Айвенго.
Глава XXI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвенго. Глава XXI (старая орфография)

ГЛАВА XXI.

Между-тем, как подобные меры приняты были относительно Седрика и его товарищей, вооруженные люди, захватившие их, торопились в безопасное место, куда намеревались заключить пленников. Но наступила совершенная темнота, а лесные тропинки по-видимому были плохо известны бродягам. Они принуждены были делать большие остановки и даже раза два возвращаться назад, чтоб найдти направление, по которому хотели следовать. Утренняя заря засияла над ними прежде, чем они вполне уверились, на настоящей ли они дороге. Уверенность возвратилась с разсветом, и весь отряд двинулся с большею против прежнего скоростью. Между-тем, следующий разговор завязался между двумя предводителями разбойников:

-- Пора тебе оставить нас, сэр Мориц, сказал рыцарь-храма, обращаясь к де-Браси: - и приготовить вторую часть своей мистерии. Пора уже тебе разъиграть роль рыцаря-освободителя.

Я уже передумал теперь, сказал де-Браси: - и не разстанусь с тобою, пока добыча наша не будет в сохранности в замке Фрон-де-Бефа. Тогда я явлюсь пред лэди Роуэною в моем собственном виде, и надеюсь, она отнесет к действиям сильной страсти моей насилие, в котором я перед нею виновен.

-- А что заставило тебя переменить план, де-Браси? спросил тамплиер.

-- Это до тебя ни мало не касается, отвечал его собеседник.

-- Надеюсь, однакоже, сэр рыцарь, что подобная перемена намерений твоих произошла не от подозрения в моей честности, которое Фитцурз старался внушить тебе?

-- Мои мысли принадлежат собственно мне... Говорят, дьявол смеется, когда один вор обкрадывает другого; а мы знаем, что если он будет изрыгать пламя и серу, то и тогда не удержит тамплиера от исполнения его желаний.

-- Или предводителя вольного-отряда от боязни, что друг и товарищ поступит с ним так же несправедливо, как он сам поступает со всеми.

опасностям.

-- Да чего жь ты боишься? Ты знаешь обеты нашего ордена?

-- Очень-хорошо знаю и то, как они исполняются. Полно, сэр тамплиер; законы вежливости к дамам имеют вольное толкование в Палестине: от-того-то именно я ни в чем и не поверю твоей совести.

-- Ну, так выслушай истину; мне дела нет до твоей голубоглазой красавицы: в нашей свите есть и получше её на мои глаза.

-- Как! не-уже-ли ты унизишься до прислужницы? спросил де-Браси.

-- Нет, сэр рыцарь, отвечал с гордостью Буа-Гильбер.

-- До прислужницы я не унижусь. По между пленницами есть одна, которая ничем не хуже твоей.

-- Клянусь всем святым, ты думаешь о прекрасной Жидовке!

-- А если и так, что можно сказать против этого?

-- Ничего, сколько мне известно; разве твой обет целомудрия и угрызения совести за связь с Жидовкою.

-- Что касается до моего обета, то ваш великий магистр разрешит его. Что же касается до совести, то человек, убивший до трехсот Сарацинов, не станет мучиться за каждый пустой грех, как деревенская девушка перед первою исповедью в великую-пятницу.

-- Ты знаешь лучше свои привилегия. Впрочем, я готов побожиться, что тебя пленили более мешки старого ростовщика, нежели черные глазки его дочери.

-- Мне могут нравиться и те и другие; да только старый Жид половина добычи. Я разделю его с Фрон-де-Бёфом, который не даром же пускает нас в свой замок. Мне хочется чем-нибудь исключительно воспользоваться ори этом подвиге, и взор мой пал на прелестную Еврейку, как на собственно-принадлежащую мне награду. Теперь, когда ты знаешь мое намерение, хочешь взяться снова за свой прежний план, или нет?... Ты видишь, что тебе нечего бояться моего соперничества.

-- Нет, я останусь при своей пленнице. Что ты говоришь, может быть и истина, но мне не нравятся привилегии, приобретаемые разрешением великого-магистра, и заслуги, приобретенные уничтожением трехсот Сарацинов. У тебя столько прав на прощение, что ты напрасно заботишься о пустых грехах.

Во время этого разговора, Седрик старался всеми силами узнать от стражей своих, кто взял их в плен и чего хотят от них.

-- Вы верно Англичане, сказал он: - и, праведное небо! поднимаете руку на своих соотечественников, как-будто Норманы. Вы должны быть мои соседи, и потому друзья мои: ни один из соседей моих Англичан не может быть мне врагом. Говорю вам, что многие из вас, даже обвиненные в бродяжестве, находили у меня покровительство, потому-что я сожалел о их несчастиях и проклинал угнетения, претерпеваемые ими от тиранов. Скажите, чего же вы хотите от меня? К чему послужит вам это насилие?... Вы поступаете хуже скотов; не-уже-ли вы такие же безсловесные, как они?

Напрасно Седрик убеждал своих стражей, которые имели много причин молчать, не смотря ни на гнев его, ни на убеждения.

Они поспешно продолжали путь свой до-тех-порь, пока в конце аллеи высоких дерев не открылся перед ними Торквильстон, древний и мшистый замок Реджинальда Фрон-де-Бёфа. Это была небольшая крепость, состоявшая из массивной, высокой башни, окруженной строениями меньшей высоты, внутри которых находился круглый двор. Около внешней стены прорыт был глубокий ров, наполняемый водою из ближняго источника. Фрон-де-Бёф, характер которого навлекал ему частые ссоры с врагами, значительно усилил укрепления замка построением башен на внешней стене, как-бы для защиты её со всех сторон. Вход в него, как и во все замки того времени, лежал под сводами барбакана, или внешняго укрепления, оканчивавшагося небольшими сторожевыми башенками на каждом углу.

Едва увидел Седрик седые и мшистые бойницы замка Фрон-де-Бёфа, освещенные утренним солнцем, посреди леса, их окружавшого, как тотчас же вывел очень-верное заключение о причине постигшого их бедствия.

-- Я был несправедлив к ворам и бродягам этих лесов, полагая, что вот-эти разбойники принадлежать к их шайке; вернее было бы смешать здешних лисиц с кровожадными волками Франции. Скажите мне, собаки, чего хочет ваш господин: жизни моей, или состояния? Ужь не тревожит ли их, что два Саксонца, я и благородный Адельстан, имеем земли в нашей отчизне, единственное наследие нашего племени?... Ведите же нас на смерть и довершите ваше тиранство, отняв у нас жизнь, как отняли свободу! Если Седрик Саксонец не может спасти Англию, то он охотно умрет за нее. Скажите тирану, вашему господину, что я умоляю его только с честию отпустить лэди Роуэну. Она женщина, и ему нечего бояться её; а с нами умрут все, кто бы осмелился еще поднять оружие на защиту её.

Спутники отвечали безмолвием на эти убеждения, как и на прежния, и остановились у ворот замка. Де-Браси трижды протрубил в рог, а стражи и стрелки, бывшие на стенах, заметя их приближение, поспешно опустили подъемный мост, и всадники въехали во двор замка. Пленники, по приглашению стражей своих, спешились и введены были в комнату, где наскоро был приготовлен завтрак, за который не принялся никто, кроме Адельстана. Но потомок Исповедника не успел удовлетворить свой аппетит, ибо стражи сообщили им, что Седрик и он будут посажены в разные комнаты с лэди Роуэною. Сопротивление было напрасно, и их повели в обширную залу, с грубыми столбами саксонской архитектуры, очень-похожую на столовые или трапезы, которые до-сих-пор можно видеть в старинных частях наших древних монастырей.

предлагал даже денег, чтоб только оставили ее с ним. - Неверная собака! отвечал один из его стражей: - когда ты увидишь приготовленную тебе нору, так не захочешь пустить туда дочь свою.

И без дальнейших разговоров, старого Еврея схватили и силою повлекли в противную сторону. Служители, которых прежде обезоружили и тщательно объискали, были брошены в другия темницы замка; даже Роуэне отказали в услугах горничной её Эльджиты.

Комната, в которой заперты были саксонские таны (на них прежде обратим наше внимание) и которая теперь обратилась в тюрьму, была некогда большою залою замка. Теперь она была оставлена, потому-что настоящий владелец, между прочими прибавлениями для удобства, безопасности и красоты своей резиденции, устроил новую, обширную залу, которой овальный потолок поддерживался более-легкими и красивыми столбами, и которая наполнена была всеми украшениями норманской архитектуры.

Седрик ходил по комнате, полный печальными размышлениями о прошедшем и настоящем, между-тем, как безчувственность его товарища, заменяя терпение и философию, не допускала его ни о чем думать, кроме настоящого положения; но и то имело на него так мало влияния, что он только время от времена отвечал на сильные и страстные возгласы Седрика.

-- Да, разглагольствовал Седрик, то говоря сам с собою, то обращаясь к Адельстану: - в этой самой зале отец мой пировал с Торквилем Уольфгангером, когда тот угощал храброго и злополучного Гарольда, собиравшагося против Норвежцев, которые соединились с мятежным Тости. В этой самой зале, Гарольд дал великодушный ответ посланнику своего непокорного брата. Сколько раз отец мой с восторгом рассказывал мне эту повесть! Посланник Тости был введен, когда эта огромная комната едва могла вмещать в себе толпу благородных саксонских предводителей, собравшихся вокруг монарха своего и ценивших в кубки пурпурное вино.

-- Надеюсь, сказал Адельстан, несколько тронутый этою частью разговора своего друга: - что они пришлют нам в полдень вина и кушанья... они едва дали нам позавтракать! Кътому же, я никогда не могу порядочно поесть тотчас после верховой езды, хотя врачи и уверяют, что это очень-полезно.

Седрик продолжал свой рассказ, не обращая внимания на замечание своего собеседника.

-- Посланник Тости, говорил он: - вошел в залу, не робея грозных лиц, посреди которых проходил и, приблизившись к престолу короля Гарольда, почтительно преклонился пред ним. - "Чего может надеяться, государь-король", сказал он: "брат твой Тости, если он сложит оружие и будет просить мира?" - Любви брата, отвечал великодушный Гарольд: - и богатого графства Нортомберлэнд. - "Но если Тости приймет эти условия" продолжал посланник: "какия земли получит Гардрада, король норвежский?" - Семь футов английской земли, с гордостию отвечал Гарольд: - но так-как говорят, что Гардрада великан, то мы прибавим ему еще 12 дюймов. - Зала огласилась рукоплесканиями, и чаши наполнились в честь Норвежца, да вступит он скорее в обладание своею английскою землею.

-- Смущенный посланник, прибавил Седрик, с жаром продолжая рассказ, хоть этот рассказ и мало интересовал его слушателя: - удалился возвестить Тости и его союзнику зловещий ответ оскорбленного брата. Тогда-то отдаленные башни Йорка и кровавые волны Деруэнта {См. Прим. к главе XXI: ""Битва при Стамфорде".} были свидетелями этой страшной битвы, в которой, выказав безстрашное мужество, король норвежский и Тости оба пали с десятью тысячами храбрейших сподвижников. Кто бы подумал, что в торжественный день, когда одержана была эта победа, тот же самый ветер, который разве вал победоносные знамена Саксов, надувал паруса Норманов и прибил их сюда к роковым берегам Суссекса? Кто бы подумал, что чрез несколько дней сам Гарольд не будет владеть в своем королевстве ничем более, кроме участка земли, который он в гневе назначил норвежскому пришлецу? Кто бы подумал, что вы, благородный Адельстан, что вы, потомок крови Гарольдовой, и я, которого отец был надежным защитником саксонской державы, будем пленниками подлого Нормана в той самой зале, в которой предки наши так славно пировали?

-- Это довольно-неприятно, сказал Адельстан: - но надеюсь, что они отпустят нас за умеренный выкуп. Во всяком случае, невозможно, чтоб они вздумали нас тотчас же уморить с голоду. Однакожь, хоть и давно полдень, а я не вижу приготовлений к обеду. Посмотрите в окно, благородный Седрик, не правда ли, солнечные лучи показывают полдень?

Очень может быть, отвечал Седрик: - но я не могу смотреть на эту крашеную окончину, чтоб не пробудились во мне воспоминания прошедшого и его лишений. Когда устроено было это окно, благородный друг мой, наши храбрые предки не знали еще ни стекол, ни искусства расписывать их. Гордость отца уольфгангерова вызвала художника из Нормандия для украшения залы своей этими новыми затеями, которые изменяют золотой свет Божьяго дня в такия странные краски. Чужестранец прибыл сюда беден, нищ, ползал перед всяким, готов был снимать шапку перед последним служителем. Возвратился же он от нас гордый и богатый, рассказал своим жадным соотечественникам о богатстве и простоте саксонских владетелей... Это было безумие, Адельстан, предвиденное старцами и предсказанное теми потомками Генгиста и храбрых племен его, которые сохранили еще простоту их жизни! Мы приняли этих чужестранцев, как искренних друзей, как верных служителей; мы заняли у них искусства и художников, презрели честную простоту и мужество наших благородных предков и ослабели от роскоши Норманов гораздо-прежде, чем пали под их оружием. Несравненно-вкуснее была наша домашняя пища: мы ели в спокойствии и независимости, а страсть к роскошным лакомствам сделала нас рабами чужеземных завоевателей!

-- Теперь, сказал Адельстан: - я бы счел за лакомство самую простую пищу, и меня удивляет, благородный Седрик, что вы можете так твердо помнить дела прошедшия, а забываете настоящий час обеда.

да требовать еще. Увы! прибавил он, с сожалением посматривая на Адельстана: - зачем такой грубый дух живет в таком прекрасном теле! И такое предприятие, как возстановление Англии, вертится на таком грубом орудии! Правда, если он женится на Роуэне, то её благородное и великодушное сердце пробудит лучшия качества, которые только спят в нем. Но каким-образом случится это, когда Роуэна, Адельстан и сам я находимся в плену именно от-того, что свобода наша может быть опасна для утеснителей нашего народа?

В то время, как Саксонец погружен был в такия горестные размышления, дверь тюрьмы их отворилась, и вошел дворецкий (sewer), держа в руках белый жезл - знак своей должности. Эта важная особа вступила в комнату мерными шагами в сопровождении четырех служителей, несших стол, покрытый блюдами, которых вид и запах был минутным вознаграждением Адельстану за все понесенные им безпокойства. Люди, служившие у стола, были переодеты и замаскированы.

-- Зачем этот маскарад? сказал Седрик: - не-уже-ли вы думаете, что мы не знаем, чьи мы пленники, когда уже вступили в замок вашего господина? Скажите ему, продолжал он, желая воспользоваться случаем, чтоб открыть переговоры о своем освобождении: - скажите господину вашему, Реджинальду Фрон-де-Бёфу, что мы не знаем иной причины посягательства его на нашу свободу, как только беззаконное желание его обогатиться на наш счет. Скажите ему, что мы уступаем его корыстолюбию, как-бы в подобном случае уступили и настоящему разбойнику. Пусть он назначит выкуп за нашу свободу, и он получит его, лишь бы только средства наши позволили.

Дворецкий не отвечал ни слова, но только наклонил голову.

-- Да скажите сэру Реджинальду Фрон-де-Бёфу, прибавил Адельстан: - что я вызываю его на смертный бой и приглашаю биться со мною пешком или на коне, где он хочет, въпродолжении восьми дней по освобождении нашем; если он настоящий рыцарь, то полагаю, что в подобных обстоятельствах он не будет ни отсрочивать, ни отказываться.

Вызов Адельстана был сделан не совсем-прилично, потому-что набитый рот его, требовавший работы обеих челюстей вместе, равно как природная медленность, значительно уменьшали действие угрозы. Не смотря на то, слова его были приняты Седриком за несомненный знак воскресшого духа, тогда-как прежняя безпечность Адельстана, со всем глубоким уважением к его-происхождению, начала-было выводить его из терпения. Теперь он дружески сжал его руку в знак одобрения и несколько огорчился, когда Адельстан прибавил, что он готов драться с дюжиной таких людей, как Фрон-де-Бёф, еслиб только он мог этим средством ускорить свой выезд из замка, в котором кладут в кушанья такое множество чеснока. Такое возвращение к апатии и чувственности не помешало Седрику сесть против Адельстана, и он скоро доказал, что если бедствия родины изгнали из головы его воспоминание о пище, пока кушанье не было подано, то когда стол был перед ним накрыт, аппетит его саксонских предков снизшел на него вместе с другими достоинствами.

Недолго пленники наслаждались столом; внимание их было отвлечено от этого важного занятия звуком рога, раздавшимся у ворот замка. Звук был повторен три раза с такою силою, как-будто-бы пред очарованным замком трубил роковой рыцарь, от прибытия которого залы и башни, барбаканы и бойницы должны были разсеяться подобно утреннему туману. Саксонцы вскочили из-за стола и подбежали к окну. Но любопытство их осталось неудовлетворенным, потому-что окна их тюрьмы выходили на двор замка, а звуки неслись из-за внешних укреплений. Однакожь вызов, по-видимому, был весьма-важен, потому-что большой шум раздавался по всему замку.

Битва при Стамфорде.

в Лейсестершире, на реке Уэлленд. Ошибка эта произошла от недостатка памяти автора, перемешавшого два места одного и того же имени. Стамфорд, Странгфорд или Станефорд, при котором произошла битва, есть залив, образуемый рекою Деруэнтом на разстоянии семи миль от Йорка и находящийся в обширной и роскошной стране. Длинный деревянный мост на Деруэнте, остатки которого до-сихъпор показываются любопытному путешественнику, был сильно защищаем.

В окрестностях Стамфорда на Деруэнте находят много подков, мечей и наконечников алебард; одно место называется Колодезем-Датчан, другое - Равниною-Битвы, и, по преданию, повествующему, что оружие, которым убит был норвежский воин, походило на грушу, или, как другие рассказывают, что барка, на которой проехал под мостом противник его, чтоб убить его, имела форму груши, - туземцы обыкновенно начинают большую ярмарку, бывающую в Стамфорде, дивертиссманом, который называется "грушевым пирогом" (Pearpie feast): это, может-быть, искажение слова "рогатина" (Spear-pie feast), ибо оба эти слова, в английском, отличаются друг от друга только одною буквою. - Большие подробности можно найдти в "History of York" Дрэка. - Автору указал эту ошибку самым обязательным-образом г. Роберт Бэльт. - Битва происходила в 1066-м году.