Айвенго.
Глава XX

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Скотт В., год: 1819
Категории:Историческое произведение, Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвенго. Глава XX (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА XX.

 

When autumn nights were long and drear,

And forest walks were dark and dim,

How sweetly on the pilgrim's ear

Was wont to steal the hermit's hymn!

Devotion borrows Music's tone,

And Music took Devotion's wing;

And, like the bird that bails the sun,

They soar to heaven, and soaring sing.

The Hermit of St. Clement's Will.

 

Как сладко, среди долгой осенней ночи, на мрачной тропинке в лесу вкрадывается в ухо путника гимн отшельника!

Молитва облекается в звуки музыки, музыка возносится на крыльях молитвы; подобно птице, приветствующей солнце, звуки летят к небесам.

"Отшельник у ручья св. Климента."

После доброй трехчасовой ходьбы, служители Седрика, в сопровождении своего таинственного вожатого, вышли на небольшую лощину, в средине которой возвышался огромный дуб, бросавший во все стороны свои развесистые ветви. Около этого дуба, человек пять йоменов лежало на земле и один, как часовой, прогуливался взад и вперед в тени дерева.

Заслыша шум приближающихся шагов, сторож ударил тревогу, и спавшие вскочили в то же мгновение и натянули луки. Шесть стрел готовы были полететь в ту сторону, с которой шли наши путники, когда проводника узнали и приветствовали знаками уважения и привязанности, заменившими враждебные приготовления.

-- Где Мельник? был первый вопрос его.

-- На дороге к Родергэму.

-- Сколько с ним людей? спросил предводитель (можно было угадать, что Локслей носил это звание).

-- Шестеро, и верная надежда на добычу, если угодно будет святому Николаю.

-- Благочестиво сказано! А где Оллен-э-Дэль?

-- Гуляет по дороге в Уатлинг и поджидает приора Жорво.

-- В своей келлье.

-- Так и я пойду к нему, сказал Локслей. - Ступайте в разные стороны и отъищите товарищей. Соберите их как-можно-более, потому-что дичь, за которой мы будем охотиться, не побежит от нас. На-разсвете ожидайте меня здесь... Постойте, прибавил он: - я забыл-было самое нужное: пусть двое из вас сейчас же идут на дорогу в Торквильстон, замок Фрон-де-Бёфа. Толпа храбрецов, одетых в наше платье, ведет пленников. Смотрите за ними внимательнее, потому-что если они доберутся до замка прежде, чем мы успеем собрать наши силы, честь наша будет требовать наказания их, и мы найдем на то средства. Следуйте за ними как-можно-ближе, и пусть лучший ходок из вас сообщит мне их движения.

Они обещали безусловно повиноваться и отправились к своему назначению. Между-тем, предводитель их и два его товарища, которые теперь смотрели на него с великим уважением, как на нечто страшное, продолжали путь свой к часовне Копменгорста.

Когда, при слабом мерцании луны, они достигли святой, хотя и разрушенной часовня и суровой пустыни, столь приличной уединенному благочестию, Уамба шепнул Гурту: - Если это жилище разбойника, то оправдывается старая пословица: "чем ближе к церкви, тем дальше от Бога". Клянусь петушьим гребешком моим, кажется всегда так бывает... Послушаем церковные стихи, которые поются в келлье.

В-самом-деле, анахорет и гость его затянули со всею силою своих мощных легких старую застольную песню с следующим припевом:

Come, trowl the brown bowl to me,

Bully boy, bully boy,

Come, trowl the brown bowl to me:

Ho! jolly Jenkin, I spy а knave in drinking,

Come, trowl the brown bowl to me.

("Подай мне чашу темную, добрый молодец, - подавай мне "чашу темную: А! веселый Дженкин, вижу плута по питью! - "Подавай мне чашу темную").

-- Недурно спето, сказал Уамба, присоединив свой голос к пению. - Но скажите, ради всех святых, кто бы подумал услышать такую веселую песню в полночь, в келлье отшельника?

-- Для меня это вовсе-неудивительно, сказал Гурт: - потому-что веселый клерк Копменгорста человек известный и бьет охотно ланей, которые попадаются ему в его прогулках. Говорят, что лесничий жаловался Оффициалу, и что ему запретят носить рясу и капюшон, если он не будет лучше вести себя.

Между-тем, как они говорили, громкий и частый стук Локслея обратил на себя внимание анахорета и его гостя. - Клянусь моими четками, воскликнул пустынник, остановись посреди песни: - сюда идут еще ночные посетители. Я бы не желал, для моего капюшона, чтоб они застали нас в этом прекрасном занятии. У всякого есть враги, любезный сэр Лентяй, и есть такие злые люди, которые гостеприимный ужин, предложенный мною вам, усталому страннику, въпродолжении каких-нибудь трех часов, назовут пьянством и развратом - пороками, совершенно-чуждыми и званию моему и характеру.

-- Низкие клеветники! возразил рыцарь: - я славно проучил бы их. Не смотря на то, святой клерк, ты прав, что у каждого есть свои враги: у меня в этой стороне есть такие, с которыми я охотнее стану говорить сквозь отверзтия моего шлема, чем с открытым лицом.

-- Ну, так надевай, друг Лентяй, железный горшок свой на голову как-можно-живее, сказал пустынник: - а я покуда уберу эти жестяные бутылки; последния капли их сильно шумят у меня в голове; а чтоб не слыхали шума, потому-что я действительно чувствую себя не совсем-твердым на ногах, подпевай мне в том, что я запою; до слов дела нет: я и сам их почти не знаю!

Говоря это, он затянул громовое: "De profundis clamavi", под звуки которого убирал все принадлежности ужина; рыцарь, смеясь от души, надевал вооружение и подпевал ему, сколько позволял смех.

-- Что за чертовскую заутреню справляете вы в эту пору? раздался голос извне.

-- Прости нас, Господи, сэр путешественник! сказал пустынник, которому собственный шум и, может-быть, ночные возлияния помешали узнать голос слишком-знакомый: - иди своим путем во имя Бога и св. Дунстана и не мешай молитвам моим и моего святого брата.

-- Все хорошо, все безопасно, сказал пустынник своему товарищу.

-- Да кто же это? спросил Черный-Рыцарь: - мне нузино знать...

-- Кто? отвечал пустынник: - говорю тебе, что это друг.

-- Какой друг? спросил опять рыцарь: - может-быть, твой, а не мой!

-- Какой друг? этот вопрос легче сделать, чем отвечать на него. Какой друг?... Постой, постой, я вспомнил теперь: это тот самый честный лесничий, о котором я говорил тебе.

-- Не сомневаюсь, что он такой же честный лесничий, как ты благочестивый пустынник, сказал рыцарь. - Да отпирай же ему дверь, а то он ее выломает.

В это время, собаки, начавшия громко лаять, когда раздался стук у дверей, узнали голос пришедшого, потому-что, совершенно изменив свой образ действия, оне царапались в дверь и визжали, как-бы прося впустить гостя.

-- Что это значит, пустынник? спросил йомен при первом взгляде на рыцаря: - откуда ты добыл себе веселого товарища?

-- Это брат мой по ордену, отвечал монах, покачивая головою: - мы провели всю ночь в молитвах.

-- Он, кажется, монах церкви воинствующей, отвечал Локслей: - их так много теперь в окрестностях... Скажу тебе, монах, что ты должен убрать свои четки и взять палицу; нам необходим каждый из нашего общества, духовный и светский. Но, прибавил он, отводя его в сторону: - не с ума ли ты сошел? принимаешь рыцаря, когорого не знаешь? разве ты забыл наши постановления?

-- Я его не знаю? смело возразил монах: - я знаю его так же хорошо, как нищий знает свое блюдо.

-- А как его имя? спросил Локслей.

-- Имя его, отвечал пустынник: - имя... Энтони Скребельстон... Как-будто я стану пить с человеком, незная его имени!

-- Ты пил слишком-много, монах, сказал стрелок: - и я боюсь, не слишком ли много ты болтал.

-- Любезный йомен, сказал рыцарь, подходя к ним: - не сердитесь на моего веселого хозяина. Он оказал мне гостеприимство, которое, в случае отказа, я заставил бы его оказать мне.

-- Заставил бы! воскликнул монах: - погоди, покуда я переменю свою серую рясу на зеленый кафтан, и если тогда не поверну я двенадцать раз своей палки над твоею головою, то никогда не буду ни настоящим монахом, ни добрым стрелком.

Говоря это, он сбросил рясу и остался в черной клеенчатой куртке и в таких же штанах, сверх которых надел зеленые штаны и кафтан того же цвета.

-- Прошу тебя, сказал он Уамбе: - помоги мне завязать шнурки; ты получишь за работу стакан вина.

-- Спасибо за вино, сказал Уамба: - да не-ужь-ли ты думаешь, что я соглашусь помогать тебе из святого пустынника переодеваться в грешного лесного бродягу?

-- Не бойся ничего, сказал монах: - я исповедую моему серому монашескому капюшону все грехи моего зеленого кафтана, и дело с концом!

-- Аминь! отвечал шут: - суконный кафтан будет каяться власянице, с тем, чтоб капюшон твой отпустил грехи моему пестрому камзолу.

Пока они занимались этим, Локслей отвел рыцаря на некоторое разстояние и сказал ему: - Не скрывайтесь, сэр рыцарь: вы решили победу Англичан против чужеземцев во второй день турнира в Эшби.

-- Если и так, то что жь из этого следует, мой любезный? спросил в свою очередь рыцарь.

-- То, отвечал стрелок: - что я считаю вас защитником слабых.

-- Это обязанность каждого рыцаря, отвечал черный витязь: - и мне было бы очень-неприятно, еслиб кто-нибудь иначе обо мне думал.

-- Но для меня, сказал Локслей: - теперь необходимо, чтоб ты был такой же хороший Англичанин, какой ты хороший рыцарь; потому-что дело, которое я хочу сообщить тебе, относится, правда, к каждому честному человеку, но касается преимущественно настоящого уроженца Англии.

-- Ты верно не найдешь никого, отвечал рыцарь: - кому бы Англия и жизнь каждого Англичанина были так дороги, как мне.

-- Охотно верю этому, сказал йомен: - потому-что никогда еще отечество наше не нуждалось столько в тех, кто его любит. Послушай, я разскажу тебе о предприятия, в котором ты, - если только ты действительно таков, каким мне кажешься, - можешь занять почетное место. Толпа негодяев, одетая в платья людей, которые гораздо-лучше их. захватила в плен благородного Англичанина, по имени Седрика-Саксонца, его воспитанницу и друга его, Адельстана-Коннингсборгского и отвезла их в замок, находящийся в этом лесу и называемый Торквильстоном. Спрашиваю тебя, как доброго рыцаря и доброго Англичанина, хочешь ли содействовать их избавлению?

-- Считаю обязанностью своею принять твое предложение, возразил рыцарь: - но я желал бы знать, кто ты, зовущий мели к ним на помощь?

-- Я, отвечал житель лесов: - человек, неимеющий имени, но я друг моей родины и всех, кто любит ее. Этим вы и должны пока удовольствоваться, особенно, если сами хотите остаться неизвестным. Поверьте мне, когда я даю слово, то оно столько же свято, как еслиб я носил золотые шпоры.

-- Охотно верю, отвечал рыцарь. - Я привык изучать людей по их лицам, а на твоем читаю твердость и честность. Итак не буду делать тебе пустых вопросов, а помогу в освобождении пленников; после этого, надеюсь, мы познакомимся короче и будем довольны друг другом.

-- Вот что, сказал Гурту Уамба, который, совсем одев монаха, подошел к другому концу хижины и слышал окончание разговора: - мы приобрели нового союзника! Я полагаю, что храбрость рыцаря выкована из лучшого металла, чем религия пустынника и честность йомена; но глазам Локслея видно, что он браконьер, а монах похож на порядочного лицемера.

-- Помолчи, пожалуйста, Уамба, сказал Гурт: - все это может быть правда; но еслиб сам дьявол с своими рогами явился и предложил мне помощь свою для освобождения Седрика и лэди Роуэны, едва-ли бы достало у меня веры отказаться от предложения врага и не соединиться с ним.

Монах одет был совершенно как йомен, с мечом и щитом, луком и колчаном, и с огромным бердышем за плечами. Он прежде всех вышел из келльи, потом тщательно запер дверь и ключ положил под порог.

-- Капля из источника св. Дунстана все поправит, отвечал священник. - Я чувствую, что в голове у меня что-то кружится, и ноги мои как-то не тверды; но вы увидите, что все это пройдет. - Произнеся эти слова, он подошел к каменному бассейну, где стекавшая вода образовывала пузыри, которые казались прыгающими при бледном свете месяца, и так сильно начал тянуть в себя воду, как-будто хотел выпить весь источник.

-- Давно ли ты пил столько воды, святой клерк Копменгорста? спросил Черный-Рыцарь.

-- Не пил с - тех - пор, как высохла моя бутылка, отвечал монах: - напиток вылетел на ветер, и мне осталось только пользоваться благодеяниями моего патрона.

Погрузив руки и голову в источник, он смыл все знаки полуночного пиршества.

"Где эти негодные похитители, которые против воли увозять девушек? Пусть чорт меня возьмет, если я не уберу их до дюжины!"

-- Ты клянешься, святой клерк? спросил Черный-Рыцарь.

-- Не называй меня клерком, возразил переодетый священник: - клянусь св. Георгием и драконом, я монах только покуда на мне ряса. Когда надеваю зеленый кафтан, хочу пить и клясться, как и всякий веселый стрелок Уэст-Ридинга.

разговорах; необходимо собрать все наши силы, если прийдется осаждать замок Реджинальда Фрон-де-Бёфа.

-- Как! воскликнул Черный-Рыцарь: - Фрон-де-Бёф останавливает на большой дороге васаллов королевских? Давно ли же он сделался разбойником и притеснителем?

-- Что касается до того, разбойник ли он, прибавил священник: - то он и в-половину не так честен, как многие из знакомых мне разбойников.

-- Вперед, священник, да будь по-скромнее, сказал йомен: - лучше бы тебе спешить на место, собрания, чем болтать то, о чем бы можно я помолчать из приличия и благоразумия.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница