не удержал его. Санчо весь затрясся и поклялся не раскрывать более рта, пока будет находиться в обществе этих горячих людей.

По вот прискакал разбойник-часовой, обязанный следить по дороге за всеми проезжающими и прохожими и уведомлять атамана обо всем, что увидит.

-- Атаман, - сказал он Року, - неподалеку отсюда, по дороге в Барцелону, показалось много народу.

-- Какого? - спросил Рок. - Такого, какого мы ищем, или такого, который нас ищет?

-- Какого мы ищем, - ответил часовой.

Разбойники поспешили исполнить это приказание, а Рок, в ожидании их возвращения, остался с Дон-Кихотом и Санчо.

-- Наш образ жизни, вероятно, поражает вас, сенор рыцарь, - начал атаман, обращаясь к Дон-Кихоту. - Паши приключения должны вам казаться чем-то особенным. Я этому не удивляюсь: трудно Вести более тревожную и опасную жизнь, чем ведем мы, бандиты. Меня побудила взяться за эту профессию жажда мщения, которая иногда овладевает и самым кротким сердцем. От природы я человек добрый и мягкий, но желание отомстить за одно незаслуженное мною оскорбление заглушило во мне всякое другое чувство, и я упорно остаюсь бандитом, хотя отлично понимаю, к чему это, в конце-концов, должно привести меня. И подобно тому, как один грех влечет за собой другой, как одна бездна ведет в другую, так и мною до такой степени овладела привычка к мщению, что я теперь являюсь мстителем не только за себя, но и за других. Однако, Бог не лишает меня надежды выйти когда-нибудь из лабиринта моих грешных дел и достигнуть тихой пристани спасения.

Слова Рока очень удивили Дон-Кихота. Он никогда не думал, чтобы между грабителями и разбойниками мог найтись человек с таким возвышенным образом мыслей.

-- Благородный Рок, - произнес рыцари, - больной, почувствовавший свою болезнь и понявший, что ему необходимо лечиться, уже одним этим делает первый шаг к выздоровлению. Вы знаете, чем вы больны, и Небо или, лучше сказать, наш общий врач Бог укажет вам целебное средство, которое и спасет вас. Грешник, сознающий свои грехи, ближе к раскаянию, чем тот, который грешит, не понимая, что делает. Не поддавайтесь-же, мой друг, отчаянию и ждите минуты исцеления. Если вы желаете сократить путь к раскаянию и скорее обрести спасение, то последуйте за мною, и я сделаю вас таким же странствующим рыцарем, как я сам. Странствующий рыцарь претерпевает столько лишений, выносит столько трудов, подвергается таким опасным приключениям, что вся жизнь его может считаться безпрерывном подвигом для искупления своих и чужих грехов.

слушал со слезами на глазах.

Между тем, разбойники возвратились и привели с собою двух благородных всадников, двух пеших странников, карету, в которой сидело несколько дам, шестерых слуг, сопровождавших эту карету, частью верхом, частью пешком, и, наконец, двух молодых погонщиков мулов. Пленники ехали и шли посреди окружавших их разбойников. Когда весь кортеж в глубоком молчании остановился, Рок Хинар прежде всего обратился к благородным всадникам и спросил их, кто они, куда отправляются и сколько с ними денег.

-- Мы капитаны испанской пехоты, - ответил один из них. - Направлялись же, мы в Барцелону, где, как слышно, стоят на рейде четыре фрегата, которые должны итти в Сицилию, куда мы желали бы перебраться. Солдаты, обыкновенно, бедны, но у нас в кармане есть около трехсот реалов, поэтому мы считали себя богачами и бодро совершали свой путь.

Странники, спрошенные в свою очередь, заявили, что они шли в Рим и что у них обоих с трудом наберется реалов шестьдесят. Затем атаман спросил, что это за дамы едут в карете, и получил в ответ от одного из верховых слуг, что это донна Хиомара де-Квинонес, жена неаполитанского наместника, с маленькою дочерью, дуэньей, няней, горничной и шестью слугами... Денег у нея с собою должно быть около шестисот реалов.

-- Значит, - сказал Рок, - всего наберется приблизительно около тысячи реалов. Нас шестьдесят человек, и я желал бы знать, по скольку придется из этой суммы на долю каждого... Сочтите вы сами, - обратился он к своим людям: - я, вы знаете, плохой счетчик.

Пленники с печальными лицами понурили головы. Продолжать путь без денег было для них равносильно обречению на голодную смерть. Несколько минут Рок продержал их в страхе, а потом проговорил:

-- Сеноры капитаны отделят мне для моих молодцов шестьдесят реалов, а у супруги неаполитанского наместника я попрошу для них же восемьдесят реалов. Всем известно, что каждый живет, как может. Более я ничего не потребую и предоставлю всем свободно ехать и итти, куда кому нужно. Я дам даже провожатого до границ того, что мы считаем нашими владениями, чтобы никого не задержали те из моих молодцов, которые посланы на разведки и легко могут встретиться. Я не трогаю ни военных ни знатных дам, а тем более богомольцев и бедных погонщиков мулов.

Капитаны разсыпались в изъявлениях благодарности, находя, что честность и великодушие атамана безпримерны. А что касается сеноры де-Квинонес, то она хотела выйти из кареты, чтобы броситься к ногам великого атамана за то, что он оставляет а жизнь, но Рок не только не допустил ее до этого, но еще извинился перед нею в задержке и причиненном ей убытке, оправдываясь обязанностями, налагаемыми на него его профессией.

Получив от этой дамы восемьдесят, а от капитанов шестьдесят реалов, атаман сказал своим людям:

мулов.

Распоряжение атамана было исполнено безпрекословно. Затем он выбрал для путешественников провожатого с охранным листом. Путешественники так были поражены его благородною наружностью и великодушными поступками, что смотрели на него не как на разбойника, а как на великодушного сказочного героя, и поэтому простились с ним очень дружественно.

-- Как вы думаете, братцы, - пробурчал на испанско-гасконском наречии один из разбойников, обращаясь к своим товарищам: - по-моему, нашему атаману более пристало быть монахом, чем бандитом? Только пусть бы он спасал душу на своя деньги, а не на наши.

Прежде, чем кто-либо из товарищей говорившого успел возразить на это, Рок Хинар обнажил меч и раскроил дерзкому разбойнику голову.

-- Вот как я наказываю за неумение держать на привязи свой язык! - хладнокровно произнес атаман, вытирая о траву меч.

Приказав подать себе письменные принадлежности, Рок сел и написал одному из своих друзей в Барцелоне, что у него находится тот знаменитый рыцарь Дон-Кихот Ламанчский, о котором написана книга и так много говорится в обществе. Далее он сообщал, что этот удивительный рыцарь обладает большими сведениями и прекраснейшим в мире характером, но, очевидно, помешан на странствующем рыцарстве. Письмо атамана заканчивалось следующим образом:

"Через три дня я пришлю Дон-Кихота к вам в Барцелону, вооруженного с головы до ног и верхом на его знаменитом Россинанте. Надеюсь, что он не мало доставит вам удовольствия. Его сопровождает оруженосец Санчо Панца, личность тоже очень интересная, только совершенно в другом роде, нежели его господин. Впрочем, они как будто взаимно дополняют друг друга, так что одного из них трудно представить себе без другого".

Это письмо было отправлено в Барцелону с одним из самых расторопных и надежных оруженосцев Рока.