Айвено.
Глава XIV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XIV (старая орфография)

ГЛАВА XIV.

Принц Иоанн праздновал свой великолепный пир в замке Ашби. Это было не то здание, гордые развалины которого и по сие время останавливают внимание путешественника и которое воздвигнуто было в позднейшее время лордом Гастингсом, великим гофмаршалом Англия, одною из первых жертв тираинни Ричарда III и более известным как действующее лицеу Шэкспира, нежели своею историческою славою.

Замок и город Ашби принадлежали в это время Роджеру, де Киннси, графу Винчестерскому, который во время нашего повествования находился в Святой Земле. Между тем принц Иоанн занимал его замок и по произволу располагал его владениями; в настоящем случае, желая ослепить людей гостеприимством и великолепием, он приказал ничего не щадить чтоб сделать празднество в высшей степени блистательным.

Прислужники принца, действовавшие при этом и подобных случаях в силу полной королевской власти, опустошили страну и забрали все что по их мнению казалось приличным для стола их повелителя. Гостей было приглашено множество, и принц Иоанн, понимавший необходимость льстить народному самолюбию, послал приглашение к не многим знаменитым саксонским и датским фамилиям, наравне с норманскими аристократами и баронами, находившимися в соседстве. Многочисленность англосаксов, не смотря на презрение и унижение, оказываемые им во всех случаях, по необходимости делала их грозными во время междоусобных смут, готовых вспыхнуть, и потому надобно было упрочить за собою расположение их предводителей.

Согласно с этил намерение принца было некоторое время обращаться с этими необыкновенными для него гостями вежливо, к чему они мало привыкли. Но хотя никто с меньшею совестливостью не изменял своих обычаев и обыкновенных чувств для собственной выгоды, однакож несчастие принца состояло в том, что его собственное легкомыслие и запальчивость постоянно разрушали и уничтожали все что выигрывалось его предшествовавшим притворством.

Достопамятный пример такого легкомысленного характера показал он в Ирландии, куда был послан своим отцом, Генрихом II, для снискания выгодного для себя мнения между обитателями этого острова, составлявшого новое важное приобретение английской короны. При этом случае ирландские военачальники спорили друг с другом, кто первый принесет юному принцу свою верноподданническую преданность и поцелуй мира. Но вместо того чтоб вежливо принять их приветствия, Иоанн и его сумасбродная свита не могли удержаться от искушения подергивать ирландских предводителей за длинные бороды, и этот поступок, как можно было ожидать, жестоко оскорбив раздраженных вельмож, имел самые роковые последствия для владычества англичан в Ирландии. Читатель необходимо должен иметь в виду эти несообразности в характере Иоанна, чтоб вполне понимать причину его поведения во время настоящого вечера.

Для выполнения плана, начертанного в минуты хладнокровия, принц Иоанн принял Седрика и Ательстэна с необыкновенною вежливостью, и изъявил сожаление, без всякой видимой досады, когда Седрик нездоровьем Роэны извинял се в том что она не воспользовалась его милостивым приглашением. Седрик и Ательстэн были одеты в старинный саксонский костюм, не совсем некрасивый сам по себе и в настоящем случае сшитый из дорогих материалов, но он чем не менее так отличался покроем и видом от одежды других гостей, что принц Иоанн и Вольдемар Фитцурз вменяли себе в большую честь, что удержались от смеха при виде наряда, который мода того времени делала очень смешным. Однако в глазах безпристрастного судьи, короткая, узкая тюника и длинная мантия саксов были несравненно красивее и составляли одежду гораздо удобнейшую, нежели костюм норманов, платье которых состояло из длинного, широкого камзола, похожого на рубашку или балахон погонщика, и покрывалось коротким плащем, не могшим защищать от холода или дождя, и но видимому носилось для того, чтоб выставлять такое количество меха, шитья и драгоценностей, каким только могла обременить его изобретательность портного. Император Карл Великий, в царствовании которого этот наряд введен был в первый раз, кажется чувствовал все его невыгоды. "Скажите", говорил он, "к чему годны эти укороченные плащи? В постели они не покрывают, на лошади не защищают от дождя и ветра, в сидячем положении не предохраняют ног от сырости или мороза".

Однакож, не смотря на такой отзыв императора, короткие плащи все-же оставались в моде до того времени, о котором мы повествуем, особенно между монархами из дома анжуйского. Такие плащи были в общем употреблении у придворных принца Иоанна, не упускавшого случая поднять на смех длинные мантии, составлявшия верхнюю одежду саксов.

Гости сели за стол, гнувшийся от множества вкусных блюд. Толпа поваров, следовавших за принцем в его путешествиях, употребив все свое искуство, чтоб обыкновенные съестные припасы представить в формах сколько можно разнообразных, успела в этом почти так же, как успевают новейшие професоры кухонного искуства, сообщающие кушаньям вид совершенно отличный от их натурального вида. Кроме этих блюд домашняго приготовления, на столе явилось множество разнообразных чужеземных сластей и дорогих пирожков, употреблявшихся в то время только на столах знатнейших баронов. Сверх того пир увенчался самыми дорогими чужеземными и туземными винами.

По не смотря на свою роскошь, норманы, говоря вообще, отличались умеренностью. Предаваясь удовольствиям стола, они думали о приличии, избегали излишества, и были расположены приписывать обжорство и пьянство, пороки низших классов, побежденным саксам. Конечно, принц Иоанн и те, которые старались снискать его благосклонность, подражая его слабостям, охотно вдавались в неумеренное наслаждение столом и кубком, - известно, что самая смерть принца произошла от неумеренного употребления персиков и молодого пива, - однакож, поведение его было исключением из нравов, общих его соотечественникам.

С хитрою важностью, прерываемою только замечаниями, сказанными на ухо друг другу, норманские рыцари и вельможи следили за менее утонченным поведением Седрика и Ательстэна на пире, с формами и обычаями которого они были совсем незнакомы. При таком саркастическом наблюдении за их манерами, необразованные саксы невольно преступали многия условные правила, введенные для обуздания общества. Известно, что в обществе скорее прощают действительное нарушение какого нибудь существенного правила хорошого воспитания или доброй нравственности, нежели незнание тонкостей модного этикета. Так Седрик, вытиравший руки салфеткою, вместо того, чтоб дать влаге испариться с пальцев ловким движением их в воздухе, навлек на себя более насмешек, нежели товарищ его Ательстэн, который один съел почти все огромное пирожное, приготовленное из самых отборных иностранных сластей и называвшееся в то время Karum-pie. Однакож, когда после внимательного исследования открылось, что конингсбургский тан (или франклин, как вазывали его норманы), не имел ни малейшого понятия о том что ел, и полагал что Karum-pie был приготовлен из жаворонков и голубей, тогда как в самом деле он был составлен из винных ягод и соловьев, тогда невежество его сделалось в свою очередь предметом общого посмеяния, которое было бы справедливее, еслиб обратилось на его обжорство.

Наконец, продолжительный пир кончился, и пока кубок ходил кругом, гости разговаривали о событиях прошедшого турнира, о неизвестном победителе в стрельбе из лука, о Черном Рыцаре, который с таким самоотвержением уклонился от приобретенной им почести, и о храбром Айвено, так дорого купившем награду победителя. Обо всех этих предметах разговаривали с военною свободою, шутя и смеясь по всей зале. Один только принц Иоанн был мрачен во время беседы; казалось, какая-то сильная забота волновала его душу, и только после намеков, получаемых им порою от своих собеседников, он по видимому начал принимать участие в происходившем вокруг него. При этом он вздрагивал, выпивал кубок вина, как будто для возбуждения в себе бодрости, и потом вмешивался в разговоры каким нибудь замечанием, сказанным отрывисто или не в попад.

-- Пьем этот кубок, произнес он, - за здоровье Вильфреда Айвено, победителя на сегодняшнем турнире. Сожалеем, что рана не дозволяет ему присутствовать за нашим столом. Пусть все присоединятся к нашему тосту, особенно вы, Седрик из Ротервуда, достойный отец этого рыцаря, подающого такия богатые надежды!

-- Нет, милорд, отвечал Седрик, вставая и поставив на стол недопитый кубок. Я не называю сыном непослушного юношу, который пренебрег моею волею и отказался от нравов и обычаев своих предков.

-- Возможно ли, воскликнул принц Иоанн, искусно притворившись удивленным, - чтоб такой храбрый рыцарь был недостойным и непослушным сыном?

-- Да, милорд, таков Вильфред, отвечал Седрик: Он оставил мое смиренное жилище и вмешался в число блистательных вельмож при дворе вашего брата: там научился он этому всадническому искуству, которому вы столько удивляетесь. Он оставил дом мой вопреки моей воли и позволению; во времена Альфреда это называлось непослушанием и строго наказывалось.

-- Увы! воскликнул принц Иоанн, с глубоким вздохом притворного сочувствия. - Если сын ваш был спутником моего брата, то не нужно спрашивать где и от кого он научился сыновнему неповиновению!

-- Мне кажется, продолжал Иоанн несколько помолчав, - что брат обещал передать своему любимцу богатый замок Айвено.

-- Брат ваш подарил ему этот замок, отвечал Седрик,; - и не последнею причиною ссоры моей с сыном было то, что он согласился принять как феодальный васал те самые земли, которыми предки его владели свободно и независимо.

-- Следовательно, почтенный Седрик, сказал принц Иоанн, - вы не противитесь переходу этого лена к человеку, достоинство которого не унижается и тогда, когда он примет поместье от британской короны? Сер Реджинальд Фрон де Беф, прибавил он, обращаясь к этому барону, - я думаю, вы останетесь владетелем прекрасного поместья Айвено, чтоб сер Вильфред не прогневил своего родителя вторичным вступлением в этот замок.

-- Клянусь Св. Антониемъи отвечал великан, нахмурив брови, - пусть ваше высочество считает меня саксом, если Седрик, или Вильфред, или самый лучший человек, когда либо происшедший от английской крови, осмелится у меня отнять дар наш.

Фрон де Беф хотел отвечать, по запальчивость и легкомыслие принца Иоанна предупредили его.

-- Разумеется, сказал он, - благородный Седрик говорит правду: племя его имеет преимущество перед нашим длиною родословных столько же, сколько и длиною плащей.

-- И в битве саксы всегда впереди нас, как лапь впереди собак, прибавил Мальвоазен.

-- И по справедливости они идут впереди нас, отозвался приор Аймер: - на это дают им право их вежливость и приличие в обхождении.

-- Равно как и храбрость, сказал Бриан де Боа Гильбер, - которою они отличились при Гастингсе и повсюду.

Между тем как придворные, следуя примеру своего принца, старались каждый в свою очередь позабавиться над Седриком, лице сакса воспламенялось, и он метал гневные взоры на каждого кто принимался говорить ему обидные намеки. Седрик был похож на разъяренного быка, который видя со всех сторон врагов колеблется кого бы избрать предметом своей мести. Наконец, он заговорил голосом едва слышным от бешенства, обращаясь к принцу Иоанну, как зачинщику нанесенной ему обиды: - каковы бы ни были недостатки и пороки нашего племени, сакс счел бы себя за nidering {Заслужить подобный эпитет считалось между саксами весьма постыдным делом. Даже Вильгельм Завоеватель, вообще ненавидимый ими, привлек под свои знамена многочисленную армию англо-саксов, обещая обозначать словом nidering (презренный) всякого, кто останется дона. Бартолинус говорит, что это слово имело то же влияние на датчан. Автор.} (выражение глубочайшого презрения), еслиб в собственном его доме, за его столом, он произнес или стерпел обиду, нанесенную мирному гостю, как ваше высочество поступили теперь со мною; а что касается до бедствия наших предков на полях Гастингса, то о нем могли бы помолчать те (тут он взглянул на Фрон де Бефа и рыцаря храма), которые несколько часов назад были вышибены из седла копьем сакса.

-- По чести, это едкая насмешка! сказал принц Иоанн. - Как она нравится вам, господа? Наши саксонские подданные преуспевают на поприще храбрости и остроумия; в эти смутные времена они становятся едки в насмешках и смелы в битвах. Что вы на это скажете, милорды? Мне кажется, лучше нам сесть на корабли и во время убраться в Нормандию.

-- Опасаясь саксов? спросил смеясь Де Браси. - Нам не нужно будет другого оружия, кроме охотничьих копий, чтоб укротить этих кабанов.

не очень приятно звучат для слуха чужестранца.

-- Оскорбить? отвечал принц Иоанн, возвращаясь к своей обычной вежливости. - Я уверен, никто не подумает чтоб я захотел или позволил оскорбить кого нибудь в моем присутствии. Вот, господа! Я пью за здоровье самого Седрика, если он отказывается пить за здоровье своего сына.

Чаша обошла пирующих посреди громких рукоплесканий, которые однакож не произвели на сакса желаемого действия. Он был от природы мало одарен проницательностью, но вовсе не был так прост, чтоб это льстивое приветствие могло уничтожить нанесенную ему обиду. Не смотря на то он хранил молчание когда раздался тост принца: - за здоровье сера Ательстэна из Конингсбурга!

Рыцарь поклонился, и в ответ на приветствие осушил огромную чашу.

-- Теперь, господа, сказал принц Иоанн, разгоряченный вином, - отдав должную справедливость нашим саксонским гостям, мы попросим их о такой же вежливости. Достойный тан! продолжал он, обращаясь к Седрику, - могу ли просить вас назвать кого нибудь из норманов, имя которого менее всех могло бы быть неприятно вашим устем, и омыть в кубке вина всю горечь, возбужденную этим именем.

на этот политический намек, по встал с своего места, наполнил свой кубок до краев и произнес следующия слова, обращаясь к принцу Иоанну: - Вы требуете, ваше высочество, чтоб я назвал нормана, или которого приличнее всех других упомянуть на нашем пиршестве. Это без сомнения трудная задача: она заставляет раба петь хвалы своему властелину, принуждает побежденного, страждущого под гнетом победы, петь хвалы своему победителю. Но я назову нормана первого по оружию и по месту, лучшого и благороднейшого из всего племени. И уста, которые откажутся пить во имя заслуженной им славы, я назову лживыми, безчестными, и готов поддержать это обвинение своею жизнью. Пью этот кубок за здоровье Ричарда Львиного Сердца!

Принц Иоанн, ожидавший услышать свое имя в заключение речи сакса, вскочил когда так неожиданно раздалось имя оскорбленного им брата. Он машинально поднес кубок к губам, тотчас же поставил на стол и бросил взгляд на своих собеседников, ожидая что они сделают при таком неожиданном предложении, на которое и отвечать и не отвечать было равно опасно. Некоторые из них, старые и опытные царедворцы, последовали примеру принца, поднесли кубки к губам и поставили их перед собою; другие, увлеченные более благородным чувством, воскликнули: "Многая лета королю Ричарду! Да возвратится он к нам скорее!" Весьма немногие и между ними Фрон де Беф и рыцарь храма в безмолвном презрении не дотронулись до своих кубков. Но никто не смел прямо отказаться от тоста в честь царствующого государя.

Насладясь несколько минут своим торжеством, Седрик сказал своему товарищу: - Пойдем, благородный Ательстэн! Мы пробыли здесь довольно долго и ответили на гостеприимную вежливость принца Иоанна. Кто хочет познакомиться с грубым обхождением саксов может отыскать нас в домах наших предков; теперь мы знаем что такое королевские пиры и что такое норманская вежливость.

С этими словами он оставил пиршественную залу в сопровождении Ательстэна и некоторых других гостей, которые, происходя из саксонских фамилий, чувствовали себя обиженными от насмешек принца Иоанна и его придворных.

-- Клянусь прахом Св. Фомы, воскликнул принц Иоанн, когда они удалились, - эти саксонские невежи одержали победу и удаляются с торжеством!

-- Монаху верно надо исповедывать какую нибудь хорошенькую грешницу, потому-то он и торопится, заметил Де Браси.

-- Не то, сер рыцарь, возразил абат, - по мне надо проехать сегодня несколько миль, чтоб добраться до дому.

-- Они оставляют меня, шепнул принц на ухо Фитцурзу; - страх их предупреждает самое событие, а этот трус приор первый спешит от меня удалиться.

-- Не бойтесь, милорд, отвечал Вальдемар: - я приведу ему такия доказательства, что он непременно будет с нами в собрании нашем в Иорке. - Сер приор! Мне нужно говорить с вами наедине прежде, чем вы сядете на своего коня.

-- Так вот успех вашего совета, сказал принц с гневом, обращаясь к Фитцурзу: - за моим собственным столом надо мной смеется пьяный сакс, и при одном имени моего брата все бегут от меня как от прокаженного.

-- Потерпите, государь! отвечал советник его: - я могу обратить на вас ваше собственное обвинение и упрекнуть вас за непростительное легкомыслие, с которым вы разрушаете мои планы и предаетесь собственному влечению. Но теперь не время говорить об этом. Де Браси и я, мы пойдем немедленно к этим трусам и докажем им, что они зашли слишком далеко и не могут уже отступать.

-- Все будет напрасно, сказал принц, проходя по комнате колеблющимися шагами и говоря с волнением, которое, усиливалось от выпитого им вина. - Напрасно: они видели письмена на стене, узнали след льва на песке... слышали в лесу рев его... ничто не одушевит их мужества.

-- Дай Бог, проговорил Фитцурз, относясь к Де Браси, - чтоб кто нибудь придал мужество ему самому! Одно имя брата приводит его в трепет. Несчастны советники государя, которому не достает твердости и терпения как на хорошее, так и на дурное!