Айвено.
Глава XII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XII (старая орфография)

ГЛАВА XII.

Безоблачное утро наступило во всем блеске, и хотя солнце было еще невысоко, но уже самые, праздные или самые нетерпеливые из зрителей показались в поле и спешили к арене для занятия удобных мест, желая г лучше видеть продолжение ожидаемых увеселений!

Вслед затем явились в поле маршалы с своими прислужниками и герольды, которые должны были узнавать имена рыцарей, желавших сражаться, и сторону, которой они хотели придерживаться. Это была необходимая предосторожность для сохранения равновесия между противоборствующими партиями.

Согласно с установленным правилом, рыцарь Лишенный Наследства должен был предводительствовать одной стороною, а Бриан де Боа Гильбер, признанный накануне вторым по храбрости, был назначен предводителем другой. Рыцари, вызывавшие вчера, само собою разумеется, придерживались его партии, кроме Ральфа де Випонта, который после своего падения уже не мог надеть доспехов. Для пополнения рядов, как с той так и с другой стороны, не было недостатка в знаменитых и благородных рыцарях.

Общие турниры, в которых рыцари сражались все вместе, были гораздо опаснее единоборств; однакож, не смотря на это они были в большом употреблении между рыцарством того века. Многие рыцари, не слишком осмеливавшиеся на встречу с одиноким противником, пользовавшимся общею славою, тем не менее желали выказать свою храбрость в общей битве, где могли встретить врага по своим силам. Уже около пятидесяти рыцарей, как с той, так и с другой стороны, записались желающими вступить в сражение, когда маршалы к досаде многих, поздно явившихся, объявили что более этого числа не может быть допущено.

Около десятого часа вся равнина была покрыта всадниками, всадницами и пешеходами, спешившими на турнир, и вскоре после этого громкий звук труб возвестил прибытие принца Иоанна со свитою, в сопровождении рыцарей, готовых принять участие в этом воинском увеселении, равно и тех, которые ехали без всякого подобного намерения.

Почти в то же время прибыл и Седрик Саксонец с лэди Гоэною, однакож без Ательстэна, который надев латы также хотел стать в ряду сражающихся, но к крайнему удивлению Седрика присоединился к стороне рыцаря храма. Старый сакс с жаром представил своему другу все неприличие такого поступка; но на это получил от него ответ, обыкновенно даваемый теми, которые лучше умеют следовать своей прихоти, чем в ней оправдываться.

Ательстэн имел благоразумие удержать в тайне главнейшую, если не единственную причину, но которой он пристал к стороне Бриана де Боа Гильбера. Хотя его апатический характер препятствовал ему приложить старание чтобы поправиться лэди Роэне, однакож он отнюдь не был равнодушен к её прелестям, и считал брак свой с нею делом несомненным, имея на то согласие Седрика и других друзей её. Поэтому-то, безпечный, но гордый конингсбургский лорд смотрел с неудовольствием на победителя, оказавшого лэди Роэне ту честь, которую оказать ей ему дано было право. Чтоб наказать его за предпочтение, которое по видимому мешало его собственному искательству, Ательстэн, уверенный в своей силе и весьма сведущий в военном искустве, как по крайней мере уверяли его льстецы, решился не только отказать рыцарю Лишенному Наследства в своей сильной помощи, но даже при случае дать ему почувствовать всю силу своей секиры.

Де Браси и другие рыцари, приближенные к принцу, пристали к стороне вызывающих, вследствие намека Иоанна, желавшого по возможности упрочить победу за последними. Напротив, многие другие рыцари, как английские, так и норманские, как туземные, так и иностранцы, объявили себя против вызывающих тем охотнее, что противоположный отряд имел во главе своей такого предводителя, как рыцарь Лишенный Наследства, столь славно отличившийся.

Как скоро принц Иоанн заметил, что избранная царица этого дня появилась в поле, он с учтивостью, которая так шла к нему, если он только хотел ее выказать, поскакал к ней на встречу, снял шляпу, и спрыгнув с лошади помог лэди Роэне сойдти с седла. Между тем сопровождавшие его также сняли шляпы, и один из самых знатнейших подошел взять её коня..

-- Вот каким образом, сказал Иоанн, - мы подаем пример преданности царице любви и красоты: сами служим ей проводником к трону, который она сегодня будет занимать. - Дамы! продолжал он, - следуйте за вашею царицею, если вы желаете в свою очередь быть также отличены подобными почестями.

Сказав это, принц повел лэди Роэну к почетному месту, устроенному против его собственного, а самые прекрасные и знаменитые из присутствовавших дам теснились вокруг нея, чтоб получить место как можно ближе к своей временной повелительнице.

Едва только Роэна села, как громкая музыка, почти заглушенная кликами народа, приветствовала новый сан её. Между тем солнце ярко горело на светлом вооружении рыцарей обеих сторон, которые толпились на противоположных концах арены, советуясь об удобнейшем расположении своей боевой линии и о поддержании друг друга в стычке. После этого герольды подали знак к молчанию, чтоб можно было прочесть законы турнира, имевшие целью уменьшить в некоторой степени опасность этого дня; такая предосторожность считалась тем более нужною, что теперь сражение должно было производиться на отточеных мечах и заостренных копьях.

В силу этого рыцарям запрещалось колоть мечами: они должны были ограничиваться только ударами. Дозволено было употреблять по произволу булаву и секиру, но кинжал был оружием запрещенным. Выбитый из седла рыцарь мог возобновить битву пеший с кем либо из противной стороны, находившимся в подобном же положении; но в этом случае всадникам уже не дозволялось нападать на него. Если рыцарю удавалось осадить своего противника до самого конца арены, так что он сам или его оружие дотрогивались до барьера, то такой противник обязывался уступить как побежденный, а оружие его вместе с конем отдавалось на произвол победителя. Рыцарь, таким образом побежденный, не имел уже права принимать какое либо участие в битве. Если кто нибудь из сражающихся, выбитый из седла, не был в состоянии подняться на ноги, то оруженосцу или пажу его дозволялось войдти в арену и вынести своего господина; но в этом случае рыцарь признавался побежденным, а оружие его, вместе с конем, объявлялось проигранным. Битва должна была кончиться, как скоро принц Иоанн бросит жезл: это была другая предосторожность, обыкновенно принимаемая в подобных случаях для устранения безполезного кровопролития, могшого произойдти от излишней продолжительности битвы. Рыцарь, нарушивший правила турнира или другим каким либо образом преступивший законы благородного рыцарства, подвергался лишению оружия; щит его низом вверх ставился на барьер арены на народное посмешище, в наказание за поступки, неприличные рыцарю. Провозгласив эти правила, герольды заключили их возванием к храбрым рыцарям, побуждая каждого исполнить свой долг и приобрести благосклонность царицы любви и красоты.

После этого герольды удалились, а рыцари въехали длинными рядами с обоих концов арены на поприще, построились в две линии совершенно друг против друга, так что предводитель каждой стороны находился в середине передовой линии; но этот пост они заняли не прежде, как тщательно устроив свои ряды и каждому назначив свое место.

Прекрасный и вместе с тем страшный вид представляло такое множество храбрых рыцарей, сидевших на превосходных конях, богато вооруженных и готовых к ужасной стычке. Как железные статуи сидели они в своих боевых седлах и ожидали знака к начатию боя с таким же рвением, как и благородные копи их, которые ржанием и топотом копыт изъявляли признаки своего нетерпения.

Рыцари держали свои длинные копья вверх; оконечники ярко горели на солнце, а значки, их украшавшие, развевались над перьями шлемов. В этом положении они оставались до тех пор, пока маршалы осматривали, действительно ли с каждой стороны находилось равное число воинов. Счет оказался верным. Тогда маршалы удалялись с арены, и Вильям де Вивиль громовым голосом произнес условные слова: Laissez aller! Заиграли трубы; копья рыцарей вдруг опустились и были взяты на перевес; шпоры вонзились в бока коней, и два передовые строя каждого отряда бросились во весь карьер и сшиблись по средине арены; удар дружной стычки слышен был за милю вокруг. Задние ряды всадников двинулись медленнее, чтоб быть в готовности поддержать своих во время поражения или содействовать победе в случае успеха.

Следствия боя нельзя было видеть в первую минуту, так как пыль, поднятая множеством лошадей, затмила воздух; только по прошествии нескольких минут нетерпеливые зрители узнали судьбу сражавшихся. Когда поприще открылось, половина рыцарей уже была выбита из седел - одни искуством, другие превосходством тяжести и силы своих противников. Многие опрокинулись вместе с копями, некоторые лежали на земле без всяких признаков жизни, иные уже вступили в рукопашный бой с теми из противной стороны, которые находились в таком же состоянии, а многие, которых раны делали уже неспособными сражаться, останавливали кровь шарфами и выбирались из толпы. Остальные всадники, изломав копья в грозной стычке, бились мечами, оглашая воздух воинственными криками и сыпля удары с таким ожесточением, как будто от этой битвы зависела честь всей их жизни.

Суматоха еще более увеличилась с приближением второго строя, бывшого в резерве и теперь бросившагося на помощь товарищам. Приверженцы Бриана де Боа Гильбера кричали: Beau-séant! Beau-séant {Beau-séant было название знамени рыцарей храма, которое было в половину черное, в половину белое, - для показания, как говорят, что рыцари храма были кротки и добры для христиан, но черны и страшны для неверных. Автор.}. За храм! За храм! Противники же отвечали криком: Desdichado! Desdichado! что было девизом их предводителя.

Между тем звук оружия и крики сражавшихся ужасно мешались со звуками труб, заглушая стоны павших и без защиты валявшихся под лошадиными копытами. Блестящее вооружение рыцарей было обезображено пылью и кровью и уже уступало каждому удару меча или секиры. Богатые перья, сорванные с шлемов, носились по ветру как клочья снега. Все что было прекрасного в воинском вооружении исчезло, и место его заступило явление, вселявшее только ужас и сострадание.

Но такова сила привычки, что не только зрители низших классов, которым свойственно увлекаться зрелищами ужаса, но даже знатные дамы в галереях смотрели на битву, хоть и с трепетным любопытством, однакож совсем не желая отвратить глаза от страшной картины. Впрочем, порою бледнели прелестные щечки, когда брат, супруг, или милый сердцу падал с седла. Но вообще дамы ободряли сражение не только рукоплесканием или маханием платков и покрывал, но даже восклицаниями: "добрый удар копья! славный удар меча!" смотря по тому, каким оружием наносился удар.

Если женщины принимали столь сильное участие в этой кровавой игре, то участие мужчин вполне понятно. Оно проявлялось громкими криками при каждой перемене счастия, тогда как взоры всех были так прикованы к арене, что зрители как будто сами наносили и получали удары, сыпавшиеся со всех сторон. Среди криков сражения раздавался голос герольда: "Сражайтесь, храбрые рыцари! Человек смертен, по слава вечна! Сражайтесь - смерть лучше поражения! Сражайтесь, храбрые рыцари! Очи прекрасных смотрят на ваши подвиги!"

При безпрерывно изменявшемся счастии битвы, взоры всех старались отыскать предводителей, участвовавших в бою и ободрявших голосом и примером своих товарищей. Они оба оказывали чудеса храбрости. Ни Бриан де Боа Гильбер, ни рыцарь Лишенный Наследства не могли найдти в противных рядах воина равного себе по силе. Подстрекаемые взаимною враждою, они безпрестанно старались встретиться друг с другом, ибо знали, что падение кого либо из них будет сочтено за решительную победу. Однакож таково было замешательство, что в начале битвы, попытки их оставались тщетными: они были безпрестанно разделяемы натиском следовавших за ними рыцарей, из которых каждый хотел добиться чести померять свои силы в схватке с предводителем противников.

Но когда многие рыцари с той и с другой стороны оставили поле побежденными, будучи оттеснены до самых барьеров арены, или вследствие других причин не имея возможности продолжать битвы, тогда Боа Гильбер и рыцарь Лишенный Наследства успели наконец встретиться лицом к лицу со всем ожесточением, какое могла только внушить смертельная вражда, подкрепляемая жаждою славы. И такова была ловкость каждого из них в нанесении и отражении ударов, что зрители единодушно оглашали воздух невольными восклицаниями, выражавшими восторг и удивление.

Но в эту минуту сторона рыцаря Лишенного Наследства находилась в самом затруднительном положении. Исполинская рука Фрон де Бефа на одном крыле и сила тяжеловесного Ательстана на другом ниспровергали и разсеевали все что представляло им преграду. Не находя более перед собою противников, оба эти рыцаря, казалось, в одно и то же время поняли, что они дадут самый решительный перевес своей стороне, если обратятся на помощь Боа Гильберу, завязавшему бой с своим соперником. Поэтому повернув коней в одно и тоже мгновение, они поскакали против рыцаря Лишенного Наследства - норман с одной стороны, сакс с другой, и ему невозможно было бы выдержать столь неравное и неожиданное нападение еслиб не предупредил его общий крик зрителей, которые не могли не принять участия в человеке, подвергавшемся такому невыгодному бою.

-- Берегись, берегись, сер Лишенный Наследства! раздалось повсюду. Рыцарь, увидев опасность, со всего плеча нанес удар Гильберу, и в ту же минуту, повернув коня назад, ускользнул от натиска Ательстэна и Фрон де Бефа. Следствием этого было то, что оба рыцаря, потеряв так сказать свою цель, понеслись друг на друга между предметом своего нападения и рыцарем храма, и едва не сшиблись лошадьми прежде нежели могли остановить их. Однакож, сдержав коней они поворотили, и уже все трое кинулись на рыцаря Лишенного Наследства с единодушным намерением вышибить его из седла.

Ничто не спасло бы его, еслиб не необыкновенная сила коня, выигранного им накануне.

трудами этого дня. Совершенство в верховой езде и быстрота благородного коня дали рыцарю Лишенному Наследства возможность держать своих противников в почтительном отдалении: он с быстротою сокола удалялся от них, устремляясь по временам то на одного, то на другого, и нанося тяжкие удары своим мечем избегал тех, которые были на него направлены.

Но хотя арена оглашалась одобрениями его искуству, видно было однакож, что он теряет силы, и вельможи, окружавшие принца Иоанна, единогласно умоляли его бросить жезл, для спасения такого храброго рыцаря от срама быть побежденным среди такого неравного боя.

-- Нет, клянусь небесным светом! отвечал принц Иоанн: - этот выскочка, скрывающий свое имя и пренебрегающий нашим гостеприимством, уже получил одну паграду; пусть даст теперь возможность другим получить ее в свою очередь. Пока он говорил таким образом, неожиданный случай дал другой оборот делу.

На стороне рыцаря Лишенного Наследства был один воин в черном вооружении, на огромном черном коне, по видимому столь же сильном и крепком как и сам сидевший на нем всадник. Этот рыцарь, не имевший никакого девиза на своем щите, до сих пор очень мало принимал участия в сражении, отражая только с видимою легкостью тех, которые на него нападали, но не преследуя их, ни сам не нападая ни на кого. Короче, до сих пор он казался более наблюдателем нежели принимающим участие в турнире, и потому получил от зрителей прозвание Le noir Fainéant, т. е. черный лентяй.

Тут, казалось, этот рыцарь сбросил свою безпечность, когда увидел, что предводитель его партии был тесним так жестоко; вонзив шпоры в своего коня, еще свежого и бодрого, он полетел к нему на помощь как молния, восклицая громовым голосом: "Desdichado на помощь!" И в самом деле, давно уже было пора подумать об этом, потому что в ту минуту как рыцарь Лишенный Наследства теснил Гильбера, Фрон де Беф подскакал к нему с поднятым оружием. Но прежде чем он мог нанести удар, Черный Рыцарь поразил его в голову мечом, который, скользнув по гладкому шлему, с ужасною силою упал на лошадь, и Фрон де Беф вместе с конем грянулся о земь, оглушенный страшным ударом. Тогда Черный Лентяй, повернув коня к Ательстэну из Конингсбурга, и не имея меча, разлетевшагося в дребезги в сшибке с Фрон де Бефом, вырвал из рук неповоротливого сакса секиру, которою тот был вооружен, и подобно человеку, хорошо знакомому с употреблением этого оружия, нанес такой удар в темя Ательстэна, что тот также безчувствен упал на арену. Совершив этот двойной подвиг, за который его тем более превозносили, что он выполнил его совершенно неожиданно, рыцарь, казалось, снова погрузился в свое бездействие: он спокойно отъехал к северному концу арены, оставив своего предводителя одного довершить дело с Брианом де Боа Гильбером. Теперь это не так уже было трудно, как прежде. Лошадь рыцаря храма истекала кровью и не могла выдержать стычки при нападении рыцаря Лишенного Наследства. Бриан де Боа Гильбер покатился по арене, запутавшись в стремя, из которого не мог высвободить своей ноги. Противник его спрыгнул с коня, занес свой грозный меч над головою Бриана и требовал чтоб он сдался; но в это время принц Иоанн, более тронутый опасным положением рыцаря храма, нежели состоянием, в котором пред этим находился его противник, бросил свой жезл и тем прекратил битву, желая избавить Бриана де Боа Гильбера от безчестия признать себя побежденным.

решить бой.

Оруженосцы, не могшие во время сражения подавать помощь своим рыцарям, теперь поспешили на арену, чтоб осторожно вынести ранениях в соседние шатры, или в квартиры, приготовленные для них в ближайшей деревне.

Так кончился достопамятный турнир в Ашби де ла Зуш, один из замечательнейших турниров того времени, так как кроме четырех рыцарей, убитых на поле сражения, со включением одного задохшагося под тяжестью лат, более тридцати были опасно ранены, так что четверо или пятеро из них умерли. Многие были изувечены на всю жизнь, а более счастливые носили знаки ран до самой могилы. Вследствие того турнир этот именуется в старинных летописях "Благородным и прекрасным воинским делом в Ашби".

Принц Иоанн, которому теперь предстояла обязанность наименовать рыцаря более всех отличившагося, решил что слава этого дня принадлежит тому, кого народный голос назвал "Черным Лентяем". Принцу однакож указано было, как бы в укор его решению, что битва действительно была выиграна рыцарем Лишенным Наследства, который в течение дня одолел шесть рыцарей своею рукою и к довершению вышиб из седла и поверг на землю предводителя противной стороны. Но принц не хотел изменить своего мнения, на том основании, что рыцарь Лишенный Наследства и его партия непременно потеряли бы сражение, еслиб не подоспел на помощь рыцарь в черных латах, которому по этой причине он и настаивал отдать награду.

Однакож, к удивлению всех, этого рыцаря нигде не могли отыскать. Он оставил арену тотчас по окончании битвы, и некоторые из зрителей видели как он пробирался к лесу своим привычным медленным шагом, с тем же безпечным и равнодушным видом, который дал ему название "Черного Лентяя". После двукратного вызова звуком труб и клика герольдов, необходимо было выбрать друГого для принятия почестей, назначенных рыцарю. Принц Иоанн, не Имея уже причины отказать рыцарю Лишенному Наследства в награде, объявил его героем дня.

-- Рыцарь Лишенный Наследства, сказал принц Иоанн, - если вы уже хотите, чтоб мы только под этим именем знали вас, мы во второй раз отдаем вам честь этого турнира, и признаем за вами право получить из рук царицы любви и красоты почетный венец, который ваша храбрость по справедливости заслужила. - Рыцарь ловко и низко поклонился, но не отвечал ни слова.

Между тем как трубы звучали и герольды громким голосом провозглашали честь храброму и славу победителю, между тем как дамы махали шелковыми платками и шитыми покрывалами и все присутствовавшие наполняли воздух кликами восторга, маршалы подвели рыцаря Лишенного Наследства через арену к подножию тропа, на котором сидела лэди Роэна.

На первой ступени этого трона, воин по приказанию маршалов преклонил колени. Должно заметить, что с самого окончания битвы все его действия, казалось, зависели более от воли его окружавших, нежели от его собственной, и даже было заметно, что он шатался, переходя во второй раз арену. Роэна величественно встала с своего места и уже была готова возложить венец на шлем рыцаря, как маршалы закричали в один голос:

черты двадцатипятилетняго юноши с густыми белокурыми волосами. Лице его было бледно как смерть и в нескольких местах покрыто кровью.

Роэна взглянув на него испустила слабый крик; но тотчас же, собрав всю свою энергию, и как бы принудив себя продолжать начатое, между тем как все тело её трепетало от внезапных ощущений, она возложила на поникшую голову блестящий венец, и сказала чистым, внятным голосом: "Возлагаю на тебя, сер рыцарь, этот венец, назначенный победителю в награду храбрости". Она замолчала на минуту, и потом твердо прибавила: "Никогда еще не возлагался рыцарский венец на чело более достойное!"

Рыцарь преклонил голову, поцеловал руку прекрасной царицы, наградившей его храбрость, и потом, все еще наклонясь вперед, пал без чувств к ногам её.

Смятение сделалось общим. Седрик, пораженный внезапным появлением своего изгнанного сына, теперь бросился как бы для того чтоб отстранить его от лэди Роэны. Но это уже было сделано маршалами турнира, которые, отгадав причину обморока Айвено, поспешили разстегнуть его латы, и увидели, что острие копья, пробив его нагрудник, ранило его в бок.