Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава LXVII, в которой рассказывается о решении Дон-Кихота сделаться пастухом на время своего годового искуса и о других не мен е е интересных событиях.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава LXVII, в которой рассказывается о решении Дон-Кихота сделаться пастухом на время своего годового искуса и о других не мен е е интересных событиях. (старая орфография)

ГЛАВА LXVII,
в которой рассказывается о решении Дон-Кихота сделаться пастухом на время своего годового искуса и о других не менее интересных событиях.

Дон-Кихот ожидал своего оруженосца, сидя под деревом, немного в стороне от дороги, и, по обыкновению, предавался своим горестным размышлениям.

Наконец, притащился и Санчо и сейчас же принялся рассказывать о том, как он славно провел время с лакеем Тозилосом.

-- Санчо, - воскликнул Дон-Кихот, - неужели ты и в самом деле думаешь, что это настоящий лакей?! Неужели ты забыл о происходивших на твоих глазах превращениях: несравненной Дульцинеи - в грубую крестьянку, а рыцаря Зеркал - в баккалавра Самсона Караско? Точно так же волшебники, на зло мне, превратили и того молодого человека, который соблазнил дочь донны Родригец, в лакея Тозилоса... Но ты, по крайней мере, спрашивал у этого ложного Тозилоса, что сделалось с прекрасною и черезчур беззастенчивою Альтизидорой? Оплакивала ли она меня, или сейчас же, в минуту моего отъезда, поспешила похоронить свою безнадежную любовь ко мне?

-- Очень мне нужно, ваша милость, спрашивать о всякой дрянной девчонке, - ответил Санчо. - Да и вам охота вспоминать о каждой влюбленной в вас дуре!

-- Санчо, есть большая разница между любовью и благодарностью. Благородный человек, в особенности же странствующий рыцарь, может оставаться равнодушным и холодным к влюбленным в него красавицам, но быть к ним неблагодарным он не имеет права. По всему было видно, что я, сам того не желая, возбудил самую пылкую любовь в сердце Альтизидоры. Ты был свидетелем, как она, забыв всякий стыд, при всех обнаружила свое чувство ко мне. Ведь проклятия, которыми она меня осыпала при моем отъезде, были, в сущности, признаниями в любви. Я не мог утешить её даже надеждою на взаимность, потому что мое сердце принадлежит навеки несравненной Дульцинее; я не мог и подарить ей что-нибудь такое, что доказало бы ей мою признательность за её любовь, потому что у меня нет сокровищ; следовательно, я могу подарить ее только воспоминанием, не затмевая, однако, этим воспоминания о Дульцинее, той самой Дульцинее, которую ты так мучишь, отказываясь отхлестать себя ради нея. О, как я желал бы видеть пожранным волками твое неуклюжее, толстое тело, которое ты предпочитаешь сохранить лучше в добычу земным червям, чем пожертвовать им для разочарования дамы моего сердца!

-- Сказать по правде, ваша милость, - проговорил Санчо, - и до сих пор все еще не возьму в толк, какое отношение может иметь моя порка к разочарованию очарованных? Мне кажется, это все равно, что чесать вам пятку от моей головной боли... Я готов поклясться, что во всех историях, прочитанных вашею милостью, не было написано ни одного слова о том, чтобы один обязан был отодрать себя для разочарования другого... Впрочем, я уже не раз говорил вашей милости, что сделаю вам удовольствие - выпорю себя, но только тогда, когда мне придет к этому охота.

-- Да просветить тебя Небо настолько, чтобы ты сознал, наконец, свою обязанность оказать помощь моей даме и повелительнице, которая, вместе с тем, и твоя повелительница, так как ты мой слуга! - сказал Дон-Кихот.

С этими словами он забрался на своего Россинанта, чтобы продолжать путь. Санчо лениво плелся за ним. В течение этого дня они увидели тот самый лесной луг, возле которого их чуть не истоптали быки.

-- Помнишь, Санчо, - произнес Дон-Кихот, - как мы тут встретили прекрасных пастушек, хотевших воскресить счастливую Аркадию? Мне очень понравилась их затея... Если ты согласен, мой друг, то мы с тобою, в подражание этим пастушкам, сделаемся тоже пастухами, хотя бы только на этот год, который я должен жить в уединении и мире. Я куплю несколько овец, обзаведусь всем, что нужно для пастушечьей жизни, и мы станем - я под именем Кихотиса, а ты под именем Пансино - бродить по горам, лесам и лугам, распевая то веселые, то жалобные песни, смотря по настроению. Будем утолять свою жажду водою прозрачных ручейков и рек; дубы предложат нам в изобилии свои сладкие и полезные для здоровья плоды; пробковые деревья послужат нам шатрами для ночного" отдыха; розы дадут нам свой сладкий аромат; луга будут нашими коврами, роскошнее которых не найти ни в одной мастерской, где работают люди; солнце, луна и звезды осветят нам дни и ночи; словом - вся природа будет служить нам, и мы уподобимся греческим богам.

-- Гм! - воскликнул Санчо. - Хороши же были эти греческие боги, если и мы с вами можем сделаться похожими на них!.. Ну, да ладно, ведь это вы только так говорите, для примера... А сделаться пастухом я не прочь: это самая подходящая жизнь для меня... Может-быть, не откажутся вступить в нашу компанию и Самсон Караско с цырюльником... да как бы и самого священника не взяла охота по, быть пастухом, - он тоже не прочь повеселиться пастушечьими песнями и играми.

-- Может-быть, Санчо, - сказал Дон-Кихот. - Если они все трое согласятся сделаться пастухами, то я назову баккалавра Самсонетом или Карасконом, цырюльника - Николасо, а священника... Вот этого я уж и не знаю, как переименовать... Не назвать ли его разве Куриамбро {Священник-по-испански: "el cura".}? Даму свою мне не к чему переименовывать: имя Дульцинеи одинаково подходит как герцогине, так и пастушке. Ты же можешь назвать свою даму как угодно...

-- Я назову ее Терезиной, - подхватил Санчо: - это имя звучит красивее Терезы, и, вместе с тем, напоминает его. И какие же я буду сочинять стихи, в честь её - просто прелесть! Она иногда ревнует меня к другим, а тогда увидит, что только напрасно мучает себя, потому что в моих стихах не будет ни одного слова о других... Жаль только, что священникам не полагается иметь пастушек... Ну, да и так будет хорошо. Что же касается Самсона, то у него, наверное уж есть своя пастушка.

-- Ах, Санчо, что это будет за прекрасная жизнь! - восторгался Дон-Кихот. - Заведем дудок, свирелей, скрипок, тамбуринов, альбогов и будем по целым дням наигрывать на них...

-- Это металлическия доски, которые издают весьма приятные мелодичные звуки, когда их ударяют одну о другую. Слово "альбог" - арабское, как и все слова нашего языка, начинающияся слогом "аль". Советую тебе запомнить это, Санчо, на всякий случай. Стихотворством займусь и я, да и наши товарищи не отстанут от нас в этом возвышенном занятии. Я буду воспевать мои страдания в разлуке с несравненною Дульцинеей, ты - свою любовь к Терезине, Самсон Караско и священник будут по-латыни прославлять Бога и природу, и вообще у нас устроится настоящий Парнас.

-- Да, зажили бы мы, действительно, что называется, припеваючи, - со вздохом сказал Санчо. - Но я уж такой несчастный человек, что не дождаться мне никогда такой прекрасной жизни!.. А уж каких бы я наделал хорошеньких деревянных ложек, если бы стал пастухом! Сколько накопил бы сладких сливок, набрал бы салата, наплел бы душистых венков, наделал бы деревенским ребятишкам игрушек!.. Сложа руки я не стал бы сидеть, и если бы не приобрел славы умного человека, то, по крайней мере, - изобретательного и искусного... Дочь моя Санчика приносила бы нам обед в наши шалаши... Но только заигрывать с ней я никому не позволил бы, шалишь!.. Нет, лучше пусть не ходит; заставим носить нам еду и питье моего сына, к которому ничего не пристанет. Удали искушение - удалишь прегрешение, говорят старики. Когда не видят глаза, спокойнее сердцу. На Бога надейся, а сам не зевай...

когда оне просятся тебе на язык! Но, что тебе говорить, что стрелять горохом в стену - одно и то же!.. Видно, горбатого исправит одна могила...

-- Уж и вы хороши, ваша милость! Печка говорит котлу: "Сними с себя черноту, и будешь чист". Вы учите меня не говорить пословиц, а сами тут же говорите их!

тебе, что пословицы, это - короткия сентенции, основанные на долгом опыте и наблюдениях древних мудрецов, и тот, кто употребляет их не кстати, подобен безразсудному моту, швыряющему деньги куда попало, вместо того, чтобы приносить ими пользу... Но, довольно болтать: солнце клонится к западу, и нам пора остановиться на ночлег, а

К великому огорчению Санчо, пришлось и на этот раз ночевать в лесу и удовольствоваться остатками провизии, вывезенной из дома дона Антонио, и ключевою водой. Утешился бедный лакомка только тем, что заснул как камень, между тем как его господин еще долго ворочался с боку на бок, охал, стонал и вздыхал, обуреваемый грустными мыслями о томящейся в очаровании несравненной Дульцинее.