Айвено.
Глава VIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава VIII (старая орфография)

ГЛАВА VIII.

В средине арены принц Иоанн вдруг остановился, и обратясь к приору Аймеру заметил, что главнейшая обязанность этого дня ими забыта.

-- Клянусь Богородицею! сказал он, - мы еще не позаботились, сер приор, кого назвать царицею любви и красоты, которая белою рукою раздавала бы пальмы победителям. Что до меня, я свободен в своих мнениях и ничего не вижу неприличного, если мой выбор падет на черноокую Ревеку.

-- Святая Дева! воскликнул приор, с ужасом подняв глаза к небу: - выбрать жидовку! Мы заслужили бы, чтоб за это нас побили камнями посреди арены, а я еще не так стар, чтоб быть мучеником. Притом, клянусь святым моим патроном, она не так хороша, как прелестная саксонка Роэна.

-- Саксонка или жидовка! отвечал принц, - собака, или свинья - для меня все равно! Хочу избрать Ревеку, хотя бы только для того чтоб взбесить саксов.

Ропот пробежал даже между приближенными принца.

-- Этим шутить не надо, государь, сказал Де Браси: - ни один рыцарь не подымет копья, если будет сделан такой оскорбительный выбор.

-- Вы хотите оскорбить всех только для того, чтоб поставить на своем, сказал Вальдемар Фитцурз, один из самых старых и важнейших спутников принца Иоанна, - и если ваше высочество решитесь на это, вы только повредите своим намерениям.

-- Барон! отвечал принц, удерживая гордого своего коня, - я допустил вас к себе за тем чтоб вы следовали за мною, а не за тем чтоб зависеть от вашего совета.

-- Те которые следуют за вами по путям, избранным вашим высочеством, отвечал Фитцурз, понизив голос, - получают право советников; здесь идет дело о их жизни и чести столько же сколько и о вашей.

Из тона, которым это было сказано, Иоанн увидел необходимость уступить. - Я пошутил, сказал он, - а вы и напустились на меня как змеи! Выбирайте же кого хотите, во имя самого дьявола, и утешьтесь!

-- Нет, нет! возразил Де Браси. - Пусть трон царицы останется незанятым, пока победитель по назовет ее и не выберет девицы, для занятия почетного места. Это придаст новую прелесть его торжеству и научит красавиц ценить любовь храбрых рыцарей, которые возводят их на такую степень отличия.

-- Если Бриан де Боа Гильбер останется победителем, заметил приор, - я готов прозакладывать свои четки, что отгадаю кто будет избрана царицею любви и красоты.

-- Боа Гильбер надежный рыцарь, отвечал Де Браси; - но здесь вокруг арены много и других, которые не откажутся схватиться с ним.

-- Молчите, господа! сказал Вальдемар. - Пора принцу занять свое место; рыцари и зрители теряют терпение, время приближается, и теперь самая благоприятная минута начать увеселения.

Принц Иоанн хотя еще не был монархом, однако уже видел в Вальдемаре Фитцурзе все невыгоды иметь любимца министра, который служа своему государю всегда готов поступать так как ему самому угодно. Принц однакож уступил предложению Вальдемара, хотя его характер был из числа тех, которые упорствуют в самых безделицах. Заняв троп свой и будучи окружен свитою, он дал знак герольдам объявить законы турнира, которые вкратце состояли в следующем:

Во первых, пять вызывающих рыцарей должны биться с каждым, кто изъявит желание.

Во вторых, каждый рыцарь, желающий сражаться, может по воле избрать себе противника из числа вызывающих прикосновением к его щиту.

Если рыцарь коснулся древком копья, то испытание искуства должно было совершиться карусельным оружием, т. е. копьями, на конце которых насажена круглая широкая дощечка, так что никакой опасности не могло произойди, исключая падение коня и всадника. Если удар наносился в щит острием копья, то сражение должно было происходить и outrance, т. е. острым оружием, как в настоящей битве.

в награду отличного коня необыкновенной красоты и силы, и в добавок к этой награде сам рыцарь получает право наименовать царицу красоты и любви, которая в следующий день будет раздавать награды победителям.

В четвертых объявлялось, что на второй день будет общий турнир, в котором все присутствующие рыцари, желающие получить награду, могут принять участие, и разделившись на две равные части сражаться до тех пор, пока принц Иоанн не подаст знака прекратить битву. Тогда избранная царица красоты и любви увенчает рыцаря, которого принц провозгласит победителем в этот второй день, и возложит на него венец из золотой пластинки, выбитой наподобие лаврового венка. На второй день рыцарския увеселения кончаются; но в следующий затем день назначаются стрельба из лука, бой быков и другия народные увевеления. Этим способом принц Иоанн старался положить основание своей, популярности, которую он безпрестанно ослаблял самыми неблагоразумными поступками, оскорбляя чувства и предразсудки народа.

Арена представляла теперь великолепное зрелище. Верхния галереи были наполнены всем что только было благородного, богатого и прекрасного в северных и средних провинциях Англии. Разнообразие одежды сановитых зрителей представляло приятную и великолепную картину, тогда как внутреннее и нижнее пространства, наполненные богатыми горожанами и средним сословием Англии, в костюмах более простых, составляли темную кайму около этого блестящого круга, возвышая и делая рельефнее его. блеск и великолепие.

Герольды окончили свое провозглашение обычным возгласом: "Щедрость, щедрость, храбрые рыцари!" И дождь золотых и серебряных монет полился на них с галерей, потому что высшим долгом рыцарства считалось оказывать щедрость тем, которых тот век признавал в одно время и распорядителями и историками подвигов чести. На щедрость зрителей герольды отвечали обычными криками: "Любовь прекрасным! Смерть противникам! Честь великодушным! Слава храбрым!" К этому более бедные зрители также присоединили свои восклицания, а многочисленные трубачи огласили воздух воинскими инструментами. Как скоро эти звуки умолкли, герольды удалились с арены в великолепном и блестящем порядке, и на поприще не осталось никого, кроме маршалов турнира, которые, будучи вооружены с головы до ног, в противоположных концах арены сидели на своих конях неподвижно как статуи. В то же время, как ни была обширна огороженная площадь у северной оконечности цирка, она вдруг почти наполнилась толпами рыцарей, желавших испытать свою силу с вызывающими. С галереи она представляла вид моря волнующихся перьев, перемешанных с блестящими шлемами и высокими копьями, на конце которых у многих были прикреплены небольшие, шириною в четверть ладони, флюгера, волновавшиеся на ветре вместе с безпрерывно двигавшимися перьями, и придававшие еще большую живость зрелищу.

Наконец барьер был приподнят, и пять рыцарей, избранных по. Жребию, медленно въехали на арену: один из них был впереди, другие четверо следовали за ним по два в ряд. Все были в великолепном вооружении. Мой саксонский летописец (Вардор) подробно описывает их девизы, цвета и шитье конской сбруи. Безполезно входить здесь в эти подробности. Приведем стихи современного поэта, который, к сожалению, написал слишком мало:

*) Рыцари обратились в прах, добрые мечи их съела ржа; души их, надеемся мы, во святых почивают (Из неизданной поэмы Кольриджа).

Время свергло их щиты и гербы со стен их замков. Самые замки превратились в разсевшияся развалины и зеленые курганы; едва приметно место, где они находились, даже многия поколения исчезли с тех пор и забыты в той стороне, где они существовали со всею славою феодальных властителей и баронов. После этого, какая нужда читателю знать их имена или преходящие символы их воинского сана?

Однакож рыцари нисколько не помышляли о забвении, грозившем покрыть имена их и подвиги, когда въезжали на арену и сдерживали горячих копей, заставляя их идти вперед тихо, хотя в то же время старались показать их выездку и свою наездническую ловкость. С появлением всадников, звук дикой восточной музыки раздался из за рыцарских шатров, где скрывались трубачи. Это восточное обыкновение было принесено из Святой Земли; смешанный звук литавр и колоколов, казалось, приветствовал и вызывал на бой рыцарей, приближавшихся к платформе, где были поставлены шатры. Здесь, отделившись друг от друга, каждый тихо древком копья ударил по щиту противника, с которым хотел сразиться. Большая часть зрителей низшого разряда, многие из высшого и даже, как говорят, некоторые из дам, досадовали на рыцарей за. их намерение биться карусельным оружием. Тот же класс людей, который в наше время осыпает самыми громкими рукоплесканиями отчаянные трагедии, тогда принимал тем более участия в турнирах, чем более опасности подвергались действующия лица.

Изъявив свое миролюбивое намерение, рыцари удалились к концу арены, где выстроились в линию; между тем вызывающие, выступив из своих шатров, вскочили на коней, и предводительствуемые Брианом де Боа Гильбером, спустились с платформы, и каждый поспешил вступить в бой с рыцарем, ударившим в его щит.

При звуке труб и литавр, во весь опор бросились они друг на друга, и таково было превосходство силы и необыкновенное счастье вызывающих, что противники Боа Гильбера, Мальвоазена и Фрон де Бефа, сброшенные с копей, покатились по земле; соперник же Гранмениля, вместо того, чтоб направить острие копья в шлем или щит своего неприятеля, так уклонился от прямого пути, что раздробил свое оружие о латы противника, - а это считалось постыднее нежели быть сброшенным с коня, потому что последнее могло произойдти от случая, тогда как первое показывало неловкость и неуменье управлять конем и оружием. Только пятый рыцарь поддержал честь своей стороны: раздробив копья, он и его противник, рыцарь Иоанна Иерусалимского, со славою разошлись, не одержав верха друг над другом.

Крики толпы, восклицания герольдов и звуки труб возвестили торжество победителей и поражение побежденных. Первые возвратились в свои шатры, а последние, собравшись как могли, удалились со стыдом и досадою для переговоров о выручке копей и оружия, которые по законам турнира должны были принадлежать победителям. Один только пятый рыцарь еще оставался некоторое время на арене, приветствуемый рукоплесканиями зрителей, в среду которых он удалился, конечно к немалой досаде побежденных его товарищей.

Второй и третий отряд рыцарей появились на поприще один за другим, и хотя успех их был не одинаков, однакож, говоря вообще, перевес был решительно на стороне вызывающих, из которых ни один не был выброшен из седла, и никто не давал промаха, что при каждой стычке случалось несколько раз с их противниками. Столь постоянный успех, казалось, значительно охладил жар в их соперниках. В четвертом отряде уже явились только три рыцаря, которые, избегая щитов Боа Гильбера и Фрон де Бефа, осмелились коснуться щитов только трех других рыцарей. Но такой выбор не изменил счастья поля: вызывающие по прежнему оставались победителями; один из их противников был опрокинут, двое других не успели нанести ударов в шлем или щит противника копьем, направленным прямо, так чтобы оружие переломилось, если неприятель усидел на коне.

После четвертой стычки арена довольно долго оставалась пустою; казалось, никто не решался возобновить состязания. Зрители роптали, потому что между вызывающими рыцарями Мальвоазен и Фрон де Беф не были любимы за свой характер, а другие, кроме Гранмениля, были ненавидимы как иностранцы.

Таково было общее чувство негодования между зрителями; по никто не ощущал его так сильно, как Седрик Саксонец, который в каждой победе, одерживаемой вызывающими норманами, видел торжество неприятеля над славою Англии. Его собственное воспитание не научило его искуству сражаться на турнирах, хотя владея оружием своих саксонских предков, он во многих случаях показал себя смелым и решительным воином. Седрик с безпокойством смотрел на Ательстэна, обладавшого всеми совершенствами тогдашняго воспитания, как бы желая чтоб он лично своею храбростью вырвал победу из рук храмового рыцаря и его товарищей. Но Ательстэн, при всем своем мужестве и крепости тела, был слишком тяжел на подъем и так мало честолюбив, что не решался на дело, которого Седрик, казалось, ожидал от него.

-- Счастье против Англии, милорд! сказал Седрик значительным тоном. - Не потрудитесь ли вы взяться за копье?

-- Я намерен драться завтра, отвечал Ательстэн, - в общем mêlée; нынче же стоит ли вооружаться?

Две вещи не поправились Седрику в этом ответе: в нем заключалось норманское слово mêlée (общая схватка) и какое-то равнодушие к славе отечества. Но эти слова были произнесены Ательстаном, к которому Седрик питал столь глубокое уважение, что не счел за нужное строго разбирать его слабости; да он не имел и времени для своих замечаний, так как Вамба успел ввернуть словцо, заметив:

-- Конечно, гораздо лучше, хотя и труднее отличиться перед сотнею человек, нежели перед двумя.

Это замечание Ательстэн принял за настоящую похвалу; но Седрик, который лучше понимал смысл шутки дурака, взглянул на Вамбу угрожающими глазами; к счастью Вамбы, время и место не позволили его господину употребить более убедительных доказательств своего гнева.

"Любовь женщинам! Ломайте копья, спешите выступить, храбрые рыцари! Глаза прекрасных смотрят на ваши подвиги!"

сожаление об упадке воинственного духа, говорили о торжественных турнирах своей молодости, и соглашались, что государство не имеет уже таких знаменитых красавиц, которые оживляли турниры прежнего времени. Принц Иоанн начал поговаривать со свитою о приготовлениях к пиру и о необходимости присудить награду Бриану де Боа Гильберу, который, не меняя копья, выбросил из седла двух рыцарей и опрокинул третьяго.

Наконец, когда сарацинская музыка только что окончила один из тех продолжительных и громких акордов, которыми она нарушала, тишину цирка, в ответ ей у северной оконечности раздался звук чьей-то трубы, вызывавшей на единоборство. Все устремили глаза в ту сторону, желая увидеть неожиданного противника вызывающих. Новый пришлец - сколько можно было судить о нем в полном его вооружении, - был немного выше средняго роста и казался не слишком крепкого сложения. Его латы были стальные с богатою золотою насечкою, а девизом его щита был молодой дуб, вырванный с корнем, с испанскою надписью: Pesdicliado, т. е. лишенный наследства. Рыцарь сидел на лихом вороном коне, и проезжая по арене, с особенною ловкостью приветствовал дам наклонением копья. Искуство, с которым он управлял конем, и что-то приятное, что-то юношеское, замечавшееся во всех его движениях, тотчас же приобрели ему благосклонность зрителей, которую многие из низшого класса выражали возгласами: Коснитесь щита Ральфа Випонта! Коснитесь щита Иоанна Иерусалимскагои Он слабее прочих держится на коне: победа над ним обойдется дешево!

Рыцарь, подвигаясь вперед среди этих доброжелательных указаний, взъехал на платформу по скату, который вел к ней от арены, и подъехав к срединному шатру, к удивлению всех сильно ударил острием копья в щит Бриана де Боа Гильбера. Все удивились этой самонадеянности, но более всех изумился сам грозный рыцарь, которого вызывали таким образом на смертельный поединок, и который, не ожидая столь дерзкого вызова, беззаботно стоял при входе в шатер.

-- Покаялись ли вы в грехах своих, брат мой? спросил рыцарь храма, - и отслушали ли сегодня заутреню, подвергая жизнь свою такой опасности?

-- Я лучше тебя умею встречаться со смертью, отвечал рыцарь Лишенный Наследства (Под этим именем неизвестный был внесен в книги турнира).

-- Благодарю за вежливость, отвечал рыцарь Лишенный Наследства, - и в замен её советую тебе переменить коня и оружие: клянусь честью, то и другое будут тебе нужны.

Выразившись так самоуверенно, он начал осаживать коня, заставив его идти задом но арене, пока не достиг таким образом северного конца поприща, где и стал неподвижно в ожидании своего противника. Этот образец наезднического искуства снова стяжал рукоплескание народа.

Вриан де Боа Гильбер, как ни был взбешен советом противника принять предосторожность, однакож не пренебрег им. Дело так близко касалось его чести, что пренебрежением надлежащих предосторожностей нельзя было дозволить сопернику одержать победу; по этому он выбрал испытанного и свежого коня необыкновенной силы и крепости, взял новое и крепкое копье, опасаясь, что древко прежнего ослабело в предшествовавших стычках; наконец он сбросил с плеч свой поврежденный щит и взял новый у оруженосцев. На первом щите его находился общий девиз его ордена, представлявший двух рыцарей на одном коне, - выразительная эмблема первоначального смирения и нищеты рыцарей храма, - эмблема двух этих качеств, которые в последствии заменены были высокомерием и богатством, послужившими к уничтожению ордена. На новом щите Боа Гильбера изображен был летящий ворон с черепом в когтях и надписью Gare le Corbeau.

Нетерпение зрителей достигло высшей степени, когда эти два рыцаря стали один против другого на противоположных концах арены. Не многие полагали возможным, чтоб бой кончился в пользу рыцаря Лишенного Наследства; но его смелость и ловкость почти во всех пробуждали желание ему успеха.

первую минуту казалось что оба рыцаря пали, потому что кони их от сильного удара присели на задния ноги. Но искуство рыцарей, при помощи узды и шпор, избавило копей от падения; затем бросив друг на друга взор, который, казалось, метал пламя в отверстия забрала, каждый сделал полоборота, и отъехав к концам арены, оба взяли другия копья у своих оруженосцев.

Громкий крик зрителей, развевавшиеся шарфы и платки и всеобщее восклицание показывали какое участие принимали зрители в этой стычке, самой равной и самой искусной из всех, бывших в тот день. Но едва рыцари стали на свои места, как гром рукоплесканий сменился тишиною столь глубокою и мертвою, что казалось будто зрители боялись переводить дыхание.

Дано было несколько минут для отдыха сражавшимся и их коням. Принц Иоанн движением жезла дал знак трубить к нападению. Рыцари во второй раз бросились друг на друга, и сшиблись в средине арены с тою же быстротою, с тем же искуством и силою, по бой был не так счастлив, как прежде.

В эту вторую стычку, Боа Гильбер направил копье в средину щита своего противника и попал в него так верно и с такою силою, что копье разлетелось в дребезги, а рыцарь Лишенный Наследства опрокинулся в седло. С другой стороны, этот же рыцарь в начале боя направил было острие копья в щит Боа Гильбера, но переменив цель почти перед самым ударом устремил острие в шлем, - цель, в которую трудно попасть, и в случае удачи удар становится почти невыносимым. Он ударил нормана прямо в забрало, так что наконечник копья его остался в нем. Даже в этом случае рыцарь храма не уронил своей славы, и если бы не лопнули подпруги, он наверное не был бы сброшен с лошади. Как бы то ни было, по седло, конь и всадник покатились по земле под облаком пыли.

Высвободиться из стремян и из под упавшей лошади, было для Боа Гильбера делом одного мгновения, и кипя от бешенства как за свое безславие, так и за восклицания, которыми зрители приветствовали его, он выхватил меч и устремился на победителя. Лишенный Наследства соскочил с коня и так же обнажил меч. Однакож маршалы турнира, пришпорив копей, стали между ними и напомнили, что по законам турнира в настоящем случае воспрещаются поединки такого рода.

-- Если мы не встретимся, отвечал Лишенный Наследства, - то не я буду тому причиною. Пеший или конный, на копьях, секирах или мечах, я всегда готов сразиться с тобою.

Много других более гневных слов насказали бы они друг другу, еслибы маршалы, скрестив между ними свои копья, не заставили их разойдтись. Лишенный Наследства возвратился на прежнее место, а Боа Гильбер скрылся в своем шатре, где и провел остаток дня в припадках бешенства.

Не сходя с коня, победитель попросил кубок вина, и открыв забрало или нижнюю часть шлема, объявил что он пьет за здоровье всех истинных англичан и за истребление чужеземных тиранов. Потом приказал трубачу своему протрубить вызов другим вызывающим, и поручил герольду объявить им, что он не намерен делать выбора, по готов сражаться с ними в том порядке, в котором они сами пожелают выходить против него.

Гигант Фрон де Беф, закованный в черные латы, явился первый. На белом щите его изображена была голова черного быка, в половину сглаженная в многочисленных его схватках, с надменною надписью: Cave, Aclsum {Берегись, иду.}. Рыцарь Лишенный Наследства одержал над ним легкую, но решительную победу: оба рыцаря со славою раздробили свои копья, но Фрон де Беф, потерявший стремя в битве, объявлен был побежденным.

что потерял шлем, был признан побежденным, подобно своим товарищам.

Конь Гранмениля, молодой и горячий, закинулся на всем скаку и так подался в сторону, что всадник промахнулся; тогда неизвестный, не желая воспользоваться случайною выгодою, поднял козье, и миновав своего противника, возвратился на прежнее место в конце арены, предложив ему через герольда сразиться снова. Но Гранмениль отказался, признавая себя побежденным столько же великодушием, сколько и искуством своего соперника.

Ральф де Випонт довершил число побед незнакомца, который повергнул его на землю с такою силою, что кровь у него хлынула из носа и изо рта, и он без чувств был вынесен из арены.

Тысячи восклицаний приветствовали единодушный приговор принца и маршалов, объявивших, что награда этого дня принадлежит рыцарю Лишенному Наследства.