Айвено.
Глава III

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава III (старая орфография)

ГЛАВА III.

В зале, вышина которой далеко не соответствовала чрезмерной длине и ширине её, был поставлен длинный дубовый стол из досок грубо отесанных, едва выстроганных и почти без всякой отделки; на нем было сделано приготовление к ужину Седрика Саксонца. Кровля, состоявшая из стропил и брусьев, отделяла внутренние покои от внешняго воздуха одним только тесом и соломою; в каждом конце залы находилось по огромному камину, но так как трубы строились весьма неискусно, то чрез них выходила только часть дыма, другая же свободно распространялась по комнате. Постоянный чад, происходивший от этого, совершено покрыл стропила и брусья мрачной залы черною корою сажи. По стенам комнаты развешаны были орудия войны и охоты; створчатые двери в каждом углу вели к другим частям обширного здания.

Прочия принадлежности жилища представляли ту же грубую простоту саксонского периода, которую Седрик поддерживал с такою гордостью. Пол состоял из смеси земли с глиною, убитою до значительной твердости, как это делается в наших гумнах. На одну четверть длины комнаты пол был несколько приподнят, и это пространство, называвшееся троном, занималось только главнейшими членами семейства и знатными посетителями. Стол, покрытый богатым красным сукном, ставился поперег этой платформы, а от средины её до самого конца залы помещался другой, более длинный и низкий стол, за который садились слуги и низшия лица. Все это вместе походило на литеру Т, или на некоторые из тех древних обеденных столов, какие можно было видеть в старинных коллегиях Оксфорда и Кембриджа. Масивные кресла и стулья из резного дуба стояли на платформе, а над ними и над возвышенным столом распростирался суконный намет, который защищал высших особ на почетных их местах от непогоды, особливо дождя, проникавшого местами сквозь дурно построенную крышу.

Стена этого конца залы, во все протяжение платформы, была покрыта обоями или занавесами, а пол устлан ковром; и то и другое украшено было чем-то в роде шитья, отличавшагося яркими и слишком пестрыми красками. Над низшим столом кровля была без намета; неровно оштукатуренные стены были без обоев, грубый земляный пол без ковра; стол не покрывался скатертью, и неуклюжия масивные скамьи заменяли стулья.

Против середины верхняго стола находились два кресла, более возвышенные, для хозяина и хозяйки дома, которые председательствовали при гостеприимных трапезах, и от этого получили свое почетное саксонское наименование, означавшее "раздаватели хлеба".

При каждом из этих кресел находилась подножная скамья, украшенная искусною резьбою и выложенная слоновою костью: это составляло преимущественное отличие подобной мебели. На одном из этих кресел сидел в то время Седрик Саксонец, который, хотя был только таном по званию, или франклином, как называли его норманы, но тем не менее ожидал ужина с нетерпением приличным только альдерману старого или нового времени.

Действительно, лице этого владельца замка показывало, что у него откровенный, но вспыльчивый и нетерпеливый характер. Он был средняго роста, но плечист, с длинными руками, и крепко сложен, как человек привыкший переносить трудности войны или охоты; откровенное лице его было широко; глаза голубые; резкия черты, прекрасные зубы и правильно образованная голова - все выражало в нем какое-то простодушие, столь нередкое при вспыльчивых и раздражительных характерах. Гордость и недоверчивость проглядывали в его глазах, потому что жизнь его протекла в безпрестанном оспаривании своих прав, так часто нарушавшихся; и скорый, гордый, решительный характер этого человека был постоянно на стороже по обстоятельствам его положения. Его длинные желтые волосы, разделенные на лбу и темени, расчесывались в обе стороны и доходили до плеч: седина едва была в них заметна, хотя Седрик приближался уже к шестидесятому году своей жизни.

Одежда Седрика состояла из светлозеленой тюники, отороченной вокруг шеи и по обшлагам мехом, называемым minever, который достоинством ниже горностая, и приготовлялся, как полагают, из шкур серой белки. Этот камзол был разстегнут и надет, на платье, плотно обхватывавшее тело; брюки его достигали до нижней части бедр, оставляя колени обнаженными. На ногах были сандалии, точно такия же как и у крестьян, но из лучшого материала, и спереди застегивались золотыми пряжками. На руках у него были золотые браслеты, а вокруг шеи широкое ожерелье из того-же драгоценного металла. Стан его опоясывался богатым поясом с пуговицами и за ним был заткнут короткий, прямой, обоюдоострый меч с заостренным концом, висевший почти перпендикулярно с боку. Сзади сто кресел висел плащ из красного сукна, подложенный мехом, и такая же шапка с богатым шитьем, дополнявшие наряд зажиточного помещика. Короткая рогатина с широким стальным наконечником была прислонена к спинке его кресел и служила во время прогулок вместо палки или оружия, смотря по обстоятельствам.

Несколько слуг, одежда которых представляла различные нисходящия степени от богатого костюма их господина до грубого, простого наряда свинопаса Гурта, следили за взорами саксонского вельможи и ожидали его повелений. Двое или трое из них, старшие но должности, стояли позади господина на платформе; прочие занимали нижний конец залы. Другие прислужники были различного рода. Две или три большие косматые борзые собаки; употребляемые для травли волков и оленей, столько же гончих крупной породы, с толстыми шеями, большими головами и длинными ушами, наконец одна или две меньшия, называемые теперь таксами, нетерпеливо ожидали начала ужина; по с остроумным знанием физиономии, свойственным этой породе, оне не осмеливались нарушать угрюмого молчания своего господина, вероятно страшась маленькой белой палочки, положенной при тарелке Седрика для того, чтоб отгонять своих четвероногих подданных. Только одна страшная старая меделянская собака, пользуясь свободою старого слуги, поместилась возле самых кресел, и по временам осмеливалась возбуждать внимание Седрика: она то клала свою огромную мохнатую голову к нему на колени, то носом толкала его в руку. Но и она была отогнана грозным голосом: "Лежать, Бальдер, лежать! Я не расположен играть с тобой сегодня!"

В самом деле, Седрик, как мы заметили, был не совсем покоен духом. Лэди Роэна только что возвратилась от вечерни из отдаленной церкви и переменяла платье, вымоченное проливным дождем. До сих пор не было никакого известия о Гурте, которому давно следовало бы пригнать стадо из леса, и такова была небезопасность того времени, что подобное замедление можно было объяснить не иначе, как нападением бродяг, которыми был полон близьлежащий лес, или насилием со стороны какого нибудь соседняго барона, мало уважавшого законы собственности. Подобное обстоятельство было очень важно, так как главнейшая часть богатства саксонских владельцев состояла в многочисленных стадах свиней, особенно в странах лесистых, где этим животным так легко находить себе пищу.

Кроме этих опасений, саксонский тан нетерпеливо желал увидеть своего любимого шута Вамбу, остроты которого, каковы бы оне ли были, служили ему некоторым образом приправою к ужину и к частым приемам пива и вина, сопровождавшим его. Прибавьте к этому, что Седрик постился с самого полудня, и обыкновенное время его ужина давно уже прошло - обстоятельство, весьма легко раздражающее сельского дворянина как старого так и нынешняго времени. Он выражал свое неудовольствие отрывистыми словами: то бормотал сам с собою, то обращался к окружавшим его слугам, особенно к своему кравчему, который время от времени, вместо успокоительного средства, наливал ему вино в серебряный кубок.

-- Что же медлит лэди Роэна? спросил Седрик.

-- Ей осталось только переменить головной убор, отвечала прислужница с такою же самоуверенностью, с какою любимая горничная госпожи нашего времени отвечает своему господину. - Вы и сами не желали бы, чтобы она села за стол в капоре и юпке? Ни одна лэди во всем графстве не одевается скорее моей госпожи.

Это неопровержимое доказательство вызвало у сакса некоторого рода успокоительное "гм с прибавлением: - Надеюсь, что её набожность будет выбирать более хорошую погоду для посещения церкви Св. Иоанна... Но скажи, во имя десяти дьяволов! продолжал он, обращаясь к кравчему и повысив голос, как будто обрадовавшись, что нашел канал, но которому мог излить свое негодование не опасаясь противоречия, - скажи, во имя десяти дьяволов, что задерживает Гурта так долго в поле? Я ожидаю недоброй вести о стаде: он всегда был верным и осторожным малым; я даже приготовил для него лучшую должность; может быть я сделаю его одним из своих стражей {Словом Cnichts саксы обозначали вооруженную свиту, иногда вольную, иногда состоявшую из васаллов, но во всяком случае людей выше обыкновенных служителей, как в королевском дворе, так в доме танов и альдерыапов: по из слова Cnichits произошло Knight, равнозначащее на английском языке норманскому Chevalier (рыцарь); потому я и не употреблял его в первоначальном значении, во избежание сбивчивости, а пользуюсь словом warders (стражи). Автор.}.

Освальд, кравчий, скромно заметил, что еще нет и часа, как стали гасить огонь, - оправдание неуместное, потому что оно обратилось к предмету столь неприятному для саксонского уха.

-- Чорт возьми, закричал Седрик, - чорт возьми вечерний звон, повелевающий гасить огонь, и того тирана, который его выдумал, и малодушного раба, чей саксонский язык поворотился вымолвить это слово, противное саксонскому уху! Гасить огонь! прибавил он, переводя дух, - да, гасить огонь: принуждают честных людей тушить огонь, чтоб ворам и разбойникам было привольнее в потемках!.. Да, гасить огонь... Реджинальд Фрон де Беф и Филипп де Мальвоазен хорошо знают пользу этого звона, знают не хуже самого Вильгельма, или каждого норманского бродяги, сражавшагося при Гастипгсе. Только и жду известия, что мое имущество раскрадено для прокормления голодных разбойников, которых они одним воровством и разбоем не могут прокормить. Мой верный слуга убит, мое добро расхищено - и Вамба... да где же Вамба? Мне кажется, кто-то из вас сказал, что он пошел с Гуртом?

Освальд отвечал утвердительно.

но я буду отомщен, прибавил он, нетерпеливо вскакивая с кресел и хватаясь за рогатипу, - я дойду с жалобами до великого совета; у меня есть друзья, есть приверженцы, один на один вызову нормана на поединок; пусть выходит он в своих бляхах и кольчуге и во всем что может трусу прибавить смелости; подобным дротиком я пробивал тип втрое толще их щитов! Быть может они думают, что я стар, пусть так! Я один и бездетен, но в жилах Седрика течет кровь Герварда... Ах, Вильфред! Вильфред! воскликнул он, возвысив голос - еслиб ты умел подавить свою безразсудную страсть, престарелый отец твой не походил бы теперь на одинокий дуб, раскидывающий свои беззащитные, разбитые ветви против порывов яростной бури!

Эта мысль казалось превратила в печаль раздраженные чувства Седрика. Поставив на место дротик, он сел потупив глаза, и но видимому погрузился в грустную задумчивость.

Внезапно раздавшийся звук рога пробудил его от мечтания и был приветствован громким воем и лаем всех собак, бывших в зале, и двадцати или тридцати других, размещенных по разным частям здания. Надо было употребить в дело белую палочку и некоторое усилие слуг, чтоб унять эту разладицу собачьяго воя.

-- К воротам, болваны! крикнул сакс, как скоро тревога была на столько укрощена, что подчиненные могли слышать голос господина. - Узнайте что значит этот рог... верно известие о каком нибудь воровстве или разбое в моих владениях!

Минуты через три, возвратившийся страж доложил, что Аймер, приор из Жорво, и достойный рыцарь Бриан де Боа Гильбер, командир храброго и достопочтенного ордена Рыцарей Храма, с небольшою свитою, просят гостеприимства и ночлега, находясь на пути к турниру, имеющему быть через два дня неподалеку от Ашби де ла Зуш.

здесь остановиться, хотя лучше бы было, еслиб они проехали мимо; но не должно роптать на тех, кто просит ужина и пристанища на ночь: в качестве гостей и самые норманы должны унять своеволие... Ступай, Гундеберт, прибавил он, обратясь к одному из слуг, бывшему в роде дворецкого и стоявшему за ним с белым жезлом, - возьми с собою шесть человек и введи путников в покои, назначенные для гостей. Позаботься о их лошадях и мулах, да смотри, чтоб их свита ни в чем не нуждалась. Предложи им платье, если нужно, огонь, воды для умыванья, вина и пина; да скажи поварам, чтоб они поторопились с ужином, и подавай его на стол, как скоро странники будут готовы. Не забудь сказать им, Гундеберт, что Седрик сам встретил бы их, еслиб не дал обета никогда не отходить от платформы далее трех шагов на встречу кого бы то ни было, не происходящого от крови саксонских монархов. Торопись! Исполни все как следует, и пусть они не говорят в своей гордости, что сакс обнаружил перед ними в одно время и бедность и скупость.

Дворецкий с несколькими слугами поспешил исполнить приказания господина. Приор Аймер, продолжал Седрик, обращаясь к Освальду, - если не ошибаюсь, брат Джайльса де Мольверера, нынешняго лорда мидльгамского?

Освальд сделал почтительный знак подтверждения.

-- Брат его занимает место и незаконно владеет наследством одной из лучших фамилий, Ульфгара из Мидльгама; по кто же из норманских баронов не делает того же самого? Этот приор, говорят, монах веселого характера, и кубок вина и охотничий рог предпочитает колоколам и книгам. Хорошо! Добро пожаловать! Я рад гостям. Как зовут рыцаря храма?

-- Бриан де Боа Гильбер.

известно как с хорошей, так и с дурной стороны. Говорят, он принадлежит к храбрейшим рыцарям своего ордена, по обладает и всеми пороками своих собратий: гордостью, высокомерием, жестокостью и сластолюбием; это человек жестокосердый, не знающий ли земного, ни небесного страха. Это говорят те немногие, которые возвратились из Палестины. Но так и быть! Ведь только на одну ночь, - и ему рады будем. Освальд, откупори бочку самого старого вина, подай лучшого меда, самого крепкого пива, дорогого мората, искристого сидра, самых ароматных наливок {Таковы были напитки, употреблявшиеся у саксов, по свидетельству г. Турпера. Morat делался из меда и ягодного сока; наливка (pigment) состояла из приятной смеси вина с пряностями, подслащенными медом; прочие напитки не требуют объяснения. Автор.}; наливай в самые большие чаши. Храмовые рыцари и абаты любят хорошее вино и добрую меру. - Эльджита! Доложи лэди Роэне, что мы не будем ждать её в нынешний вечер в зале, разве только она сама непременно пожелает прийти сюда.

-- Конечно, она пожелает, отвечала Эльджита с живостью: - лэди всегда охотно слушает последния известия из Палестины.

Передай слова мои своей госпоже, и пусть она поступает по своему желанию. Отрасль Альфреда по крайней мере здесь пусть царствует самовластно!

Эльджита оставила залу.

-- Палестина! повторил сакс, - Палестина! Как много людей приковывают слух свой к рассказам развратных крестоносцев и лицемерных пилигримов об этой роковой стране. И мне следовало бы спрашивать, разведывать и прислушиваться с трепещущим сердцем к басням, которыми хитрые бродяги умеют вымаливать наше гостеприимство... Но, нет! Сын не повиновавшийся мне уж более не сын мой. Я столь же мало забочусь о его участи, как и о судьбе самого последняго из мильона воинов, когда либо возлагавших крест на свои плечи и бросавшихся в беззаконное кровопролитие, в это, как говорят они, выполнение воли Божией!..

факелами, вошли в залу.