Айвенго.
Глава XI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвенго. Глава XI (старая орфография)

ГЛАВА XI.

Ночные приключения Гурта этим не кончились; да и сам он то же думал, когда, прошед один или два далеко друг от друга стоявшие дома, на конце деревни увидел себя в глубокой лощине, лежавшей между двумя полянами, поросшими орешником и остролистником, между которыми там-и-сям малорослые дубы раскидывали свои ветви над самою тропинкой. Сверх того, лощина была чрезвычайно-изрезана и избита колесами при перевозе разных предметов для турнира; да притом в ней было темно, потому-что высокия закраины и кусты не позволяла проходить в нее лучам осенняго месяца.

Из деревни неслись отдаленные отголоски пира, по-временам смешанные с громким хохотом и прерываемые то криками, то дикими звуками отдаленной музыки. Все это, при непокойном состоянии города, наполненного военным дворянством и его развратною прислугою, несколько тревожило Гурта. - Жидовка говорила правду, думал он: - клянусь небом и св. Дунстаном! я лучше желал бы теперь быть дома с этим сокровищем. Здесь такое множество - не скажу отъявленных воров, но странствующих рыцарей, странствующих оруженосцев, странствующих монахов, странствующих менестрелей, странствующих фигляров и шутов, что человек даже с одною маркою был бы в опасности, а тем более какой-нибудь бедный свинопас с полным мешком цехинов. Хоть поскорее бы выбраться из тени этих проклятых кустов, чтоб можно было по-крайней-мере разглядеть этих клерков св. Николая прежде, нежели они вспрыгнут мне на плеча.

Согласно с этим, Гурт ускорил шаги, чтоб поскорей выбраться в поле, к которому вела лощина. Однакожь ему не посчастливилось, и он не достиг своего желания. Только-что дошел он до конца лощины, где кустарники росли еще гуще, как вдруг четыре человека бросились на него, точно так, как он и предвидел в своих опасениях, т. е. по двое с каждой стороны дороги, и крепко схватили его, так-что сопротивление, которое в-начале и можно было бы употребить с пользою, теперь сделалось совершенно-безполезным. - Отдавай мешок! сказал один из них: - мы народ вольный, избавляем каждого от ноши.

-- Ужь от моей-то ноши вы меня не так скоро избавили бы, еслиб мне можно было поподчивать вас хоть тремя ударами в свою защиту, пробормотал Гурт, грубую честность которого не устрашала даже и самая близкая опасность.

-- Это мы сейчас увидим, сказал разбойник, и, обращаясь к своим товарищам, прибавил: - Ведите молодца! я вижу, ему хочется, чтоб ему расколотили голову и распороли мешок; изволь: пустим кровь из двух жил разом.

Гурта повели, как было приказано, и протащив, может-быть, немножко и неучтиво через закраину по левую сторону лощины, ввели в редкий кустарник, простиравшийся до открытого поля. Он был принужден следовать за своими грубыми проводниками в самую чащу этого леса, где они совершенно неожиданно остановились на неровном, открытом месте, обнаженном от дерев, и на которое, по-этому, лучи месяца проходили свободно, не будучи пресекаемы ветвями и листьями. Здесь присоединились к разбойникам еще двое, повидимому принадлежавшие к той же шайке. При бедре у них висели короткие мечи, а в руках держали оши дубины, и Гурт заметил, что у всех шестерых были наличники, которые вполне объясняли их ремесло, еслиб даже все прежние их поступки давали повод в том сомневаться.

-- Сколько у тебя денег, приятель? спросил один из разбойников.

-- Тридцать цехинов моих собственных, угрюмо отвечал Гурт.

-- Обобрать! обобрать! закричали разбойники: - у Саксонца тридцать цехинов, и он трезвый возвращается из деревни! По всем правилам следует обобрать все, что у него ни есть.

-- Я берег их, чтоб выкупиться, сказал Гурт.

-- Осел! отвечал один из разбойников: - три-четверти двойного пива сделали бы тебя таким же свободным человеком, как и господин твой; ты даже был бы гораздо-свободнее, если он такой же Саксонец, как ты.

-- Горькая истина! отвечал Гурт: - но если эти самые тридцать цехинов могут мне купить и у вас свободу, то развяжите мне руки, и я вам заплачу их.

-- Постой, сказал один, по-видимому имевший некоторую власть над прочими: - я ощупал мешок под твоим плащем: кажется, в нем будет денег больше, чем ты сказал нам.

-- Это деньги храброго рыцаря, моего господина, отвечал Гурт: - и я о них не сказал бы вам ни слова, если б вы довольствовались одною моею собственностью.

-- Правду сказать, отвечал разбойник: - ты честный малой; а я, как усердный почитатель св. Николая, скажу тебе, что твои тридцать цехинов, может-быть, ускользнут от нас, если ты будешь с нами откровенен, Между-тем, дай мне на время свой кошелек. - Сказав это, он вытащил у Гурта из-за пазухи большой кожаный мешок, в котором лежал кошелек, данный ему Ревеккою, и остальные цехины; потом продолжал допрос:

-- Кто твой господин?

-- Рыцарь-Лишенный-Наследства, отвечал Гурт.

-- Моему господину желательно, отвечал Гурт: - чтоб это осталось покуда тайною.

-- А тебя как зовут и какого ты рода?

-- Сказать вам это, отвечал Гурт: - все то же, что сказать имя моего господина.

-- Какой же ты упрямый раб! сказал разбойник: - по об этом после. Как это золото досталось твоему господину? по наследству, что ли? Одним словом, как оно ему досталось?

-- Как? добрым копьем! отвечал Гурт: - в этих мешках выкуп за четыре чудесные лошади и четыре полные вооружения.

-- А сколько тут денег? спросил разбойник.

-- Две сотни цехинов.

-- Только две сотни цехинов? сказал бандит: - снисходительно же обошелся твой господин с побежденными и дешевенько назначил за выкуп. Назови нам заплативших это золото.

Гурт назвал.

-- За сколько пошли вооружение и лошадь тамплиера Бриана де-Буа-Гильбера? - Видишь ли, что ты не проведешь меня.

-- Мой господин, отвечал Гурт: - ничего не возьмет от тамплиера, кроме его жизни. Он с ним в смертельной вражде, и потому у них не может быть мирных сношений.

-- В-самом-деле? повторил разбойник и замолчал. - А что ты делал в Эшби с такою суммою?

-- Я ходил туда заплатить Исааку, Жиду Йоркскому, деньги за полное вооружение, которым он снабдил на турнир моего господина.

-- Сколько же ты заплатил Исааку? Мне кажется, если судить по весу, в этом мешке все еще будет цехинов двести.

-- Я отдал Исааку, сказал Саксонец: - восемьдесят цехинов; а он, вместо их, отдал мне назад сотню.

-- Как! что? вскричали разбойники все вместе: - ты еще смеешь издеваться над нами, смеешь говорить нам такия небылицы?

-- Все, что я вам говорю, отвечал Гурт: - так же верно, как и то, что месяц на небе. Вы найдете все это в шелковом кошельке, который лежит в кожаном мешке отдельно от всего прочого золота.

-- Вспомни, брат, сказал начальник: - ведь ты говоришь о Жиде, об Израильтянине, который столько же неспособен возвратить золото, сколько знойный песок в пустыне не может возвратить чашу воды, пролитую на него пилигримами.

-- В них, право, нет сострадания, сказал другой разбойник: - так же как и в неподкупном окружном начальнике.

-- Высеките скорее огня, сказал начальник: - я освидетельствую кошелек, и если этот малой говорит правду, то ужь конечно щедрость Жида будет не меньше удивительна, как и тот ручей, который спас его праотцев в пустыне.

Согласно с этим, разбойник начал осматривать кошелек. Прочие толпились вокруг его, и даже те двое, которые держали Гурта, вытянули шеи, чтоб посмотреть, что окажется в мешке. Воспользовавшись этою оплошностью, Гурт вдруг рванулся и освободился из рук их, и мог бы убежать, еслиб решился оставить у разбойников имущество своего господина. Но этого и на мысль ему не приходило; он вырвал дубину у одного из разбойников, на-повал ударил предводителя, неподозревавшого его намерения и чуть-чуть не выхватил своего мешка, своего сокровища. Разбойники, однакожь, не были по его силам: они опять схватили мешок и отважного Гурта.

-- Мошенник! сказал начальник вставая: - ты проломил мне голову. С другими людьми нашего десятка ты дорого поплатился бы за свою дерзость; но ты сейчас же узнаешь свою участь. Сперва поговорим о твоем господине: по правилам рыцарства, дела господина должно разсматривать прежде дел оруженосца. Ты пока стой смирно; еслижь пошевельнешься, тебя успокоят на веки.... Товарищи! сказал он, обращаясь к своей шайке: - этот кошелек вышит еврейскими буквами, и мне кажется, рассказ молодца справедлив. Странствующий рыцарь, господин его, должен пройдти мимо нас без взноса пошлины. Он так похож на нас-самих, что нам не следует от него живиться: собаки не грызутся там, где много волков и лисиц.

-- Похож на нас! сказал один из шайки: - хотелось бы знать, чем мне это докажут?

как бы и мы поколотили, еслиб могли?.. Не смертельный ли он враг Бриана де-Буа-Гильбера, которого бояться мы имеем столько причин?... Но еслиб это было и не так, исужели-бы ты захотел быть безсовестнее неверного Жида?

-- Нет, это было бы безчестно, пробормотал тот: - однакожь, когда я служил в шайке храброго старика Ганделейна, у нас не было таких совестливых предразсудков. Даже этот дерзкий мужик, даже и он того-гляди будет пропущен безнаказанно.

-- Нет, если только ты можешь проучить его, отвечал предводитель. - Сюда, приятель, продолжал он, обращаясь к Гурту: - умеешь ли ты владеть палкою? ты так ловко принялся за нее...

-- Кажется, сказал Гурт: - ты лучше всех можешь отвечать на этот вопрос.

-- Да, правду сказать, ты дал мне порядочный удар, отвечал разбойник: - попробуй также ударить вот этого молодца, и ты невредим пойдешь от нас. Но если не ударишь, то, клянусь, мне прийдется самому платить за тебя выкуп, если ужь ты такой упрямый малой. - Мельник! бери дубину, прибавил он: - да береги свою голову, а вы пустите молодца; дайте ему палку. Здесь-довольно светло: им можно будет подраться.

"Берегись, Мельник, чтоб самому не пришлось заплатить пошлину!" Мельник, с своей стороны, держа дубину по середине и вертя ею вокруг головы, на манер того, что французы называют faire le moulinet, кричал хвастливо: - Выходи, раб, если посмеешь! ты отведаешь силу руки Мельника.

-- Ну, выходи! неустрашимо отвечал Гурт, вертя с таким же проворством своим оружием вокруг головы: - если ты мельник по ремеслу, то ты при этом и вор; увидишь, что я, как честный человек, не боюсь тебя. Сказав это, оба противника сошлись и в-продолжении нескольких минут выказывали совершенно-равную силу, неустрашимость и искусство, нанося удары друг другу и отражая их с такою ловкостью, что, по безпрерывному стуку их палок, можно было подумать издали, будто дерутся по-крайней-мере по шести человек с каждой стороны. Битвы менее-упорные и не столь опасные воспевались в стихах героических; битва же Мельника с Гуртом должна остаться невоспетою за неимением вдохновенного поэта, который описал бы безпристрастно их знаменитый подвиг. Однакожь, несмотря на то, что бой на дубинах вышел ныньче из употребления, мы постараемся в прозе воздать достодолжное сим храбрым воителям.

Долго дрались они с равным успехом; наконец, Мельник начал терять терпение, видя такое упорное сопротивление и слыша смех товарищей, которые, как обыкновенно бывает, в подобных случаях, радовались его горю. А это состояние духа не могло благоприятствовать благородной битве на дубинах, в которой потребно, как и в обыкновенном палочном бою, чрезвычайное хладнокровие; оно-то и дало Гурту, имевшему твердый характер, случай выиграть решительный перевес, которым он воспользовался с необыкновенным уменьем.

одна от другой, и, перехватывая дубину то той, то другой рукою, защищая таким образом себе голову и тело. Так ограждал он себя от нападений, следя глазами, руками и ногами за движениями противника; наконец, заметив, что он утомился, Гурт устремил дубину левою рукою прямо ему в лицо, и в ту минуту, как Мельник хотел отпарировать удар, он перехватил свою палку правою рукою и со всего размаха ударил противника по левой стороне головы, так-что тот растянулся во весь рост на траве. - Славная, молодецкая работа! закричали разбойники: - да здравствует искусная игра и старая Англия! Саксонец спас и кошелек свой и кожу, а Мельник нашел себе учителя.

-- Ты можешь идти своей дорогой, любезный, сказал предводитель, обращаясь к Гурту: - я отправлю двух товарищей, чтоб проводить тебя до шатра твоего господина и защитить от ночных бродяг, у которых совесть, может-быть, не так разборчива, как наша, а в такую ночь, как эта, их много на страже. Берегись, однакожь! сурово прибавил он: - помни, что ты не согласился сказать нам свое имя... не спрашивай и наших имен, и не старайся узнать, кто и что мы; если ты только сделаешь подобную попытку, тебе достанется кое-что похуже чем то, что ты теперь видел.

Гурт поблагодарил разбойника за его вежливость и обещал исполнить его наставления. Два разбойника, вооружась палками и приказав Гурту следовать за ними, отправились по обходной тропинке, которая вела через лес и лощины, к нему примыкавшия. При самом выходе из кустарника, подошли два человека, которые, сказав что-то шопотом его проводникам и получив такой же ответ, удалились в лес, пропустив их безпрепятственно. Это обстоятельство заставило Гурта предположить, что шайка была не малочисленна, и что она содержала постоянный караул вокруг своего притона.

Когда они вышли на открытую поляну, где Гурт один не легко бы нашел дорогу, разбойники привели его прямо к небольшому возвышению, с которого он мог видеть, при лунном свете, палисад арены, шатры на каждом конце её с флагами, развевавшимися ври лунном сиянии, ври чем слышались отголоски песень, которыми часовые старались сократить ночь.

Здесь разбойники остановились. - Далее мы не пойдем с тобой, сказали они: - это для нас небезопасно. Помни наставления, которые тебе дали: держи в тайне все, что случилось с тобой нынешнюю ночь, и ты не будешь раскаяваться; если же не исполнишь, что тебе было сказано, то и самая Лондонская-Башня (Tower) не укроет тебя от нашего мщения.

Тут они разстались; разбойники возвратились в ту сторону, откуда пришли, а Гурт направил путь к шатру своего господина, которому, не смотря на полученное запрещение, рассказал все приключения этого вечера.

Рыцарь-Лишенный-Наследства был удивлен не столько щедростью Ревскки (чем, однакожь, не хотел воспользоваться), сколько снисходительностью разбойников, столь несообразною с ремеслом их. Нить его размышлений об этом странном приключении была, однакожь, скоро прервана потребностью сна, который труды предшествовавшого дня и желание освежить себя для завтрашняго боя делали совершенно-необходимым.

По-этому, рыцарь лег на богатом ложе, приготовленном в шатре, а верный Гурт, растянувшись на медвежьей шкуре, составлявшей род ковра, лег поперег входа таким образом, что никто не мог бы войдти в шатер, не разбудив его.