Айвенго.
Глава XXVIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвенго. Глава XXVIII (старая орфография)

ГЛАВА XXVIII.

Мы должны возвратиться несколько назад с нашим рассказом, чтоб сообщить читателю некоторые подробности, необходимые для ясности повествования. Его собственная проницательность легко открыла уже, что когда Айвенго пал и оставлен был всеми, то первою заботою Ревекки, уговорившей отца, было перенести храброго юношу из арены в дом, где в это время жили Жиды в предместиях Эшби.

При других обстоятельствах, не трудно было бы убедить Исаака на такое дело, потому-что он от природы был человеколюбив и признателен. Но в нем гнездились все предразсудки, вся осторожная боязливость его гонимого племени, и с ними-то должно было бороться.

-- Св. Авраам! воскликнул Исаак: - он добрый юноша, и сердце мое обливается кровию, видя, что его кровь заливает его богато-вышитое полукафтанье и драгоценный панцырь; но как отнести его в дом наш?... Девушка, подумала ли ты об этом?... Он христианин, а по закону нашему, мы не должны иметь сношений с чужеземцами и язычниками иначе, как для выгод нашей торговли.

-- Не говори этого, добрый отец мой, возразила Ревекка: - мы не должны смешиваться с ними в пиршествах и удовольствиях, но в бедствиях и болезнях язычники становятся братьями Евреев.

-- Желал бы я знать, что думает об этом раввине Иаков Бен-Тудела, сказал Исаак: - не смотря на то, нехорошо, если добрый юноша изойдет кровию. Пусть Сиф и Рувим отнесут его в Эшби.

-- Нет, вели им положить его в мои носилки, сказала Ревекка: - а я сяду на одну из верховых лошадей.

-- Чтоб подвергнуться наглым взорам этих псов измаильских и эдомских, прошептал Исаак, безпокойно взглядывая на толпу рыцарей и оруженосцев. Но Ревекка тотчас же привела в исполнение свое благодетельное намерение и не слушала слов Исаака, пока он не схватила" её за плащ и дрожащим голосом не возгласил снова:

-- Ради бороды Аарона!... если умрет этот юноша! если он умрет у вас, нас обвинят в его смерти, и толпа разорвет нас на части.

-- Он не умрет, отец мой, сказала Ревекка, тихо освобождая одежду свою из рук Исаака: - он не умрет, если мы не оставим его; но если оставим, то повинны будем в крови его перед Богом и людьми.

-- Нет, сказал Исаак, выпуская из рук её одежду; - мне так же тяжело видеть капли крови его, как-будто каждая капля была бизан, вынимаемый из моего собственного кошелька; я также хорошо знаю, что наставления Мириамы, дочери раввина Манассии-Византийского, душа которой теперь в раю, сделала тебя искусною в науке врачевания, и что ты знаешь качества растений и силу эликсиров. И так, делай что укажет тебе ум твой: ты добрая девушка, благословение, венец, песнь радости для меня, для моего дома и для всего племени моих праотцев!

Впрочем, не без основания были опасения Исаака: великодушие и благодарность его дочери подвергли ее на возвратном пути в Эшби наглым взорам Бриана де-Буа-Гильбера. Тамплиер два раза обгонял их на дороге, устремляя дерзкий и пламенный взгляд на прекрасную Еврейку; и мы видели уже следствие удивления, возбужденного её прелестями, когда она попала в руки этого неистового сластолюбца.

Ревекка, не теряя ни минуты, велела перенести больного в их временное жилище и поспешила осмотреть и собственными руками перевязать его раны. Юные читатели романсов и романтических баллад припомнят, как часто в эти так-называемые темные времена женщины посвящались в таинства хирургии, и как часто храбрый рыцарь обязан был исцелением той, которой глаза еще глубже поразили его сердце.

Впрочем, Евреи, мужчины и женщины, были опытны в науке врачевания во всем её объеме, и нередко монархи и мощные бароны того времени поручали себя искусству опытных мудрецов этого презренного народа, ища исцеления ранам своим или болезням. Помощи иудейских врачей требовали многие, хотя между христианами господствовало общее мнение, что еврейские раввины коротко знакомы с таиственными знаниями и особенно с кабалистикою, заимствовавшею свое название и происхождение от науки мудрецов израильских. Ни один из раввинов не отвергал приписываемых ему сверхъестественных знаний, потому-что эти знания не увеличивали ненависти (да и что бы могло еще увеличить ее?), возбуждаемой их народом, но уменьшали презрение, смешанное с этою ненавистию. Еврей-колдун мог быть предметом отвращения наравне с Евреем-ростовщиком, но не мог заслужить одинакого с ним презрения. Впрочем, судя по удивительным исцелениям, совершенным Евреями, весьма-вероятно, что им известны были некоторые тайны врачебной науки, заботливо скрываемые от христиан, посреди которых они жили.

своих лет, своего пола и даже века, в котором жила. Познания свои в медицине приобрела она под руководством старой Еврейки, дочери одного из знаменитых врачей, полюбившей Ревекку как собственную дочь свою и сообщившей ей тайны, которые передал ей мудрый отец её в такое же время и при таких же обстоятельствах. Правда, судьба принесла Мириаму в жертву фанатизма её времени, но тайны её остались живы в уме её искусной ученицы.

Ревекка, одаренная знаниями и красотою, служила предметом удивления и уважения для своего народа, почитавшого ее за одну из тех вдохновенных дев, о которых упоминает Св. Писание. Даже отец её, питая благоговение к её дарованиям, которое невольно смешивалось с безграничною к неги привязанностью, давал девушке гораздо-более свободы, чем сколько было в обыкновении между его соотечественниками и часто, как мы уже и видели, руководствовался её мнениями.

Айвенго, достигши жилища исаакова, лишился чувства от потери крови, текшей из раны, которую получил он на турнире. Ревекка осмотрела рану и, приложив известное ей лекарство, уведомила отца своего, что если можно отвратить горячку, которой должно опасаться по причине сильного крвотечения, и если целительный бальзам Мириамы сохранил свою силу, то нечего будет опасаться за жизнь гостя, и его можно будет без опасения перевезти в Йорк на следующий день. Исаак побледнел при этом известии. Человеколюбие его охотно бы ограничилось пребыванием в Эшби: он желал оставить раненного христианина в доме, куда его перевезли, и уверить Еврея-хозяина, что он заплатит ему все издержки. На это Ревекка сделала много возражений, из которых упомянем только два, сильно-подействовавшия на ум Исаака. Первое заключалось в том, что она ни под каким видом не хотела доверить стклянки с драгоценным бальзамом другому врачу из своего племени, потому-что могла открыться драгоценная тайна; другое, что этот раненный рыцарь Уильфрид Айвенго - первый любимец Ричарда-Львиного-Сердца, и что, в случае возвращения короля, Исаак, одаривший золотом брата его, Иоанна, для его мятежных замыслов, будет нуждаться в сильном покровителе, который бы пользовался милостию Ричарда.

-- Ты говоришь очень-благоразумно, Ревекка, сказал Исаак, уступая таким убедительным доказательствам: - открывать тайны Мириамы значит оскорблять небо, потому-что блого, посылаемое небом, не должно безумно разсыпать другим, в чем бы ни заключалось это блого, в золотых ли талантах, или серебряных шпилях, или в таинственных знаниях мудрого врачевания; без сомнения, его должен хранить тот, кому это назначено Провидением. Что же касается до того, кого английские назаряне именуют Львиным-Сердцем, то ужь, конечно, мне лучше будет в лапах льва идумейского, чем в руках его, если он только узнает дела мои с его братом. В-следствие этого, я послушаю твоего совета и возьму этого юношу с собою в Йорк, и дом ваш будет его домом, пока не исцелятся его раны. А если, как слухи носятся, Львиное-Сердце возвратится сюда, то Уильфрид Айвенго будет мне оградою, когда гнев короля разразится над отцом твоим. Если жь и он не возвратится, то Уильфрид заплатит нам за издержки, когда приобретет снова сокровища силою своего коня и меча, подобно тому, как поступал он вчера и сегодня. Что же касается до юноши, то он добрый юноша, верный назначенному сроку, платит, когда занимает, и помогает Израильтянину и даже сыну дома отца моего, когда теснят его разбойники и сыны Белиала.

Вечер почти уже наступил, когда Айвенго пришел в себя. Он как-бы пробудился от глубокого сна посреди неясных впечатлений, сопровождавших обыкновенно возвращение чувстве. Несколько времени, он не мог с точностью припомнить себе обстоятельства, предшествовавшия падению его на арене или связать их с происшествиями вчерашняго дня. Ощущения от ран и оскорблений, соединенные с большою слабостью и изнурением сил, перемешались с воспоминаниями ударов им нанесенных и полученных, коней, сшибающихся друг с другом, поверженных и повергающих, треска и звука оружии и страшного шума упорной сечи. Усилие отдернуть занавес удалось ему, хотя и с большим трудом, потому-что его сильно безпокоила рана.

С изумлением увидел он себя в великолепно-убранной комнате, где, вместо стульев, разложены были подушки и многое так живо напоминало обычаи Востока, что он начал сомневаться, не перенесли ли его, во время сна, обратно в Палестину. Сомнение это увеличилось, когда ковер, закрывавший дверь, поднялся, и женская фигура, одетая в богатое платье, похожее больше на восточный костюм, чем на европейский, тихо вошла в комнату в сопровождении смуглого служителя.

Раненный рыцарь хотел сказать что-то прекрасному видению, но оно заставило его молчать, прижав тоненький пальчик к розовым своим губкам, между-тем, как служитель подошел к Айвенго, открыл ему бок, и прекрасная Еврейка с удовольствием увидела, что перевязка на месте и что рана в хорошем состояния. Она исполнила обязанность свою с такою грациозною простотою, с такою исполненною достоинства скромностию, которые могли бы и в более-образованное время сгладить все, что могло показаться неприличным для женщины. Мысль о столь юном и прекрасном создании, сидящем у одра болезни и перевязывающем рану мужчине, побледнела и исчезла в мысли о благодетельном существе, всеми силами стремящемся к облегчению страданий ближняго и к отвращению грозящей ему смерти. Ревекка отдала несколько приказаний старому служителю на еврейском языке, и служитель, часто сопровождавший ее в подобных случаях, повиновался безпрекословно.

Звуки неведомого голоса, как бы они ни были грубы в устах другого, в устах Ревекки имели то романическое, чудесное действие, которое воображение приписывает чарам благодетельной волшебницы; они были непонятны для слуха, но нежностию тона я кротостию взгляда, их сопровождавшого, трогали и проникали в сердце. Не позволяя себе дальнейших вопросов, Айвенго безмолвно покорился всем мерам, которые показались им нужными для его здоровья, и когда перевязка была окончена и прекрасный врач готов был удалиться, он не в состоянии был удерживать долее своего любопытства: - Прекрасная девушка, сказал он на арабском языке, которому научился в странствованиях своих по Востоку и на котором счел за лучшее отнестись к девушке, одетой в чалму и восточное платье: - прошу вас, из снисхождения...

Но здесь слова его были прерваны прекрасным врачохм, и улыбка озарила на мгновение чело её, носившее на себе печать грустной задумчивости. - Говорите по-английски, сэр рыцарь, я родилась в Англии, хотя происхождение мое и одежда принадлежат другой стране.

-- Благородная девица... начал снова рыцарь, и снова Ревекка поспешила прервать его.

-- Не придавайте мне, сэр рыцарь, сказала она: - названия благородной. Узнайте теперь же, что та, которая ходит за вами, не более, как бедная Жидовка, дочь того Исаака-Йоркского, к которому еще недавно вы были так добры и милостивы. По справедливости, он и семейство его обязаны оказывать вам все попечения, каких только требует ваше настоящее положение.

Не знаю, довольна ли была бы прекрасная Роуэна волнением, с которым преданный ей рыцарь до этого мгновения смотрел на прекрасные черты, стройный стан и блестящия очи прелестной Ревекки, - очи, блеск которых был оттенен длинными шелковыми ресницами и которые менестрель сравнил бы непременно с вечернею звездою, сияющею сквозь кусты жасминов. Но Айвенго был такой ревностный католик, что не мог сохранить те же чувства в - отношении к Жидовке. Это предвидела Ревекка и для того поспешила сообщить ему имя и происхождение отца своего; прекрасная и благоразумная дочь Исаака не была чужда женской слабости, а потому не могла удержать вздоха, когда взор почтительного удивления и даже нежности, с которым Айвенго смотрел на свою незнакомую благодетельницу, сделался холоден, принужден и изображал уже только чувство благодарности за одолжение совершенно-неожиданное и полученное от низшого. Не должно, впрочем, думать, что первое движение Айвенго заключало в себе что-нибудь иное, кроме благоговейной дани, которую юноша всегда платит красоте, и, не смотря на то, прискорбно было Ревекке, что одно слово как талисман оттолкнуло от нея и лищило ее того внимания, которое принадлежало бы ей вполне, если б она не происходила из отверженной касты.

Но кроткая, добрая Ревекка не осудила Айвенго за то, что он разделял предразсудки своего века и своей религии. Напротив, прекрасная Еврейка, уверенная, что больной смотрит на нее, как на отверженную, с которою неприлично иметь сношения, исключая крайней необходимости, не переставала оказывать того же терпеливого внимания его спокойствию и здоровью. Она уведомила его о необходимости отправиться в Йорк и о намерении отца её взять его с собою и оставить у себя в доме до-тех-пор, пока он не выздоровеет совершенно. Айвенго сильно воспротивился этому намерению, и причиною представлял опасение нанести безпокойство своим благодетелям.

-- Не-уже-ли нет, говорил он: - в Эшби, или где-нибудь по близости, саксонского френклина или богатого поселянина, который согласился бы принять к себе и продержать в своем доме раненного соотечественника, пока тот в состоянии будет надеть оружие? Не-уже-ли нет какого-нибудь саксонского монастыря, куда бы могли принять меня? Или нельзя ли будет перенести меня в Бортов, где верно приймет меня с удовольствием родственник мой Уальтгоф, аббат св. Уитольда?

-- Разумеется, самая бедная хижина, сказала Ревекка с меланхолическою улыбкою: - покажется вам приличнее для вашего пребывания, чем обиталище презренного Жида; но, сэр рыцарь, вы не можете переменить обиталища, если не хотите лишиться врача. Племя наше, как вам известно, умеет исцелять раны, хотя и не умеет наносить их; преимущественно наше семейство обладает тайнами, хранимыми со времени Соломона, и достоинство которых вы на себе испытали. Ни один назарейский, простите меня, сэр рыцарь, ни один христианский лекарь во всей Британии не в состоянии прежде истечения месяца исцелить ваши раны так, чтоб вы могли снова взяться за оружие.

-- А во сколько времени можешь ты это сделать? спросил Айвенго с нетерпением.

-- В неделю, если вы будете терпеливы и послушны моим наставлениям.

-- Клянусь св. Девою, если имя её не грех произносить в этом доме, теперь не такое время, чтоб мне или другому верному рыцарю лежать в постели. Если ты исполнишь свое обещание, девушка, я заплачу тебе полную каску золотых монет, как только оне будут у меня.

-- Я исполню обещание, и вы наденете свою броню в восьмой день, считая от нынешняго, если обещаете мне одну награду вместо денег, которые сулите.

-- Если это в моей власти и если награда такова, что истинный христианский рыцарь может дать се девушке твоего племени, обещаю ее с удовольствием и благодарностию.

-- Нет, я хочу только попросить вас верить вперед, что Еврей может оказать услугу христианину, не желая другой награды, кроме благословения Великого Отца, сотворившого Еврея и иноверца.

-- Грешно было бы мне сомневаться в этом, девушка, отвечал Айвенго: - и я полагаюсь на твое искусство без всяких распросов и сомнений. Верю, что чрез неделю я в состоянии буду надеть свою броню. Теперь, мой любезный врач, сообщи мне какие-нибудь новости. Что сделалось с благородным Седриком и семейством его? Что сталось с прекрасною лэди... Он остановился, как-бы не желая произносить имени Роуэны в доме Жида: - я разумею ту, которая названа была царицею турнира?

-- И которая была избрана вами, сэр рыцарь, с разборчивостью, заслужившею такое же удивление, как и ваша храбрость, отвечала Ревекка.

-- Мне бы хотелось узнать о принце Иоанне, сказал он: - также о верном моем оруженосце, от-чего его нет со мною?

-- Позвольте мне воспользоваться властию врача, отвечала Ревекка: - прошу вас молчать и удалить тревожные мысли, пока я буду сообщать вам все, что вы знать желаете. Принц Иоанн внезапно оставил турнир и поспешно отправился в Йорк со всеми вельможами, рыцарями и духовными, собрав столько денег, сколько мог, у тех, которые почитаются богатыми. Говорят, он хочет завладеть короною своего брата.

-- Не без битвы, сказал Айвенго, поднимаясь на своем ложе: - если останется хотя один верный подданный в Англии. Я выйду на бой с лучшим их рыцарем за права Ричарда, с двумя, тремя рыцарями, если нужно!

-- Но тогда только, когда будете в силах, сказала Ревекка, прикоснувшись рукою к плечу его: - теперь вы должны слушаться меня и оставаться в покое.

-- Правда, девушка, столько в покое, сколько позволят эти безпокойные времена. А что Седрик и его семейство?

-- Дворецкий его приходил недавно сюда и спрашивал у отца моего деньги за шерсть, взятую у Седрика; от него-то я и узнала, что Седрик и Адельстан Конингсборгский оставили жилище принца Иоанна в большом неудовольствии и готовились отправиться домой.

-- Была ли с ним на пиршестве какая-нибудь дама? спросил Уильфрид.

-- Лэди Роуэна, отвечала Ревекка с большею определенностию, чем сделан был вопрос: - лэди Роуэна не приехала на праздник принца и, по словам дворецкого, находится теперь на дороге в Ротервуд с опекуном своим, Седриком. Что же касается до верного оруженосца вашего Гурта...

-- А! воскликнул рыцарь: - так ты знаешь его имя? Впрочем, ты должна его знать, прибавил он в ту же минуту: - потому-что от твоей руки и, как я убежден теперь, от твоего собственного великодушия, получил он вчера сто цехинов.

-- Не говорите об этом, сказала Ревекка, сильно зарумянившись: - я вижу, как легко открывает язык то, что сердце желает скрыть.

-- Но честь моя требует, сказал с важностию Айвенго: - чтоб я заплатил эту сумму отцу твоему.

-- Да будет по твоему, добрая девушка; было бы слишком неблагодарно с моей стороны противиться твоим приказаниям. Только скажи одно слово о судьбе бедного Гурта, и я не сделаю тебе никакого вопроса.

-- Мне прискорбно сказать вам, сэр рыцарь, что он взят под стражу по приказанию Седрака. - Но заметя, что известие это опечалило Уильфрида, она прибавила в туже минуту: - но дворецкий Освальд сказывал, что если ничто не возобновит против него неудовольствия его господина, то он уверен, что Седрик простит Гурта, верного раба, который пользуется его расположением и провинился только из любви к его сыну. Сверх-того, он рассказал нам, что он и его товарищи, особенно же шут Уамба, решились содействовать побегу Гурта, если не уменьшится против него гнев Седрика.

-- Дай Бог, чтоб они исполнили свое намерение! Но мне кажется, что судьба назначила гибель каждому, кто оказывает мне любовь. Король, почтивший и отличивший меня своею милостию, должен отстаивать корону свою от дерзких притязаний брата; взор мой причинил горе и безпокойство самой лучшей из женщин; и теперь отец мой в гневе можете, унитгожить этого верного раба за то, что он любит меня и служил мне верно!.. Видишь, девушка, какому несчастному ты помогаешь: будь благоразумна, оставь меня, пока бедствия, идущия по стопам моим подобию охотничьей собаке, не обратились и на тебя!

-- Слабость и печаль заставляют вас сомневаться в милосердии небес, сэр рыцарь. Ты возвращен был отчизне своей, когда она более всего нуждалась в верном сердце и сильной руке и ты сокрушил гордыню врагов твоих, врагов короля твоего, когда они высоко вознесли рог свой; а за бедствия, тобою понесенные, Бог возставил тебе врача и помощника даже из среды самых презренных земли сей! И так, мужайся и верь, небо хранит тебя на какой-нибудь великий подвиг, который совершит рука твоя для блага народного. Прощай; прийми лекарство, которое я пришлю тебе с Рувимом, и старайся успокоиться, чтоб надежнее перенести завтрашнее путешествие.

врача его, он совершенно освободился от горячки и мог перенести путешествие.

Его положили на конные носилки, в которых перевезли его с ристалища, и приняли все предосторожности к его успокоению. В одном только случае все заботы Ревекки не могли доставить спокойствия раненному рыцарю. Исаак, подобно богатому путнику десятой сатиры Ювенала, безпрерывно боялся, что его ограбят, зная твердо, что он был дорогою приманкою как для норманского барона, так и для саксонского йомена: по-этому, он путешествовал всегда очень-скоро, останавливался только на короткое время для отдохновения и таким образом опередил Седрика и Адельстана, которые отправились за несколько часов до него и долго промедлили в Монастыре-св.-Уитольда. Но такова была сила бальзама Мириамы я крепость сложения Айвенго, что он не потерпел от поспешного путешествия того вреда, какого опасался его прекрасный врач.

Впрочем, кажется, у Еврея была другая причина поспешности. Скорость, с которою он желал путешествовать, произвела несогласие между им и людьми, нанятыми для его сопровождения. То были Саксонцы, не чуждые национальной привязанности к спокойствию и сытному обеду, привязанности, которую Норманы называли леностью и обжорством. Переменившись ролями с Шейлоком, жившим на счет христиан, они приняли на себя обязанность провожать богатого Жида в надежде попить и поесть на его счет и очень были недовольны, обманувшись в своем ожидании, когда он торопил ехать скорее. Они представляли ему вред, который могла причинить подобная поспешность лошадям их. Наконец, вспыхнула между Исааком и его спутниками страшная ссора относительно количества пива и вина, назначенного им при каждом роздыхе. Следствием было то, что, при приближении опасности, пугавшей Исаака, он оставлен был недовольными наемниками, на помощь которых надеялся, не принимая никаких средств, чтоб привязать их к себе.

В этом отчаянном положении, Еврей, дочь его и её раненный больной найдены были Седриком и, как мы уже говорили выше, скоро потом попали в руки де-Браси и его союзников. Сначала никто не обратил внимания на носилки, которые могли легко избежать осмотра, без любопытства де-Браси, вообразившого, что оне скрывают предмет его желаний, лэди Роуэну. Но каково же было удивление де-Браси, когда он увидел, что носилки заключали в себе раненного, который, воображая, что попал в руки саксонских йоменов, и зная, что в глазах их имя его могло доставить покровительство и ему и друзьям его, чистосердечно признал себя Упльфридом Айвенго.

Идеи рыцарской чести, никогда неоставлявшия де-Браси, не смотря на его грубость и легкомыслие, воспрепятствовали ему нанести какое-либо оскорбление рыцарю в таком безпомощном состоянии, а равно открыть присутствие его Фрон-де-Бёфу, который не задумался бы умертвить его, потому-что имел притязание на баронство Айвенго. С другой стороны, мысль освободить счастливого искателя лэди Роуэны, каким выставили Уильфрида происшествия на турнире и прежнее изгнание сто из дома отцовского, превышала великодушие де-Браси. Он способен был только избрать средину между добром и злом, и потому велел двум оруженосцам ехать подле носилок и никого не подпускать к ним Если у них спросят что-нибудь, то он велел отвечать, что это носилки лэди Роуэны и что в них положили одного из товарищей их, раненного в сшибке. По прибытии в Торквильстон, в то время, как рыцарь-храма и хозяин замка заняты были своими собственными делами - один богатством Еврея, другой красотою его дочери, оруженосцы де-Браси пронесли Айвенго, под именем раненного товарища, в отдаленный покой. Такое же объяснение сделали они Фрон-де-Бёфу, когда тот спросил их, зачем они не были на стенах, когда трубили тревогу.

и ратники вольного-отряда сидят у постелей умирающих, когда замок окружен со всех сторон. На стены, негодные ленивцы! закричал он таким громовым голосом, что задрожали своды: - идите на стены, или я раздроблю вам кости этим жезлом.

Воины с твердостию отвечали ему, что они ничего более не желают, как идти на стены, если Фрон-де-Бёф согласится извинить их перед их начальником, который приказал им смотреть за умирающим.

если ужь непременно нужно смотреть за ним, чтоб эти молодцы могли взяться за оружие. Вот вам два лука, товарищи, со всеми принадлежностями {Windlaces an I querelles.

Оруженосцы, подобно прочим товарищам своим, радовались битвам и ненавидели бездействие; теперь они весело побежали на встречу опасности, и таким-образом Айвенго поручен был надзору Урфриды или Ульрики. Но Урфрида, занятая воспоминанием оскорблений и надеждою мести, передала немедленно Ревекке попечение о больном.