Айвенго.
Глава XXVI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвенго. Глава XXVI (старая орфография)

ГЛАВА XXVI.

Когда шут облеченный в рясу и капюшон пустынника, и подпоясанный узловатою веревкою, приблизился к воротам замка Фрон-де-Бёфа, часовой спросил его, кто он и зачем пришел?

-- Pax vobitcum, отвечал шут: - я бедный брат ордена св. Франциска, и пришел для духовного назидания злополучных пленников, находящихся в замке.

-- Ты смелый монах, сказал часовой: - если являешься сюда, где, за исключением пьяницы-капеллана нашего, ни один подобный тебе петух не смел распевать.

-- Не смотря на то, я прошу тебя, передай мое требование господину замка, отвечал мнимый инок: - поверь, он приймет меня хорошо; петух запоет, и весь замок будет слушать его.

-- Ладно, сказал часовой: - но если мне достанется за то, что я оставил свое место для выполнения твоего поручения, я попробую тогда, устоит ли монашеская ряса против доброй стрелы.

С этою угрозою он оставил башню и отнес в залу замка необыкновенное известие, что святой монах стоял у ворот и просил позволения немедленно явиться. С большим удивлением получил он прмказние своего господина без отлагательства впустить святого мужа и, взяв с собой несколько человек на случаи какой-нибудь засады, поспешил исполнить волю своего властителя. Необдуманная самоуверенность, побудившая Уамбу взять на себя опасное поручение, едва не исчезла, когда он увидел себя в присутствии такого грозного и страшного для всех человека, как Реджинальд Фрон-де-Бёф, и он произнес свое pax vobiscuin, на которое более всего надеялся для поддержания своего звания, с большею боязнию и замешательством, чем произносил прежде. Но Фрон-де-Бёф, привыкший видеть, как трепетали перед ним люди всякого звания, не обратил ни малейшого внимания на робость мнимого монаха. - Кто ты и откуда? спросил он.

-- Рах vobiscum, повторил шут: - я бедный служитель св. Франциска; путешествуя по этому лесу, попал в руки разбойников (как говорит писание), quidam viator incidit in latrones, каковые разбойники и прислали меня в замок для доставления духовного утешения двум особам, осужденным по вашему достопочтенному правосудию.

-- Милостивый господин, отвечал шут: - nomen illis legio, имя их есть легион.

-- Скажи мне определенными словами сколько их, - а не то, монах, твоя ряса и веревка плохо защитят тебя.

-- Увы! отвечал мнимый монах: - cor meum eructavil, т. е. я был у них, как на огне; но полагаю, что всех их, как йоменов, так и крестьян, будет по-крайней-мере пятьсот человек.

-- Как! воскликнул тамплиер, вошедший при этих словах в залу, - не-уже-ли осы так многочисленны? пора разогнать эту безпокойную стаю!.. Знаешь ли ты этого монаха? прибавил он, отводя в сторону Фрон-де-Бёфа.

-- Он из отдаленного монастыря, и потому я совсем не знаю его.

-- В таком случае, не доверяй ему своего поручения на словах. Заставь его отнести письменное повеление вольному отряду Де-Браси, чтоб тот немедленно явился на помощь своему начальнику. Между-тем, чтоб этот стриженый ничего не мог подозревать, позволь ему отправиться для приготовления к смерти этих саксонских свиней.

-- Так и сделаем, сказал Фрон-де-Бёф и велел одному из служителей проводить Уамбу в комнату, где заключены были Седрик и Адельстан.

Заключение не укротило, поскорее раздражило Седрика. Он ходил из одного конца комнаты в другой с видом человека, готового напасть на неприятеля или прорвать брешь в осажденной крепости, иногда разговаривая сам с собою, иногда относясь к Адельстану, который с стоическим хладнокровием ожидал окончания приключения и с важностию наслаждался варением желудка после изобильного обеда, не слишком безпокоясь о продолжительности своей неволи, которая, по его заключению, должна же кончиться подобно всякому земному бедствию, когда небу угодно будет.

-- Pax vobiscum, сказал шут, вступая в комнату: - да сохранит вас благословение св. Дунстана, св. Денниса, св. Дутока и всех прочих святых.

-- Подойди ближе, сказал Седрик мнимому монаху: - зачем ты пришел к нам?

-- Приготовить вас к смерти, отвечал шут.

-- Невозможно! воскликнул изумленный Седрик. - Как ни безстрашны, как ни дерзки они, но не посмеют сделать такой открытой, безполезной жестокости.

-- Увы! сказал шут: - надеяться на их человеколюбие все равно, что удерживать бешеную лошадь одною шелковинкою. И так, благородный Седрик, и вы также, храбрый Адельстан, подумайте о грехах плоти своей, ибо в самый сей день должны будете дать ответ за них пред высшим судилищем.

-- Слышишь, Адельстан? сказал Седрик, обращаясь к товарищу своего заключения: - приготовим сердца наши к этому последнему делу... лучше умереть подобно мужам, чем жить жизнию рабов.

-- Я готов, отвечал Адельстан: - на самое худшее, что придумает их злоба, и пойду на смерть с таким же равнодушием, как хожу к обеду.

-- Так начинай же исполнение своей святой обязанности, служитель Божий! сказал Седрик.

-- По чести, мне знаком этот голос!

-- Он принадлежит вашему верному рабу и шуту, отвечал Уамба, отбрасывая свой капюшон. - Послушали бы вы прежде совета дурака, не были бы здесь теперь; послушайтесь его теперь, и вы будете опять на свободе.

-- Что ты хочешь сказать? спросил Саксонец.

-- А то, чтоб ты взял эту рясу и капюшон, которые только и остались у меня от монашеского звания, и спокойно отправился из замка, оставя мне свой плащ и пояс, чтоб сделать вместо тебя большой скачок.

-- Оставить тебя на моем месте! сказал изумленный предложением Седрик: - да они повесят тебя, бедняга!

-- Пусть их делают, что хотят! Надеюсь, сын Уитлесса, не постыдя вас, будет висеть на конце веревки с такою же важностью, с какою предок его, альдермен, прицепил веревку себе на шею.

-- Хорошо, Уамба; соглашаюсь на твое желание, но только с условием: переменись одеждою не со мною, а с лордом Адельстаном.

-- Нет, клянусь св. Дунстаном, у меня нет на это никакой причины. Справедливо, чтоб сын Уитлесса потерпел за спасение сына Геруэрда; но нет никакого благоразумия умереть ему за человека, предки которого были чужды его предкам.

-- Раб! предки Адельстана были монархами Англии.

-- Они могли быть чем им угодно; но шея моя так прямо утверждена на плечах, что нельзя свернуть ее из любви к ним. И так, добрый господин мой, приймите мое предложение, или позвольте мне выйдти из замка так же свободно, как я вошел в него.

-- Пусть гибнет старое дерево, лишь бы осталась твердая надежда леса! Спаси благородного Адельстана, мой верный Уамба! это обязанность каждого, у кого в жилах течет кровь саксонская. Мы с тобою перенесем ярость своих безсовестных утеснителей, а между-тем, он, свободный и безопасный, подвигнет дух сограждан наших на отмщение за нас.

-- Нет, нет, отец Седрик! сказал Адельстан, схватывая его за руку, потому-что трудно было только заставить его думать или действовать, но дела и чувства его не были недостойны его высокого происхождения. - Нет, я скорее останусь целую неделю в этой зале без всякой пищи, кроме куска хлеба и чашки воды, назначенных заключенным, чем воспользоваться случаем к спасению, который нелицемерная преданность раба доставляет своему господину.

-- Вы называетесь умными людьми, господа, сказал шут: - а я слыву дураком; только, дядя Седрик и братец Адельстан, дурак решит этот спор между вами и избавит вас от дальнейших вежливостей. Я похож на кобылу Джона Дока, которая позволяет садиться на себя одному только Джону Доку. Я пришел спасти своего господина, а если он не согласится - кончено, я отправлюсь домой. Услугу нельзя перебрасывать с рук на руки, как волан или мячик. Я хочу быть повешенным только за своего собственного, природного господина.

-- Идите же, благородный Седрик! сказал Адельстан: - не пренебрегайте этим случаем. Ваше присутствие там ободрит друзей наших к нашему избавлению, а если вы останетесь здесь, то погубите всех нас.

-- А есть ли какая-нибудь надежда на избавление за стенами замка? спросил Седрик, обращаясь к шуту.

-- Надежда? Без сомнения воскликнул Уамба: - знайте, что, отдавая вам эту рясу, я облекаю вас в одежду полководца. Пятьсот человек стоят у стен замка, и сегодня поутру я был одним из главных предводителей. Мой дурацкий колпак был каскою, а палка моя жезлом. Увидим, что выиграют они, променяв дурака на умного человека. Право, я боюсь, чтоб они не потеряли в храбрости того, что приобретут в благоразумии. И так, прощайте, мой добрый господин; будьте милостивы к Гурту и собаке его Фангсу, и велите повесить мою дурацкую шапку в зале ротервудской. в воспоминание того, что я отдал жизнь свою за господина, как и следовало верному... дураку.

Последния слова произнесены были полу-шутливым, полу-серьёзным тоном. Слезы навернулись на глазах Седрика.

-- Память о тебе сохранится, сказал он: - пока верность и преданность бу дуть уважаемы на земле! Но я надеюсь найдти средство спасти Роуэну и тебя, Адельстан, и тебя также, мой бедный Уамба; ты не превзойдешь меня в преданности.

Перемена одеяний была уже окончена, когда на Седрика напало внезапное раздумье.

-- Я не знаю другого наречия, сказал он: - кроме моего собственного, да нескольких слов их норманской болтовни. Каким же образом прикинуться преподобным братом?

-- Все очарование заключается в двух словах, отвечал Уамба: - служит ответом на все вопросы. Если вы приходите или уходите, пьете или едите, благословляете или отлучаете от церкви, Pax vobiscum неразлучно с вами. Монаху оно так же необходимо, как помело ведьме, как жезл заклинателю. Говорите только важным тоном, - вот так: Рах vobiscum! - и они будет увлекательно. Кто бы то ни был, часовые ли. рыцари ли и оруженосцы, конные или пешие - на всех это производит волшебное действие. Я хочу даже, если они вздумают меня завтра повесить (в чем, кажется, нет сомнения), испытать силу этого слова над палачом.

-- Если это правда, сказал Седрик: - то мне недолго вступить в монашество. Pax vobiscum! Кажется, я не забуду этого слова. Прости, благородный Адельстан; прости и ты, мой бедный Уамба! Сердце твое вполне вознаграждает твою слабую голову, - я спасу вас, или возвращусь и умру вместе с вами. Царственная кровь саксонских королей не прольется, пока моя течет еще у меня в жилах, и ни один волос не падет с головы верного раба, пожертвовавшого собою за своего господина, если Седрик в состоянии будет предупредить это своею смертию. Простите!

-- Простите, благородный Седрик! сказал Адельстан: - и не забудьте, что верный признак монаха - принимать пищу, когда ему предлагают.

-- Прощай, дядя, сказал Уамба: - и помни Pax vobisewn!

Напутствуемый такими советами, Седрик отправился в свои опасный поход, и скоро представился ему случай испытать силу талисмана, на всемогущество которого так сильно настаивал шут. В низком и темном переходе, чрез который он думал добраться до главной залы, путь ему загородила женская фигура.

-- Pax vobisewn! сказал мнимый монах, давая дорогу; но ему отвечал нежный голос: - El vobis, - quaeso, domine reverendissime, pro misericordia vestrq. - Я немножко-глух, сказал Седрик чистым саксонским наречием и в то же время пробормотал: - Чорт возьми дурака с его Pax vobisewn! Я потерял оружие при первой схватке.

-- Умоляю вас из сострадания, преподобный отец, сказала она на его языке: - удостойте посетить с своим духовным утешением раненного пленника и будьте снисходительны к нему, как повелевает ваша святая обязанность. Никогда доброе дело не было выгоднее вашему монастырю.

-- Дочь моя, отвечал Седрик в сильном затруднении: - время не позволяет мне исполнять в замке мою святую обязанность... мне надо отправляться... Жизнь и смерть зависят от моей поспешности.

-- Пусть дьявол унесет меня и оставит в Ифрине с душами Одина и Тора! отвечал Седрик с нетерпением, и вероятно продолжал бы говорить тем же тоном, столь-резко противоречившим его духовной одежде, еслиб разговор их не был прерван грубым голосом Урфриды, старой обитательницы башни.

от докучливости Жидовки.

-- Жидовки! воскликнул Седрик, радуясь случаю, прервавшему докучный разговор: - пусти меня, женщина! не останавливай для собственной своей пользы. Я только-что исполнял святую обязанность и не хочу осквернения.

-- Поди сюда, святой отец, сказала старуха: - ты незнаком с этим замком и не оставишь его без провожатого. Поди сюда... мне нужно поговорить с тобою. А ты, дочь проклятого племени, поди в комнату больного и посмотри за ним, пока я прииду. Горе тебе, если ты опять оставишь его без моего позволения!

Ревекка удалилась. Её просьбы подействовали на Урфриду, которая позволила ей оставить башню и поручила должность, за которую бы та с радостию щедро заплатила - должность ухаживать за раненным Айвенго.

Понимая ясно опасность их положения, и поспешая воспользоваться всеми средствами к спасению, Ревекка надеялась чего-то от присутствия священника, который, как узнала она от Урфриды, прибыл в этот безбожный замок. Она сторожила возвращение мнимого монаха, надеясь поговорить с ним и возбудить его участие к заключенным; читатель видел уже, как мало она успела в своем намерении.