Айвенго.
Глава VIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвенго. Глава VIII (старая орфография)

ГЛАВА VIII.

В средине арены, принц Иоанн вдруг остановился и, обратясь к приору Эймеру, заметил, что главнейшая обязанность этого дня ими забыта.

-- Клянусь Богородицею! сказал он: - мы еще не позаботились, сэр приор, кого назвать царицею любви и красоты, которая белою рукою раздавала бы пальмы победителям. Что до меня, я свободен в своих мнениях и ничего не вижу неприличного, если мои выбор падет на черноокую Ревекку.

-- Святая Дева! вскричал приор, с ужасом подняв глаза к небу: - выбрать Жидовку! Мы заслужили бы, чтоб за это нас побили камнями посреди арены, а я еще по так стар, чтоб быть мучеником. Притом, клянусь святым моим патроном, она не так хороша, как прелестная Саксонка Роуэна.

-- Саксонка, или Жидовка! отвечал принц: - собака, или свинья - для меня все равно! Хочу избрать Ревекку, хотя бы только для того, чтоб взбесить Саксонцев.

Ропот пробежал даже между его приближенными,

-- Этим шутить не надо, государь, сказал де-Браси: - ни один рыцарь не подымет копья, если будет сделан такой оскорбительный выбор.

-- Вы хотите оскорбить всех только для того, чтоб поставить на своем, сказал Вольдемар Фитцурз, один из самых старых и важнейших спутников принца Иоанна: - и если ваше высочество решитесь на это, вы только повредите своим намерениям.

-- Барон! отвечал принц, удерживая гордого копя своего: - я допустил вас к себе за тем, чтоб вы следовали за мною, а не за тем, чтоб зависеть от вашего совета.

-- Те, которые следуют за вами по путям, избранным вашим высочеством, отвечал Фитцурз, понизив голос: - получают право советников; здесь идет дело о их жизни и чести столько же, сколько и о вашей.

Из тона, которым это было сказано, Иоанн увидел необходимость уступить. - Я пошутил, сказал он: - а вы и напустились на меня, как змеи! Выбирайте же кого хотите, во имя самого дьявола, и утешьтесь!

-- Нет, нет! сказал де-Браси: - пусть трон царицы останется незанятым, пока победитель не назовет её и не выберет девицы для занятия почетного места. Это придаст новую прелесть его торжеству и научит красавиц ценить любовь храбрых рыцарей, которые возводят их на такую степень отличия.

-- Буа-Гильбер надеждый рыцарь, отвечал де-Браси: - но здесь вокруг арены много и других, которые не откажутся схватиться с ним.

-- Молчите, господа! сказал Вальдемар: - время принцу занять свое место; рыцари и зрители теряют терпение, время приближается, и теперь самая благоприятная минута начать увеселения.

Принц Иоанн, хотя еще не был монархом, однако уже видел в Вальдемаре Фитцурзе все невыгоды иметь любимца-министра, который, служа своему государю, всегда готов поступать так, как ему-самому угодно. Принц, однакожь, уступил представлению, хотя его характер был из числа тех, которые упорствуют в самых безделицах. Заняв трон свой и будучи окружен свитою, он дал знак герольдам объявить законы турнира, которые вкратце состояли в следующем:

Во-первых, пять вызывающих рыцарей должны биться с каждым, кто изъявит желание.

Во-вторых, каждый рыцарь, желающий сражаться, может по воле избрать себе противника из числа вызывающих, прикосновением к щиту его. Если он коснется древком копья, то испытание искусства должно совершаться карусельным оружием, т. е. копьями, на конце которых насажена круглая широкая дощечка, так-что никакой опасности не могло произойдти, исключая падения коня и всадника. Если удар наносится в щит острием копья, то сражение должно происходить à outrance, т. е. острым оружием, как в настоящей битве.

В-третьих, если присутствующие рыцари исполнят свои обязанности, т. е. если каждый из них переломить пять копий, то принц имеет право провозгласить победителя в первый день турнира, и этот победитель получает в награду отличного коня необыкновенной красоты и силы, и в добавок к этой награде сам рыцарь получает право наименовать царицу красоты и любви, которая в следующий день будет раздавать награды победителям.

В-четвертых, объявлялось, что на второй день будет общий турнир, в котором все присутствующие рыцари, желающие получить награду, могут принять участие, и, разделившись на две равные части, сражаться до-тех-пор, пока принц Иоанн не подаст знака прекратить битву. Тогда избранная царица красоты и любви увенчает рыцаря, которого принц провозгласит победителем в этот второй день, и возложит на него венец из золотой пластинки, выбитой наподобие лаврового венка. На второй день, рыцарския увеселения кончаются; но в следующий за тем день назначаются стрельба из лука, бой быков и другия народные увеселения. Этим способом принц Иоанн старался положить основание своей народности, которую он безпрестанно ослаблял самыми неблагоразумными поступками, оскорбляя чувства и предразсудки народа.

Арена представляла теперь великолепное зрелище. Верхния галереи были наполнены всем, что только было благородного, богатого и прекрасного в северных и средних провинциях Англии. Разнообразие одежды сановитых зрителей представляло приятную и великолепную картину, тогда-как внутреннее и нижнее пространства, наполненные богатыми горожанами и йоменами веселой (т. е. древней) Англии, в костюмах более-простых, составляли темную кайму около этого блистательного круга, возвышая и делая рельефнее его блеск и великолепие.

Герольды окончили свое провозглашение обычным возгласом: "Щедрость, щедрость, храбрые рыцари!" И дождь золотых и серебряных монет полился на них с галерей, потому-что высшим долгом рыцарства почиталось оказывать щедрость к тем, которых тот век считал в одно время и распорядителями и историками подвигов чести. На щедрость зрителей герольды отвечали обычными криками: "Любовь прекрасным! смерть противникам! честь великодушным! слава храбрым!" К этому более-бедные зрители также присоединили свои восклицания, а многочисленные трубачи огласили воздух воинскими инструментами. Как-скоро эти звуки умолкли, герольды удалились из арены в великолепном и блестящем порядке, и на поприще не осталось никого, кроме маршалов турнира, которые, вооруженные с головы до ног, в противоположных концах арены сидели на конях своих неподвижно, как статуи. В то же время, как ни была обширна огороженная площадка у северной оконечности цирка, она вдруг почти наполнилась толпами рыцарей, желавших испытать свою силу с вызывающими. С галереи представляла она вид моря волнующихся перьев, перемешанных с блестящими шлемами и высокими копьями, на конце которых у многих были прикреплены небольшие, шириною в четверть, Флюгера, волновавшиеся на ветре, вместе с безпрерывными движениями перьев, и придававшие еще большую живость зрелищу.

Наконец, барьер был приподнят, и пять рыцарей, избранные по жребию, медленно выехали на арену: один из них ехал впереди, другие четверо следовали за ним по два в ряд. Все были в великолепном вооружении. Мой саксонский летописец (Уардор) подробно описывает их девизы, цвета и шитье конской сбруи. Безполезно входить здесь в эти подробности. Приведем стихи современного поэта, который, к сожалению, написал слишком-мало;

The knights are dust

And their good swords arc rust,

Their souls are with the saints, we trust.

("Рыцари обратились в прах, добрые мечи их съела ржа; души их, надеемся мы, во святых почивают") {Из неизданной поэмы Кольриджа.}.

Время свергло их щиты и гербы со стен их замков. Самые замки превратились в разсеявшияся развалины и зеленые курганы... едва приметно место, где они находились... даже многия поколения исчезли с-тех-пор и забыты в той стороне, где они существовали со всею славою феодальных властителей и баронов. После этого, какая нужда читателю знать их имена, или преходящие символы их воинского сана?

Однакожь, рыцари, нисколько не помышляя о забвении, грозившем покрыть имена их и подвиги, въезжали на арену, сдерживая горячих коней и заставляя их идти вперед тихо, хотя в то же время старались показать их выездку и свою ловкость наездническую. С появлением всадников, звук дикой восточной музыки раздался из-за рыцарских шатров, где скрывались трубачи. Это восточное обыкновение было принесено из Святой-Земли; смешанный звук литавр и колоколов, казалось, приветствовал и вызывал на бой рыцарей, приближавшихся к платформе, где были поставлены шатры. Здесь, отделившись друг от друга, каждый тихо древком копья ударил по щиту противника, с которым хотел сразиться. Большая часть зрителей из низшого разряда, многие из высшого и даже - как говорят - некоторые из дам, досадовали на рыцарей за их намерение биться карусельным оружием. Тот же класс людей, который в наше время осыпает самыми громкими рукоплесканиями отчаянные трагедии, тогда тем большее принимал участие в турнирных сражениях, чем большей опасности подвергались действующия лица.

Изъявив свое миролюбивое намерение, принимающие вызов рыцари удалились к концу арены, где выстроились в линию; между-тем, вызывающие, выступив из шатров своих, вскочили на коней, и, предводительствуемые Брианом де-Буа-Гильбером, спустились с платформы, и каждый поспешил вступить в бой с рыцарем, ударившим в его щит.

При звуке труб и литавр, во весь опор бросились они друг на друга, и таково было превосходство силы и необыкновенное счастие вызывающих, что противники Буа-Гильбера, Мальвуазена и Фрон-де-Бёфа, брошенные с коней, покатились по земле; соперник же Гранменилля, вместо того, чтоб направить острие копья в гребень или щит своего неприятеля, так уклонился от прямого пути, что раздробили" свое оружие о латы противника, - а это считалось постыднее, нежели быть сброшенным с коня, потому-что последнее могло произойдти от случая, тогда-как первое показывало неловкость и неуменье управлять конем и оружием. Только пятый рыцарь поддержал честь своей стороны: раздробив копья, он и его противник, рыцарь Иоанна-Иерусалимского, со славою разошлись, не одержав верха друг над другом.

Крики толпы, восклицания герольдов и звуки труб возвестила торжество победителей и поражение побежденных. Первые возвратились в свои шатры, а последние, собравшись как могли, удалились со стыдом и досадою для переговоров о выручке коней и оружия, которые, по законам турнира, должны были принадлежать победителям. Один только пятый рыцарь еще оставался некоторое время на арене, приветствуемый рукоплесканиями зрителей, в среду которых он удалился - конечно, к немалой досаде побежденных его товарищей.

" выброшен из седла, и никто не давал промаха, что при каждой сшибке случалось несколько раз с их противниками. Столь постоянный успех, казалось, значительно охладил жар в их соперниках. В четвертом отряде уже явилось только три рыцаря, которые, избегая щитов Буа-Гильбера и Фронде-Бёфа, осмеливались коснуться щитов только трех других рыцарей. Но такой выбор не изменил счастия поля; вызывающие по-прежнему оставались победителями; один из их противников был опрокинут, другие два не успели в attaint {Этот рыцарский термин, перенесенный в язык юридический, получил значение измены.}, т. е. в нанесении удара в шлем или щит противника копьем, направленным прямо, так-что оружие должно переломиться, если неприятель усидит на коне.

После четвертой сшибки, арена довольно-долго оставалась пустою; казалось, никто не решался возобновить спор. Зрители роптали, потому-что между вызывающими рыцарями Мальвуазен и Фрон-де-Бёф но были любимы за свой характер, а другие, кроме Гранменилля, были ненавидимы, как иностранцы.

Таково было общее чувство негодования между зрителями; но никто не ощущал его так сильно, как Седрик-Саксонец, который в каждой победе, одерживаемой вызывающими Норманами, видел торжество неприятеля над славою Англии. Его собственное воспитание не научило его искусству сражаться на турнирах, хотя, владея оружием своих саксонских предков, он во многих случаях показал себя смелым и решительным воином. Седрик с безпокойством смотрел на Адельстана, обладавшого всеми совершенствами тогдашняго воспитания, как-бы желая, чтоб он лично своею храбростью вырвал победу из рук тамплиера и его товарищей. Но Адельстан, при всем своем мужестве и крепости тела, был слишком-тяжел на подъем и так мало честолюбив, что не решился на дело, которого Седрик, казалось, ожидал от него.

-- Счастие против Англии, милорд! сказал Седрик значительным тоном: - не потрудитесь ли вы взяться за копье?

-- Я намерен драться завтра, отвечал Адельстан: - в общем méleè; ныньче же стоит ли вооружаться?

Две вещи не понравились Седрику в этом ответе: в нем заключалось норманское слово méleè (общая схватка) и какое-то равнодушие к славе отечества. Но эти слова были произнесены Адельстаном, к которому Седрик питал столь-глубокое уважение, что не почел за нужное строго разбирать его слабости; да он не имел и времени для своих замечаний, потому-что Уамба успел ввернуть словцо, заметив:

-- Конечно, это гораздо-лучше, хотя и труднее отличиться перед стами человеками, нежели перед двумя.

Это замечание Адельстан принял за настоящую похвалу; но Седрик, который лучше понимал смысл шутки дурака, взглянул на Уамбу угрожающими глазами; к счастию Уамбы, время и место не позволили его господину употребить более-убедительных доказательств своего гнева.

Бездействие среди арены оставалось прежнее; одни только восклицания герольдов раздавались порою: "Любовь женщинам! Ломайте копья, спешите выступить, храбрые рыцари! глаза прекрасных смотрят на ваши подвиги!"

Музыка вызывающих рыцарей от времени до времени издавала громогласные звуки торжества и вызова на бой; народ сожалел о празднике, проведенном в бездействии; а старые рыцари и дворяне изъявляли в-полголоса сожаление об упадке воинственного духа, говорили о торжественных турнирах своей молодости, и соглашались, что государство не имеет уже таких знаменитых красавиц, которые оживляли турниры прежнего времени. Принц Иоанн начал поговаривать со свитою о приготовлениях к пиру и о необходимости присудить награду Бриану де-Буа-Гильберу, который, не меняя копья, выбросил из седла двух рыцарей и опрокинул третьяго.

Наконец, когда сарацинская музыка только-что окончила один из тех продолжительных и громких аккордов, которыми она нарушала тишину цирка, в ответ ей у северной оконечности раздался звук чьей-то трубы, вызывавшей на единоборство. Все устремили глаза в ту сторону, чтоб увидеть неожиданного противника вызывающих. Новый пришлец - сколько можно было судить о нем в полном его вооружении, - был немного-выше средняго роста и казался не слишком-крепкого сложения. Его латы были стальные с богатою золотою насечкою, а девизом щита его - молодой дуб, вырванный с корнем, с испанскою надписью: Desdichado, т.. е. лишенный наследства. всех его движениях, тотчас же приобрели ему благосклонность зрителей, которую многие из низшого класса выражали возгласами: - Коснитесь щита Ральфа Випонта! коснитесь щита госпиталита! он слабее прочих держится на коне: победа над ним обойдется дешево!

Рыцарь, подвигаясь вперед среди этих доброжелательных намеков, взъехал на платформу по скату, ведущему к ней от арены, и, к удивлению всех, подъехав к среднему шатру, сильно ударил острием копья в щит Бриана де-Буа-Гильбера. Все изумились этой самонадеянности, но всех более изумился сам грозный рыцарь, которого вызывали таким-образом на смертный поединок, и который, не ожидая столь дерзкого вызова, беззаботно стоял при входе в шатер.

-- Покаялся ли ты в грехах своих, брат мой? спросил тамплиер: - и отслушал ли сегодня заутреню, подвергая жизнь свою такой опасности?

-- Я лучше тебя умею встречаться со смертию, отвечал Рыцарь-Лишенный-Наследства: под этим именем неизвестный был внесен в книги турнира.

-- Занимай же место на арене, сказал Буа-Гильбер: - и взгляни последний раз на солнце: нынешнюю ночь ты будешь спать в раю.

-- Благодарю за вежливость, отвечал Рыцарь-Лишенный-Наследства: - и в замен её советую тебе переменить коня и оружие; клянусь честию, то и другое будут тебе нужны.

Выразившись так самоуверенно, он начал осаживать коня, заставил его идти задом по арене, пока не достиг таким образом северного конца поприща, где и стал неподвижно в ожидании своего противника. Этот образец наезднического искусства снова заслужил рукоплескание народа.

Бриан де-Буа-Гильбер, как ни был взбешен советом противника принять предосторожность, однакожь не пренебрег им.

Дело так близко касалось его чести, что пренебрежением надлежащих предосторожностей нельзя было дозволить сопернику одержать победу; по-этому, он выбрал испытанного и свежого коня необыкновенной силы и крепости, взял новое и крепкое копье, опасаясь, что древко прежнего ослабело в предшествовавших сшибках; наконец, сбросил с плеч поврежденный щит свой и взял новый у оруженосцев. На первом щите его находился общий девиз его ордена, представлявший двух рыцарей на одном коне, - выразительная эмблема первоначального смирения и нищеты тамплиеров, - эмблема двух этих качеств, которые в-последствии заменены были высокомерием и богатством, послужившими к уничтожению ордена. На новом щите Буа-Гильбера изображен был летящий ворон с черепом в когтях и надписью: Gare le Corbeau.

Нетерпение зрителей достигло высшей степени, когда два рыцаря стали один против другого на противоположных концах арены. Немногие полагали возможным, чтоб бой кончился в пользу Рыцаря-Лишенного-Наследства; но его смелость и ловкость почти во всех пробуждали желание ему успеха.

и в первую минуту казалось, что оба рыцаря пали, потому-что кони их от сильного удара присели на задния ноги. Но искусство рыцарей, при помощи узды и шпор, избавило копей от падения, и, бросив друг на друга взор, который, казалось, метал пламя в отверстия наличников, каждый сделал пол-оборота и, отъехав к концам арены, они оба взяли другия копья у своих оруженосцев.

Громкий крик зрителей, развевавшиеся шарфы и платки и всеобщее восклицание показывали, какое участие принимали зрители в этой сшибке, самой ровной и самой искусной из всех, бывших в тот день. Но едва рыцари стали на свои места, как гром рукоплесканий сменился тишиною столь глубокою и мертвою, что, казалось, зрители боялись переводить дыхание.

Дано было несколько минут для отдыха сражающимся и их коням. Принц Иоанн движением жезла дал знак трубить к нападению. Рыцари во второй раз бросились друг на друга и сшиблись в средине арены с тою же быстротою, с тем же искусством и силою, но бой был не так счастлив, как прежде.

В эту вторую сшибку, тамплиер направил копье в средину щита своего противника и попал в него так верно и с такою силою, что копье разлетелось в дребезги, а Рыцарь-Лишенный-Наследства опрокинулся в седло. С другой стороны, этот же Рыцарь в начале сшибки направил-было острие копья в щит Буа-Гильбера; но, переменив цель почти перед самым ударом, устремил острие в шлем, - цель, в которую трудно попасть, и в случае удачи удар становится невыносимым. Он ударил Норманца прямо в наличник, так-что наконечник копья его остался в забрале. - Даже и в этом случае тамплиер не уронил своей славы, и если б не лопнули подпруги, он наверное не был бы сброшен с лошади. Как бы то ни было, но седло, конь и всадник покатились по земле под облаком пыли.

Высвободиться из стремен и из-под упавшей лошади, было для тамплиера делом одного мгновения, и, кипя от бешенства, как за свое безславие, так и за восклицания, которыми зрители его приветствовали, он выхватил меч и устремился на победителя. Лишенный-Наследства соскочил с коня и также обнажил меч. Однакожь маршалы турнира, пришпорив коней, стали между ними и напомнили, что, по законам турнира, в настоящем случае воспрещаются поединки такого рода.

-- Если мы не встретимся, отвечал Лишенный-Наследства: - то не я буду тому причиною. Пеший или конный, на копьях, секирах или мечах, я всегда готов сразиться с тобою.

Много бы и других более-гневных слов насказали они друг другу, еслиб маршалы, скрестив свои копья, не заставили их разойдтлсь. Лишенный-Наследства возвратился на прежнее место, а Буа-Гильбер скрылся в шатре своем, где и провел остаток дня в припадках бешенства.

Не сходя с коня, победитель попросил кубок вина, и, открыв наличник или нижнюю часть шлема, объявил, что он пьет за здоровье всех истинных Англичан и за истребление чужеземных тиранов. Потом приказал трубачу своему протрубить вызов другим вызывающим, и поручил герольду объявить им, что он не намерен делать выбора, но готов сражаться с ними в том порядке, в каком они сами пожелают выходить против него.

Гигант Фрон-де-Бёф, закованный в черные латы, явился первый. На белом щите его изображена была голова черного быка, в-половину изглаженная в многочисленных его схватках, с надменною надписью: Рыцарь-Лишенный-Наследства одержал над ним легкую, но решительную победу: оба рыцаря со славою раздробили свои копья, но Фронде-Бёф, потерявший стремя в битве, объявлен был побежденными.

что потерял шлем, был признан побежденным, подобно своим товарищам.

В четвертой битве, с де-Гранменилем, Рыцарь-Лишенный-Наследства показал столько же великодушия, сколько до-сих-пор обнаруживал смелости и искусства.

Конь Гранмениля, молодой и горячий, закинулся на всем скаку и так подался в сторону, что всадник промахнулся; тогда неизвестный, не желая воспользоваться случайною выгодою, поднял копье и, миновав своего противника, возвратился на прежнее место в конце арены, предложив ему через герольда, не желает ли он снова сразиться. Но Гранмениль отказался, признавая себя побежденным столько же великодушием, сколько и искусством своего соперника.

Тысячи восклицаний приветствовали единодушный приговор принца и маршалов, объявивших, что награда этого дня принадлежит Рыцарю-Лишенному-Наследства.