Айвенго.
Глава XIV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвенго. Глава XIV (старая орфография)

ГЛАВА XIV.

Принц Иоанн праздновал свой великолепный пир в замке Эшби. Это было не то здание, которого гордые руины и по-сие-время останавливают внимание путешественника, и которое воздвигнуто было в позднейшее время лордом Гастингсом, великим-гофмаршалом Англии, одною из первых жертв ты ранний Ричарда III, более-известным как действующее лицо у Шекспира, нежели своею историческою славою. Замок и город Эшби принадлежали в это время Роджеру де-Квинси, графу уинчестерскому, который, во время нашего повествования, находился в Святой-Земле. Между-тем, принц Иоанн занимал его замок и по произволу располагал его владениями; в настоящем случае, желая ослепить своих подданных гостеприимством и великолепием, он приказал ничего не щадить, чтоб сделать празднество в высшей степей и блистательным.

Прислужники принца, действовавшие при этом и подобных, случаях в силу полной власти королевской, опустошили страну и забрали все, что, по их мнению, казалось приличным для стола их повелителя. Гостей было приглашено множество, и принц Иоанн, понимавший необходимость льстить народному самолюбию, послал приглашение к немногим знаменитым саксонским и датским фамилиям, наравне с норманскими аристократами и баронами, находившимися в соседстве. Многочисленность Англо-Саксонцев, не смотря на презрение и унижение, оказываемые им во всех случаях, по-необходимости делала их грозными во время междоусобных смут, готовых вспыхнуть; по этой причине, надобно было упрочить за собою расположение их предводителей.

Согласно с этим, намерение принца было обращаться некоторое время с этими необыкновенными для него гостями вежливо, к чему они мало привыкли. Но хотя никто с меньшею разсудительностью не изменял своих обыкновенных обычаев и чувств для собственной выгоды, однакожь несчастие принца состояло в том, что его собственное легкомыслие и запальчивость постоянно разрушали и уничтожали все, что выигрывалось его предшествовавшим притворством.

Достопамятный пример такого запальчивого характера показал он в Ирландии, куда был послан отцом своим, Генрихом II, для приобретения выгодного себе мнения между обитателями этого острова, составлявшого новое важное приобретение английской короны. При этом случае, ирландские военачальники спорили друг с другом, кто первый принесет юному принцу свою верноподданническую преданность и поцелуй мира. Но, вместо того, чтоб вежливо принять их приветствия, Иоанн и его сумасбродная свита не могли удержаться от искушения выщипать длинные бороды ирландских предводителей - и этот поступок, как можно было ожидать, жестоко оскорбив обиженных вельмож, имел самые роковые последствия для владычества Англичан в Ирландии. Читатель необходимо должен иметь в виду эти несообразности в характере Иоанна, чтоб вполне понимать причину его поведения во время настоящого вечера.

Для выполнения предприятия, начертанного в минуты хладнокровия, принц Иоанн принял Седрика и Адельстана с необыкновенною вежливостью и изъявил сожаление, без всякой видимой досады, когда Седрик выставил нездоровье Роуэны причиною, по которой она не воспользовалась его милостивым приглашением. Седрик и Адельстан были одеты в старинный саксонский костюм, который, хотя не совсем-некрасивый сам-по-себе и в настоящем случае сшитый из дорогих материалов, тем не менее так отличался покроем и видом от одежды других гостей, что принц Иоанн и Вальднмар Фитцурз вменяли себе в большую честь, что удержались от смеха при виде наряда, который мода того времени делала очень-смешным. Но в глазах безпристрастного судьи, короткая, узкая тюника и длинная мантия Саксонцев были несравненно-красивее и составляли одежду гораздо-удобнейшую, нежели костюм Норманцев, которых платье состояло из длинного, широкого камзола, похожого на рубашку или балахон погонщика и покрывалось коротким плащом, немогущим защищать от холода или дождя, и повидимому носилось для того, чтоб выставить такое количество меха, шитья и драгоценностей, каким только могла обременить его изобретательность портного. Император Карл-Великий, в царствование которого этот наряд введен был в первый раз, кажется, чувствовал все его невыгоды. "Скажите" говорил он: "к чему годны эти укороченные плащи? В постели они не покрывают, на лошади не защищают от дождя и ветра, в сидячем положении не предохраняют ног от сырости или мороза".

Однакожь, не смотря на такой отзыв императора, короткие плащи по-прежнему оставались в моде до того времени, о котором мы повествуем, особенно между монархами из дома анжуйского. Такие плащи были в общем употреблении у придворных принца Иоанна, которые не упустили случая поднять на смех длинные мантии, составлявшия верхнюю одежду Саксонцев.

Гости сели за стол, ломившийся от множества вкусных блюд. Толпа поваров, следовавших за принцем в его путешествиях, употребив все свое искусство, чтоб обыкновенные съестные припасы представить в формах сколько-можно разнообразных, успела в этом почти так же, как успевают новейшие профессоры кухонного искусства, сообщающие кушаньям вид совершенно-отличный от их натурального вида. Кроме этих блюд домашняго происхождения, на столе являлось разнообразие сластей чужеземных и множество дорогих пирожных булок и пирожков, употреблявшихся в то время только на столах знатнейших баронов. Пир украшался самыми дорогими чужеземными и туземными винами.

Но, по смотря на свою роскошь, Норманцы, говоря вообще, отличались умеренностью. Продаваясь удовольствиям стола, они думали о приличии, избегали излишества и были расположены приписывать обжорство и пьянство, пороки низших классов, побежденным Саксонцам. Конечно, принц Иоанн и те, которые старались снискать его благосклонность, подражая его слабостям, охотно вдавались в неумеренное наслаждение столом и кубком, - известно, что самая смерть принца произошла от неумеренного употребления персиков и молодого пива, - однакожь, поведение его было исключением из нравов, общих его соотечественникам.

С хитрою важностью, прерываемою только замечаниями, сказанными на-ухо друг другу, норманские рыцари и вельможи следили за грубыми поступками Седрика и Адельстана на пире, с формами и обычаями которого они были совсем-незнакомы. При таком саркастическом наблюдении за их манерами, необразованные Саксонцы невольно преступали многия условные правила, введенные для обуздания общества. Известно, что в обществе скорее прощают действительное нарушение какого-нибудь существенного правила хорошого воспитания или доброй нравственности, нежели незнание тонкостей модного этикета. Так Седрик, вытиравший руки салфеткою, вместо того, чтоб дать влаге испариться с пальцев ловким движением их в воздухе, заслужил более насмешек, нежели товарищ его Адельстан, который один съел почти все огромное пирожное, приготовленное из самых отборных иностранных сластей и называвшееся в то время Karum-pie. Однакожь, когда, после внимательного исследования, открылось, что тан конингсборгский (или френклин, как называли его Норманцы) не имел ни малейшого понятия о том, что ел, и полагал, что Karбыл приготовлен из жаворонков и голубей, тогда как в-самом-деле он был составлен из-винных ягод и соловьев, - тогда невежество его сделалось в свою очередь предметом общого посмеяния, которое было бы справедливее, еслиб обратилось на его обжорство.

Наконец, продолжительный пир кончился, и пока кубок ходил кругом, гости разговаривали о событиях прошедшого турнира - о неизвестном победителе в стрельбе из лука, о Черном-Рыцаре, который с таким самоотвержением уклонился от приобретенной им почести, и о храбром Айвенго, который так дорого купил награду победителя. О всех этих предметах разговаривали с военною свободою: шутки и смех раздавались по зале. Один только принц Иоанн был мрачен во время беседы; казалось, какая-то сильная забота волновала его душу, и только после намеков, получаемых им порою от своих собеседников, он по-видимому принимал участие в происходившем вокруг него. При этом он вздрагивал, выпивал кубок вина, как-будто для возбуждения в себе бодрости и потом вмешивался в разговоры каким-нибудь замечанием, сказанным отрывисто или не в-попад.

-- Пьем этот кубок, сказал он: - за здоровье Уильфрида Айвенго, победителя на сегодняшнем турнире. Сожалеем, что рана не дозволяет ему присутствовать за нашим столом. Пусть все присоединятся к нашему тосту, особенно вы, Седрик Ротервудский, отец этого рыцаря, подающого такия богатые надежды!

-- Нет, милорд, отвечал Седрик, вставая и поставив на стол недопитый кубок. - Я не называю сыном непослушного юношу, который в одно время пренебрег моею волею и отказался от нравов и обычаев своих предков.

-- Возможно ли? вскричал принц Иоанн, искусно притворившись удивленным: - чтоб такой храбрый рыцарь был недостойным и непослушным сыном?

-- Да, милорд, таков Унльфрид, отвечал Седрик. - Он оставил мое смиренное жилище и вмешался в число блистательных вельмож при дворе вашего брата: там научился он этому всадническому искусству, которому вы столько удивляетесь. Он оставил дом мой вопреки моей воли и позволению: во времена Альфреда, это называлось непослушанием и наказывалось строго.

-- Увы! возразил принц Иоанн, с глубоким вздохом притворного сочувствия: - если сын ваш был спутником моего брата, то не нужно спрашивать, где и от кого он научился сыновнему неповиновению!

И это говорил принц Иоанн, забывая, что из всех сыновей Генриха-Второго, вообще непослушных, он более всех отличился вероломством и неблагодарностью к отцу своему.

-- Мне кажется, сказал он, помолчав несколько: - что брат обещал передать любимцу своему богатый замок Айвенго.

-- Он подарил ему этот замок, отвечал Седрик: - и не последнею причиною ссоры моей с сыном было то, что он согласился принять, как феодальный васалл, те самые земли, которыми предки его владели свободно и независимо.

-- Следовательно, вы не будете противиться, почтенный Седрик, сказал принц Иоанн: - если лен этот перейдет к человеку, достоинство которого не унизится и тогда, когда он приймет поместье от британской короны? Сэр Реджинальд Фрон-де-Бёф, прибавил он, обращаясь к этому барону: - я думаю, вы вступите во владение прекрасным поместьем Айвенго, чтоб сэр Уильфрид не прогневил своего родителя вторичным вступлением в этот замок.

-- Клянусь св. Антонием! отвечал великан, нахмурив брови: - пусть ваше высочество считает меня Саксонцем, если Седрик, или Уильфрид, или самый лучший человек, когда-либо происшедший от английской крови, осмелится у меня отнять дар ваш.

-- Если кто назовет тебя Саксонцем, сэр барон, возразил Седрик, обиженный выражением, которым Норманцы часто означали обычное презрение к Англичанам: - тот окажет тебе честь великую и незаслуженную тобою.

Фрон-де-Бёф хотел отвечать, но запальчивость и легкомыслие принца Иоанна предупредили его.

-- Разумеется, сказал он: - благородный Седрик говорит правду; племя их имеет преимущество перед нашим длиною родословных столько же, сколько и длиною плащей.

-- Они и в битве всегда впереди нас, как лань впереди собак, сказал Мальвуазен.

-- И по справедливости они идут впереди нас, сказал приор Эймер: - на это дают им право их вежливость и приличие в обхождении.

-- Также необыкновенное воздержание и умеренность, прибавил де-Браси, забывая, что ему обещали невесту из племени Саксов.

-- Равно как и храбростью, сказал Бриан де-Буа-Гильбер: - которою они отличились при Гастингсе и повсюду.

Между-тем, как придворные, следуя примеру своего принца, старались каждый в свою очередь позабавиться над Седриком, лицо Саксонца воспламенялось, и он метал гневные взоры на каждого, который в свою очередь принимался говорить ему обидные вещи. Седрик был похож на разъяренного быка, который, видя со всех сторон врагов, колеблется, кого бы избрать предметом своей мести. Наконец, он заговорил голосом едва-слышным от бешенства, обращаясь к принцу Иоанну, как зачинщику обиды, ему нанесенной: - Каковы бы ни были недостатки и пороки нашего племени, Саксонец счел бы себя за nidering словом nidering всякого, кто останется дома. Бартолинус говорит, что это слово имело то же влияние на Датчан.} (выражение глубочайшого презрения), еслиб в собственном доме его, за его столом, он нанес или стерпел обиду, нанесенную мирному гостю, как ваше высочество поступили теперь со мною; а что касается до бедствия предков наших на полях Гастингса, то о нем могли бы помолчать те (здесь он взглянул на Фронде-Бёфа и тамплиера), которые, несколько часов назад, были вышибены из седла копьем Саксонца.

-- По чести, это едкая насмешка! сказал принц Иоанн. - Как она нравится вам, господа? - Наши саксонские подданные преуспевают на поприще храбрости и остроумия; в эти смутные времена они становятся едки в насмешках и смелы в битвах. Что вы на это скажете, милорды? Мне кажется, не лучше ли нам сесть на корабли и во-время убраться в Нормандию.

-- Из опасения Саксонцев? сказал смеясь де-Браси. - Нам не нужно будет другого оружия, кроме охотничьих копий, чтоб укротить этих кабанов.

-- Оставьте насмешки ваши, рыцари! прервал Фитцурз: - не дурно было бы, прибавил он, обращаясь к принцу: - еслиб ваше высочество уверили достойного Седрика, что никто не хотел оскорбить его шутками, которые не очень-приятно звучат для слуха чужестранца.

-- Оскорбить? отвечал принц Иоанн, возвращаясь к своей обычной вежливости: - я уверен, никто не подумает, чтоб я захотел или позволил оскорбить кого-нибудь в моем присутствии. Слушайте! Я пью здоровье самого Седрика, если он отказывается пить здоровье своего сына.

льстивое приветствие могло уничтожить нанесенную ему обиду. Не смотря на то, он хранил молчание, когда раздался тост принца: - За здоровье сэра Адельстана-Конингсборгского!

Рыцарь поклонился и в ответ на приветствие осушил огромную чашу.

-- Теперь, господа, сказал принц Иоанн, разгоряченный вином: - отдав должную справедливость нашим саксонским гостям, мы попросим их о такой же вежливости. Достойный тан! продолжал он, обращаясь к Седрику: - могу ли просить вас назвать кого-нибудь из Норманов, имя которого менее всех могло бы быть неприятно вашим устам, и омыть в кубке вина всю горечь, им возбужденную.

Фитцурз встал в - продолжение речи Иоанна и, став за Саксонцем, прошептал ему на ухо, чтоб он не пропускал случая положить конец вражде между двумя племенами и назвал самого принца. Саксонец не возразил ничего на этот политический намек, по встал с своего места, наполнил кубок свой до краев и произнес следующее, обращаясь к принцу Иоанну: - Вы требуете, ваше высочество, чтоб я назвал Нормана, имя которого приличнее всех других для нашего пиршества. Это, без сомнения, тяжкое требование: оно заставляет раба петь хвалы своему властелину, побежденного, страждущого под гнетом победы, петь хвалы своему победителю. Но я назову Нормана первого по оружию и по месту - лучшого и благороднейшого из всего племени. И уста, которые откажутся пить во имя заслуженной им славы, я называю лживыми, безчестными и готов поддержать это обвинение своею жизнию. Пью этот кубок за здоровье Ричарда-Львиного-Сердца!

Принц Иоанн, ожидавший услышать свое имя в заключение речи Саксонца, вскочил, когда так неожиданно раздалось имя оскорбленного им брата. Он механически поднес кубок к губам, тотчас же поставил на стол и бросил взгляд на своих собеседников, ожидая, что сделают они при таком неожиданном предложения, на которое и отвечать и не отвечать было равно-опасно. Некоторые из них, старые и опытные царедворцы, последовали примеру принца, поднесли кубки к губам и поставили их перед собою; другие, увлеченные более-благородным чувством, воскликнули: "Многая лета королю Ричарду! да возвратится он к нам скорее!" Весьма-немногие и между ними Фрон-де-Бёф и тамплиер, в безмолвном презрении, не дотронулись до своих кубков. Но никто не смел прямо отказаться от тоста в честь царствующого государя.

познакомиться с грубым обхождением Саксов, может отвлекать нас в домах наших предков; теперь мы знаем, что такое королевские пиры и что такое норманская вежливость.

С этими словами, он оставил пиршественную залу в сопровождении Адельстана и некоторых других гостей, которые, происходя из саксонских фамилий, чувствовали себя обиженными от насмешек принца Иоанна и его придворных.

-- Клянусь прахом св. Фомы, сказал принц Иоанн, когда они удалились: - эти саксонские невежи одержали победу и удаляются с торжеством!

-- Conclamatum est, роculatum est,

-- Монаху верно надо исповедывать какую-нибудь хорошенькую грешницу, потому-то и он торопится, сказал де-Браси.

-- Не то, сэр рыцарь, возразил аббат: - но мне надо проехать сегодня несколько миль, чтоб добраться до дома.

-- Они оставляют меня, сказал принц на ухо Фитцурзу: - страх их предупреждает самое событие, а этот трус-приор первый спешит от меня удалиться.

-- Не бойтесь, милорд, сказал Вальдемар: - я приведу ему такия доказательства, что он непременно будет с нами в собрании нашем в Йорке. - Сэр приор! мне нужно поговорить с вами наедине прежде, чем вы возсядете на коня своего.

-- Потерпите, государь! отвечал советник его: - я могу обратить на вас ваше собственное обвинение и упрекнуть вас за непростительное легкомыслие, с которым вы разрушаете мои планы и предаетесь собственному влечению. Но теперь не время говорить об этом. Де-Браси и я - мы пойдем немедленно к этим трусам и докажем им, что они зашли слишком-далеко и не могут уже отступать.

-- Все будет напрасно, сказал принц, проходя по комнате колеблющимися шагами и говоря с волнением, которое усиливалось от выпитого им вина: - напрасно: они видели письмена на стене, узнали след льва на песке... слышали в лесу рев его... ничто не одушевит их мужества.

-- Дай Бог, сказал Фитцурз, относясь к де-Браси: - чтоб кто-нибудь придал ему-самому мужества! Одно имя брата приводит его в трепет. Несчастливы советники государя, которому не достает крепости и терпения как на хорошее, так и на дурное!