Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава LXVIII, в которой описывается новое приключение Дон-Кихота.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава LXVIII, в которой описывается новое приключение Дон-Кихота. (старая орфография)

ГЛАВА LXVIII,
в которой описывается новое приключение Дон-Кихота.

Луна не показывалась и поэтому ночь была темна. Очевидно, госпожа Диана отправилась к антиподам, чтобы осчастливить и их своею кроткою улыбкой. Дон-Кихоту в эту ночь совсем не удалось воспользоваться благодеяниями сна: не успел он задремать, как был разбужен страшным храпом Санчо. Разбудив своего оруженосца, Дон-Кихот с досадой проговорил:

-- Меня удивляет твоя беззаботность, Санчо! Ты как будто высечен из мрамора или вылит из бронзы - так мало в тебе чувства. Я бодрствую - ты храпишь, я плачу - ты поешь, я изнемогаю от воздержания - а ты в это время наедаешься так, что потом едва можешь дышать. Верному слуге следовало бы разделять горе своего господина и стараться облегчить его страдания хоть бы сочувствием... Но ты делаешь наоборот: ты не только не облегчаешь моих неслыханных страданий, а еще усугубляешь их своею ленью и нерадивостью. Будь ты, наконец, человеком, не заставляй меня претерпевать лишния мучения: встань и дай себе триста или четыреста ударов ремнем в счет тех, которыми тебе назначено разочаровать Дульцинею... Умоляю тебя, сделай это, наконец! Не заставляй меня опять прибегнуть к насилию... Если ты исполнишь мою просьбу, мы остальную часть ночи проведем в пении. Я стану оплакивать в своих песнях горесиь разлуки, а ты - сладость супружества. Таким образом мы сделаем первый опыт той пастушеской жизни, которую станем вести потом в продолжение года.

-- Я не монах, ваша милость, чтобы вставать в полночь и бичевать себя, - возразил Санчо. - Притом я не думаю, чтобы после норки у кого-нибудь была охота распевать песни... Дайте мне, ради Бога, спокойно спать, блого Господь посылает мне сон. Если вы не отстанете сейчас от меня, я вовсе не стану драть себя... пусть ваша Дульцинея навеки остается очарованною!

-- О, черствая душа! - воскликнул Дон-Кихот. - О, безчувственный оруженосец! О, неблагодарный слуга, не помнящий милостей, которыми я тебя осыпал!.. Вспомни, деревянный чурбан, что ты был губернатором только благодаря мне, потому что, не будь меня, герцог и внимания на тебя не обратил бы... Имей в виду и то, что через меня же тебе предстоит сделаться графом, как только окончится год моего искуса...

-- Не нужно мне ни губернаторств ни графств, когда мне хочется спать, - перебил Санчо. - Дороже сна нет ничего на свете, потому что в нем человек ни в чем не нуждается, ни о чем не тужит и ни за чем не гонится. Сон, это - плащ, прикрывающий все наши помыслы, это - насыщающая нас пища, прохлада, умеряющая сжигающий нас огонь желаний, это - всемирная монета, на которую можно купить сладостный покой, равняющий короля с простолюдином, мудрого - с глупым... Одно только не хорошо: уж очень сон походит на смерть, так что иной раз и не отличишь их.

-- Вот сейчас ты сказал очень умно, Санчо, - похвалил Дон-Кихот. - Сразу видно, что ты, по пословице, живешь не с тем, с кем родился, а с тем, с кем сдружился.

-- Ну, опять сами заговорили пословицами, а потом начнете мне выговаривать за них! - вскричал Санчо. Да вы, ваша милость, начинаете чаще меня сыпать ими... Положим, оне у вас все кстати, а у меня выскакивают изо рта как попало, без всякого порядка... Но, как бы там ни было, пссловица все остается пословицей.

Беседа Дон-Кихота и Санчо была вдруг прервана странным глухим шумом, перемешанным с резкими, пронзительными звуками, доносившимися откуда-то издалека. Дон-Кихот вскочил и ухватился за меч, а Санчо поспешно устроил себе баррикаду из доспехов своего господина и его чемодана и подполз под осла. Шум все усиливался. Санчо все более и более трусил, а Дон-Кихот, наоборот, преисполнялся все большого мужества. Дело в том, что торговцы свиньями гнали громадное стадо этих животных в город, на рынок. Топот, визг и хрюканье свиней и составляли тот странный шум, который заставил Дон-Кихота взяться за оружие, а Санчо - спрятаться. Выскочив вдруг из-за деревьев всею своею массой, свиньи опрокинули Дон-Кихота с его мечом, затем Россинанта и осла, под которым приютился Санчо, и мгновенно разметали устроенные оруженосцем баррикады. Кое-как высвободившись из-под осла, Санчо попросил у Дон-Кихота меч, говоря, что чувствует непреодолимое желание перебить этих невежливых гостей.

-- Оставь их, Санчо, - грустно ответил Дон-Кихот. - Пусть они спокойно продолжают путь... Этот новый позор послан мне в наказание за мой грех... Небо справедливо карает странствующого рыцаря, не сумевшого отстоять себя от поражения, и предает его на съедение зверям, на укушение змеям и на топтание свиньям.

-- Значит, это тоже наказание Неба, ваша милость, что странствующие оруженосцы должны терпеть голод, жажду, холод и всяческия другия терзания! - подхватил Санчо. - За что же такая немилость нам? - решительно в толк не возьму. Если бы мы были сыновьями рыцарей или их родственниками до четвертого колена, то оно понятно было бы, что и нам приходится отдуваться за их прегрешения, как сказано в священном писании, а то, что общого, например, у Санчо Панцы с Дон-Кихотом?.. Эх, не стоит и голову себе ломать над этими вопросами!.. Давайте, лучше приляжем опять да вздремнем еще немного до зари... Как встанет солнышко, так поднимемся и мы с новыми силами.

-- Спи, Санчо; спи ты, сделанный только для спанья, а я, созданный для бодрствования, погружусь снова в свои размышления и переложу их в стихи, которые я потом спою для услаждения своей горести.

Не прошло и минуты, как лес снова огласился его богатырским храпом.

Дон-Кихот прислонился к дереву и пропел под музыку своих вздохов следующия строфы:

"Любовь, когда я подумаю о страданиях, причиненных тобою, мне так и хочется умереть, чтобы прекратить мои мучения.

"Но когда я достигаю врат смерти, представляющихся тихою пристанью в море страданий, я чувствую такую радость, что вновь хочу жить и уже не стремлюсь к этой пристани.

"Таким образом, жизнь убивает меня, а вид смерти - оживляет. Игралищем жизни и смерти, о, жестокая любовь, ты делаешь меня!"

Раздираемый горестью в разлуке с Дульцинеей, томивиый мыслью о своем поражении, Дон-Кихот сопровождал чуть не каждое слово своей песни стонами и вздохами и плакал горькими слезами.

Рыцарь, пел до самого восхода солнца, которое вызвало пробуждение и Санчо. Оруженосец потянулся, зевнул несколько раз с такою силой, что чуть не вывихнул себе челюстей, протер глаза и осмотрел с искренним сожалением истоптанную свиньями котомку. Послав ко всем чертям и этих свиней и тех, кто гнал их, он с унылым видом принялся седлать Россинанта и осла.

День прошел без всяких приключений, но под вечер наши путешественники увидели человек десять верховых и пятерых пеших, двигавшихся к ним навстречу. Всадники были вооружены копьями и закрывались щитами. Санчо обмер от ужаса, когда разглядел их, а Дон-Кихот заволновался при мысли, что честное слово, данное им рыцарю Серебряной Луны, препятствует ему вступить в бой с этими вооруженными людьми.

-- О, Санчо, - произнес он скорбным голосом, - если бы у меня не были связаны руки клятвенным обещанием не дотрогиваться до оружия, то эти воины, очевидно, собирающиеся напасть на нас, были бы все поражены в одно мгновение ока моим славным мечом!.. Впрочем, может-быть, они и не имеют враждебных намерений.

с дороги. Остальные пешие повели осла Санчо. Все это проделывалось в глубоком молчании. Дон-Кихот несколько раз раскрывал рот, чтобы спросить, куда его ведут и что хотят с ним делать, но направленные против него копья не позволяли ему привести его намерения в исполнение. То же самое было с Санчо: едва только он выказывал поползновение говорить, как кто-нибудь из окружавших его людей ударял его палкой по спине, при чем кстати попадало и ни в чем неповинному Длинноуху, точно и он изъявлял желание нарушить таинственное молчание.

При наступлении темноты, незнакомцы стали подгонять трепещущих от страха пленников, крича им грубым голосом:

-- Двигайтесь же скорее, неповоротливые троглодиты {Троглодиты - баснословные пещерные обитатели.}!.. Никшните, нечестивые варвары!.. Терпите молча, дикие антропофаги {людоеды.}!.. Чего стонете и вздыхаете, злосчастные скифы!.. Закройте свои зенки, кровожадные полифемы {Полифемы - сказочные одноглазые чудовища, циклопы.}!..

-- Ишь ведь как ругаются, - чтоб им пусто было! - шептал про себя Санчо, объясняя по-своему мудреные слова: "троглодиты", "антропофаги", "скифы" и "полифемы", основываясь на созвучии их с словами из его обиходного лексикона. - Пропали теперь наши бедные головушки, не спастись нам от погибели!.. Сколько раз я говорил своему господину, что его затеи до добра не доведут, - не хотел слушаться, вот теперь и платись за свою глупость!.. Ну, он-то сам виноват, а я-то при чем? Мне-то за что страдать?

ждать нечего, он мужественно приготовился ко всему и поручил душу свою Богу. При мысли о том, что ему, быть-может, более не суждено увидеть ясные очи своей Дульцинеи, он чувствовал, как сердце его обливалось кровью, но вслед затем он утешил себя соображением, что когда-нибудь увидится с нею в горних селениях.

Около часу пополуночи пленников привели в тот самый замок, в котором они прогостили столько времени у герцогской четы.

-- Пресвятая Богородица! - мысленно воскликнул Дон-Кихот, - что бы это могло значить? Неужели герцог и герцогиня, осыпавшие меня такими почестями и столькими любезностями, вдруг превратились в моих врагов, посягающих на мою свободу и жизнь? Впрочем, одно дело быть победителем, а другое - быть побежденным: сообразно с этими двумя положениями меняются и отношения людей. Стоящему высоко - почет, упавшему низко - позор...

Между тем, пленников ввели во двор замка, где их ожидало зрелище, способное навести ужас на кого угодно.