Айвено.
Глава XI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XI (старая орфография)

ГЛАВА XI.

Ночные приключения Гурта этим не кончились; да и сам он то же. думал, когда пройдя один или два далеко друг от друга стоявшие дома увидел себя на конце деревни в глубокой лощине, лежавшей между двумя полянами, поросшими орешником и остролистником, между которыми там и сям малорослые дубы раскидывали свои ветви над самою тропинкой. Сверх того, лощина была чрезвычайно изрезана и избита колесами от перевоза разных предметов для турнира; притом в ней было темно, так как высокия закраины и кусты не позволяли проходить в нее лучам осенняго месяца.

Из деревни неслись отдаленные отголоски пира, по временам смешанные с громким хохотом и прерываемые то криками, то дикими звуками отдаленной музыки. Все это при непокойном состоянии города, наполненного военным дворянством и его развратною прислугою, несколько тревожило Гурта. Жидовка говорила правду, думал он, - клянусь Небом и Св. Дунстаном! Я лучше желал бы теперь быть дома с этим сокровищем. Здесь такое множество, не скажу отъявленных воров, по странствующих оруженосцев, странствующих монахов, странствующих менестрелей, странствующих фигляров и шутов, что человек даже с одною маркою был бы в опасности, а тем более бедный свинопас с полным мешком цехинов. Хоть поскорее бы выбраться из тени этих проклятых кустов, чтоб можно было по крайней мере разглядеть этих клерков Св. Николая прежде чем они вспрыгнут мне на плечи.

Поэтому Гурт ускорил шаги, желая поскорее выбраться в поле, к которому вела лощина. Однакож ему не посчастливилось, и он не достиг своей цели. Только что дошел он до конца лощины, где кустарники росли еще гуще, как вдруг четыре человека бросились на него, точно так как он и предвидел в своих опасениях, т. с. по двое с каждой стороны дороги, и крепко схватили его, так что сопротивление сделалось совершенно безполезным. Отдавай мешок! сказал один из них: - мы народ вольный, избавляем каждого от ноши.

-- Уж от моей-то ноши вы не так скоро избавили бы меня, еслиб мне можно было поподчивать вас хотя тремя ударами в свою защиту, пробормотал Гурт, грубую честность которого не устрашала даже и самая близкая опасность.

-- Это мы сейчас увидим, отвечал разбойник, и обращаясь к своим товарищам прибавил: - ведите молодца! Я вижу, ему хочется чтоб ему раскололи голову и распороли мешок; изволь, пустим кровь из двух жил разом.

Гурта повели как было приказано, и протащив немножко и неучтиво через закраину по левую сторону лощины, ввели в редкий кустарник, простиравшийся до открытого поля. Он был принужден следовать за своими грубыми проводниками в самую чащу леса, где они совершенно неожиданно остановились на неровном, открытом месте, обнаженном от деревьев, и на которое, по этому, лучи месяца проходили свободно, не будучи прерываемы ветвями и листвою. Здесь присоединились к разбойникам еще двое, по видимому принадлежавшие к той же шайке. При бедре у них висели короткие мечи, а в руках они держали дубины, и Гурт заметил, что у всех шестерых были наличники, которые вполне объясняли их ремесло, еслиб даже все прежние их поступки давали повод сомневаться в этом.

-- Сколько у тебя денег, приятель? спросил один из разбойников.

-- Тридцать цехппов моих собственных, угрюмо отвечал Гурт.

-- Обобрать! Обобрать! закричали разбойники: - у сакса тридцать цехинов, и он трезвый возвращается из деревни! По всем правилам следует обобрать все что у него есть.

-- Я берег их, чтоб выкупиться, сказал Гурт.

-- Осел! отвечал один из разбойников: - три четверти двойного пива сделали бы тебя таким же свободным человеком, как и господин твой; ты даже был бы гораздо свободнее, если он такой же сакс как ты.

-- Горькая истина! отвечал Гурт, - но если эти самые тридцать цехинов могут купить свободу и у вас, то развяжите мне руки, и я вам заплачу их.

-- Это деньги храброго рыцаря, моего господина, отвечал Гурт, - и я о них не сказал бы вам ни слова, если бы вы довольствовались одною моею собственностью.

-- Правду сказать, проговорил разбойник, - ты честный малый; а я, как усердный почитатель Св. Николая, скажу тебе, что твои тридцать цехинов может быть ускользнут от нас, если ты будешь с нами откровенен. Между тем дай мне на время свой кошелек. Сказав это он вытащил у Гурта из-за пазухи большой кожаный мешок, в котором лежал кошелек, данный ему Ревскою, и остальные цехины; потом продолжал допрос:

-- Кто твой господин?

-- Рыцарь Лишенный Наследства, отвечал Гурт.

-- Тот самый, которого копье взяло награду на сегодняшнем турнире? спросил разбойник. - Как его имя и какого он рода?

-- Моему господину, отвечал Гурт, - желательно, чтоб это осталось покуда тайною.

-- А тебя как зовут и какого ты рода?

-- Сказать вам это, возразил Гурт, - значит то же что сказать имя моего господина.

-- Какой же ты упрямый раб! воскликнул разбойник; - но об этом после. Как это золото досталось твоему господину? По наследству, что ли? Одним словом, как оно ему досталось?

-- Как? Добрым копьем! отвечал Гурт. - В этих мешках выкуп за четыре чудесные лошади и четыре полные вооружения.

-- А сколько тут денег? спросил разбойник.

-- Две сотни цехинов.

-- Только две сотни цехинов? произнес бандит. - Снисходительно же обошелся твой господин с побежденными и дешевенько назначил за выкуп. Назови нам заплативших это золото.

Гурт назвал.

-- За сколько пошли вооружение и лошадь рыцаря Бриана де Боа Гильбера? - Видишь ли, что ты не проведешь меня.

-- Мой господин, отвечал Гурт, - ничего не возьмет от рыцаря храма, кроме его жизни. Он с ним в смертельной вражде, и потому у них не может быть мирных сношений.

-- В самом деле? сказал разбойник и замолчал. - А что ты делал в Ашби с такою суммою.

-- Яходил туда к Исааку, иоркскому жиду, заплатить деньги за полное вооружение, которым он снабдил на турнир моего господина.

-- Сколько же ты заплатил Исааку? Мне кажется, если судить по весу, в этом мешке все еще будет цехинов двести.

-- Я отдал Исааку, сказал сакс, - восемьдесят цехинов; а он, вместо их, отдал мне назад сотню.

-- Все что я вам говорю, отвечал Гурт, - так же верно, как и то что месяц на небе. Вы найдете всю эту сумму в шелковом кошельке, который лежит в кожанном мешке отдельно от всего прочого золота.

-- Вспомни, брат, сказал начальник, - что ты говоришь о жиде, об израильтянине, который столько же неспособен возвратить золото, сколько знойный песок в пустыне не может возвратить чашу воды, пролитую на него пилигримами.

-- В них, право, нет сострадания, сказал другой разбойник, - так же как и в неподкупном шерифе.

-- Как бы то ни было, а я вам говорю правду, отвечал Гурт.

-- Высеките скорее огня, приказал начальник; - я освидетельствую кошелек, и если этот малый говорит правду, то уж конечно щедрость жида будет не менее удивительна, как и тот ручей, который спас его праотцев в пустыне.

Достали огонь, и разбойник начал осматривать кошелек. Прочие толпились вокруг него, и даже те двое, которые держали Гурта, вытянули шеи, желая посмотреть что окажется в мешке. Воспользовавшись этою оплошностью, Гурт вдруг рванулся и освободился из их рук, так что мог бы убежать, еслиб решился оставить у разбойников имущество своего господина. Но это не приходило ему и на мысль; он вырвал дубину у одного из разбойников, сильным ударом повалил предводителя, не подозревавшого его намерения, и чуть чуть не выхватил своего мешка, своего сокровища. Разбойники однакож не были но его силам: они опять отняли мешок у отважного Гурта.

-- Мошенник! произнес начальник вставая, - ты проломил мне голову. С другими людьми нашего десятка ты дорого поплатился бы за свою дерзость; по ты сейчас же узнаешь свою участь. Сперва поговорим о твоем господине: по правилам рыцарства, дела господина должно разсматривать прежде дел оруженосца. Ты пока стой смирно; если же пошевельнешься, тебя успокоят навеки. Товарищи! продолжал он, обращаясь к своей шайке: - этот кошелек вышит еврейскими буквами, и мне кажется, рассказ молодца справедлив. Странствующий рыцарь, господин его, должен пройдти мимо нас без взноса пошлины. Он так похож на нас самих, что лам не следует от него живиться: собаки не грызутся там где много волков и лисиц.

-- Похож на нас! воскликнул один из шайки, - хотелось бы знать, чем мне это докажут?

-- Глупец! отвечал предводитель, - не так же ли он беден и лишен наследства как и мы? Не так же ли он достает себе пропитание острием меча как и мы? Газве он не так же поколотил Фрон де Бефа, Мальвоазена, как бы и мы поколотили, еслиб могли? Не смертельный ли он враг Бриана де Боа Гильбера, которого бояться мы имеем столько причин? Но еслиб это было и не так, неужели ты захотел бы быть безсовестнее неверного жида?

-- Нет, это было бы безчестно, пробормотал тот; - однакож, когда я служил в шайке храброго старика Ганделина, у нас не было таких совестливых предразсудков. Даже этот дерзкий поселянин, даже и он того гляди будет пропущен безнаказанно.

-- Нет, если только ты можешь проучить его, отвечал предводитель. - Сюда, приятель, продолжал он обращаясь к Гурту, - умеешь ли ты владеть палкою? Ты так ловко принялся за нее.

-- Кажется, сказал Гурт, - ты лучше всех можешь отвечать на этот вопрос.

-- Да, правду сказать, ты дал мне порядочный удар, отвечал разбойник. - Попробуй также ударить вот этого парня, и ты невредимый пойдешь от нас. Но если не ударишь, то, клянусь, мне придется самому платить за тебя выкуп, если уж ты такой упрямый малый. - Мельник! Бери дубину, прибавил он, - да береги свою голову, а вы пустите молодца; дайте ему палку. Здесь довольно светло: им можно будет подраться.

Оба противника, одинаково вооруженные дубинами, выступили на средину поляны, чтоб воспользоваться полным светом лупы; прочие же разбойники смеялись и кричали своему товарищу: "Берегись, Мельник, чтоб самому не пришлось заплатить пошлину!" Мельник, с своей стороны, держа дубину по середине и вертя ею вокруг головы, на мапёр того, что. Французы называют faire le moulinet, кричал хвастливо: Выходи, раб, если посмеешь! Ты отведаешь силу руки Мельника.

-- Ну, выходи! неустрашимо отвечал Гурт, вертя с таким же проворством своим оружием вокруг головы. - Если ты мельник по ремеслу, то ты при этом и вор; увидишь, что я, как честный человек, не боюсь тебя. Сказав это оба противника сошлись, и в продолжение нескольких минут выказывали совершенно равную силу, неустрашимость и искуство, нанося удары друг другу и отражая их с такою ловкостью, что по безпрерывному стуку их палок можно было подумать издали, будто дерутся по крайней мере по шести человек с каждой стороны. Битвы менее упорные и не столь опасные воспевались в героических стихах; битва же Мельника с Гуртом должна остаться невоспетою за неимением вдохновенного поэта, который безпристрастно описал бы их знаменитый подвиг. Однакож, не смотря на то что бой на дубинах вышел нынче из употребления, мы постараемся в прозе воздать должное этим храбрым воителям.

Долго дрались они с равным успехом; наконец Мельник начал терять терпение, видя такое упорное сопротивление и слыша смех товарищей, которые, как часто бывает в подобных случаях, радовались его горю. А это состояние духа не могло благоприятствовать благородной битве на дубинах, в которой нужно, как и в обыкновенном палочном бою, чрезвычайное хладнокровие; оно-то и дало Гурту, имевшему твердый характер, случай выиграть решительный перевес, которым он воспользовался с необыкновенным уменьем.

Мельник начал жестоко наступать на Гурта, нанося удары попеременно обоими концами своего оружия, стараясь податься вперед на длину половины своей палки; между тем Гурт отражал нападения, держа руки в разстоянии ярда одна от другой, и перехватывая дубину то той, то другой рукою, защищал таким образом свою голову и тело. Так ограждал он себя от нападений, следя глазами, руками и ногами за движениями противника; наконец, заметив что тот утомился, Гурт устремил дубину левою рукою прямо ему в лице, и в ту минуту как Мельник хотел отклонить удар, он перехватил свою палку правою рукою и со всего размаха ударил противника по левой стороне головы, так что тот растянулся во весь рост на траве. - Славная, молодецкая работа! закричали разбойники; - да здравствует искусная игра и старая Англия! Сакс спас и кошелек свой и кожу, а Мельник нашел себе учителя.

быть не так разборчива как наша, а в ночь, подобную этой, их много на страже. Берегись, однакож! сурово прибавил он: - помни, что ты не согласился сказать нам свое имя; не спрашивай же и наших имен, и не старайся узнать кто и что мы; если ты только сделаешь подобную попытку, тебе достанется кое-что похуже чем то что ты теперь видел.

Гурт поблагодарил разбойника за его вежливость и обещал исполнить его наставления. Два разбойника, вооружись палками и приказав Гурту следовать за ними, отправились по обходной тропинке, которая вела через лес и лощину, к нему примыкавшую. При самом выходе из кустарника подошли два человека, которые сказав что-то шопотом его проводникам и получив таким же шопотом ответ удалились в лес, пропустив их безпрепятственно. Это обстоятельство заставило Гурта предположить, что шайка была немалочисленна, и что она содержала постоянный караул вокруг своего притона.

Когда они вышли на открытую поляну, где Гурт один не легко нашел бы дорогу, разбойники привели его прямо к небольшому возвышению, с которого он при лунном свете мог видеть палисад арены и шатры на каждом конце её с флагами, развевавшимися при лунном сиянии, причем слышались отголоски песен, которыми часовые старались сократить ночь.

будешь раскаиваться; если же не исполнишь что тебе было сказано, то и самая Лондонская Башня не укроет тебя от нашего мщения.

-- Доброй ночи, господа, сказал Гурт. - Постараюсь помнить ваши советы, но думаю, вы не обидитесь, если я пожелаю вам более честного и безопасного ремесла.

Рыцарь Лишенный Наследства был удивлен не столько щедростью Ревеки (чем однакож он решил не воспользоваться), сколько снисходительностью разбойников, столь несообразною с ремеслом их. Нить его размышлений об этом странном приключении была впрочем скоро прервана потребностью сна, который труды предшествовавшого дня и желание освежить себя для завтрашняго боя делали совершенно необходимым.

Рыцарь лег на богатом ложе, приготовленном в шатре, а верный Гурт, растянувшись на медвежьей шкуре, составлявшей род ковра, расположился поперег входа таким, образом, что никто не мог бы войдти в шатер, не разбудив его.