Дон-Кихот Ламанчский. Часть II.
Глава LXIX, о самом странном из всех приключении Дон-Кихота, описанных в этой длинной и правдивой истории.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть II. Глава LXIX, о самом странном из всех приключении Дон-Кихота, описанных в этой длинной и правдивой истории. (старая орфография)

ГЛАВА LXIX,
о самом странном из всех приключении Дон-Кихота, описанных в этой длинной и правдивой истории.

Соскочив с коней, всадники подхватили Дон-Кихота и Санчо на руки и понесли во внутренний двор замка. Несмотря на глубокую ночь, на дворе было совершенно светло вследствие того, что на выходивших на него галлереях горело множество ламп и вокруг всего двора были воткнуты в землю пылающие факелы. Посреди двора, аршина на два от земли, возвышался катафалк, покрытый черным бархатом и окруженный безчисленным множеством восковых свечей, горевших в серебряных шандалах; на катафалке лежало бездыханное тело молодой красавицы, прелестной и в самой смерти. Голова её, обвитая гирляндою цветов, покоилась на парчевой подушке; в скрещенных руках она держала пальмовую ветвь. Возле катафалка была эстрада, на которой возседали два короля, с коронами на голове и скипетрами в руках. На ступени этой эстрады посадили Дон-Кихота и Санчо, дав им понять знаками, что они должны хранить полное молчание. Впрочем, это предупреждение было совершенно излишнее: пленники и без того не дали бы воли своим языкам, совершенно онемевшим у них от удивления и ужаса. Вслед за тем на эстраде появились герцог с герцогиней и сели на приготовленные для них места, рядом с королями. Пленники встали и почтительно поклонились герцогской чете, на что та милостиво ответила движением рук.

Нужно сказать, что лежавшая на катафалке красавица была не кто иная, как Альтизидора, и Дон-Кихот сразу узнал ее. Узнал ее также и Санчо, но, конечно, на него зрелище этой злосчастной жертвы любви произвело совершенно другое впечатление, нежели на его господина.

Но вот к Санчо подошел лакей и накинул ему на плечи длинную мантию из черного камлота, разрисованную огненными языками, а на голову надел остроконечный колпак, в роде тех, которые надевают осужденным инквизицией. Наряжая таким образом бывшого оруженосца, лакей шептал ему на ухо, чтобы он не смел и пикнуть, если не хочет быть зарезанным на месте. Увидав себя всего в огненных языках, Санчо сначала едва не лишилась чувств от испуга, но потом успокоился, убедившись, что эти огни не жгут. Сняв с головы колпак, он взглянул на нарисованных на нем чертей, окруженных тоже огненными языками, затем снова надел его и пробормотал про себя:

"Не так страшен чорт, как его малюют! Авось Бог помилует нас и на этот раз!"

Дон-Кихот невольно улыбнулся, глядя на потешную фигуру Санчо в колпаке и мантии, хотя это одеяние сильно смутило его, так как он отлично знал зловещее значение такого наряда.

Вдруг раздались звуки флейт, наигрывавших нежную и печальную мелодию, способную смягчить хоть каменное сердце. В то же время на ступени катафалка взошел прекрасный юноша в римском одеянии и, пробегая гибкими пальцами по золотым струнам лютни, запел звонким и приятным голосом:

"В ожидании, что, быть-может, возвратится к жизни Альтизидора, погубленная во цвете лет жестокостью Дон-Кихота, я буду воспевать её красоту и несчастие, подобных которым еще не видывал и о которых не слыхивал мир.

"Я воспою на сладкозвучной лире твою красу и твою любовь, прекрасная Альтизидора! Пусть свет узнает, кого сразила неумолимость рыцаря с железным сердцем; пусть он ведает..."

-- Довольно! - прервал его один из двух королей, - довольно! Ты никогда не кончишь, божественный певец, воспевая несравненную красоту и смерть Альтизидоры. Она не умерла вполне, как думает невежественная толпа, - нет, она продолжает жить в тысячеустной молве и в тех мучениях, которые должен претерпеть находящийся здесь Санчо Панца, чтобы вывести ее из мрака к свету... О, Радамант, возседающий со мною в мрачных пещерах судьбы и ведающий начертанные в таинственных книгах её решения, возвести присутствующим, что этой красавице суждено воскреснут!.. Не медли пролить этот бальзам утешения в истерзанные печалью и отчаянием сердца!

Второй король поднялся с своего места и возгласил голосом, похожим на трубу:

-- Соберитесь сюда все служительницы этого приюта, старые и молодые, знатные и незнатные, красивые и. безобразные! Спешите сюда, чтоб воскресить Альтизидору! Ведь для этого нужно только дать Санчо Панце двадцать-четыре щелчка по носу, ущипнуть двадцать раз тело его рук и уколоть шестью булавками в икры ног!

Услышав это, Санчо не выдержал; забыв, что ему приказано молчать, он крикнул во все горло:

-- Клянусь Богом, я скорее соглашусь сделаться турком, чем позволить, чтобы меня щелкали по носу, щипали и кололи! Какое мне дело до этой девицы - останется ли она мертвою или опять оживет! Что я, в самом деле, за такой всесветный отдувало! Какой-то дурак очаровал Дульцинею, и я должен драть себя за это плетьми; Альтизидоре вздумалось умереть - опять я виноват!.. Требуют, чтобы я давал себя на истязание ради того, чтобы она воскресла... Да где же видана такая несправедливость? с кем бы какой грех ни случился, за все я в ответе!.. Нет, слуга покорный! Ищите кого другого, а я не желаю больше играть роль козла отпущения...

-- Если ты не желаешь исполнять велений судьбы, то умрешь на месте! - загремел Радамант {Радамант - сын Юпитера и Европы, судья ада.}. - Умились, свирепый тигр! Смягчись, высокомерное творение! Молчи и терпи, презренный себялюбец. От тебя не требуют ничего невозможного, ничего такого, чего бы ты не мог перенести. Смирись и покорись, если не желаешь себе худшого... Написанного в книге судеб не изменишь. Тебе суждено быть сейчас подвергнутым щелчкам, щипкам и булавочным уколам, и ты не избежишь этого!.. Эй, исполнительницы неизменных повелений рока, приступайте к делу! За малейшее промедление вы будете отвечать сами!

С галлереи спустились шесть дуэний, из которых четыре были в круглых очках, придававших им вид сов. Подняв к небу правую руку, оне гуськом, мерными шагами приближались к Санчо, который отскочил в сторону и не своим голосом закричал:

-- Нет, нет! Пусть лучше терзает меня весь мир, но ни одна дуэнья не дотронется до меня!.. Пусть исцарапают мне все лицо кошки, как оне сделали в этом замке с лицом моего господина!.. Пусть режут меня на куски, пусть жгут раскаленными щипцами, я на все это согласен, только бы меня не трогали эти мерзкия дуэньи! Этого я не потерплю, хотя бы меня за это унесли все черти прямо в ад!

-- Смирись, смирись, сын мой! - произнес Дон-Кихот. - Дай исполнить над тобою то, что повелела судьба, и радуйся, что ты одарен чудесною силой разочаровывать очарованных и воскрешать умерших.

Убежденный этими, словами своего господина, Санчо покорно опустился на свое место и подставил нос первой из дуэний, которая дав ему здоровый щелчок по носу, низко присела перед ним.

-- Ну, нечего умасливать меня вашими фальшивыми вежливостями, госпожа дуэнья! - проворчал Санчо. - Кого бьют, тому не кланяются.

Пока бедного оруженосца угощали щелчками и щипками, он еще терпел, но когда дело дошло до булавок, он вышел из себя, схватил стоявший близ него факел и бросился с ним на своих мучительниц.

-- Прочь, служительницы преисподней! Я не железный, чтобы ни за что ни про что выносить такия муки! - крикнул он вне себя.

В эту минуту Альтизидора, которая не в состоянии была больше лежат неподвижно, пошевелнулась, и заметившие это вскричали в один голос:

-- Альтизидора шевелится! Альтизидора воскресает!

Видя, что щелчки и щипки достигли своей цели, Радамант приказал дуэньям оставить Санчо в покое и сам стал уговаривать его, чтобы он успокоился. Дон-Кихот упал перед своим оруженосцем на колени и с умилением, проговорил:

-- Сын души моей, наступила, наконец, минута, когда ты должен совершить над собою бичевание в честь очарованной Дульцинеи. Чудесная сила, таящаяся в тебе, так ярко проявила себя, что ты не можешь более отказываться от исполнения задачи, возложенной на тебя мудрым Мерлином.

себя до крови!.. Лучше привяжите мне на шею камень и бросьте меня в реку, если уж мне суждено быть жертвою для других... Да оставьте меня, наконец, в покое, если не хотите, чтобы я совсем взбесился!

При этих словах Санчо сделал такое угрожающее движении, что Дон-Кихот поспешно поднялся с колен и оступил назад.

Между тем, воскресшая Альтизидора преспокойно уселась на катафалке и свесила с него ноги. Сейчас же заиграла веселая музыка и зрители восторженно закричали:

-- Да здравствует Альтизидора!

я от души благодарю за жизнь, которую ты мне возвратил! В доказательство моей глубокой признательности, я дарю тебе полдюжины моих сорочек, хотя и не новых, но совершенно еще крепких. Может быть, оне и пригодятся тебе на что-нибудь.

Санчо опустился на колени, снял свой колпак и поцеловал руку воскресшей, так щедро награждавшей его.

Когда все успокоились, герцог приказал снять с Санчо его необычайный наряда. Оруженосец выпросил себе на память о своем подвиге мантию и колпак. Затем, пока слуги убирали катафалк и гасили огни, герцогская чета пригласила Дон-Кихота и Санчо пойти отдохнуть в те самые комнаты, которые они занимали раньше в замке.