Айвено.
Глава XVI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XVI (старая орфография)

ГЛАВА XVI.

Читатель верно не забыл, что успех турнира решен был храбростью неизвестного рыцаря, которого зрители прозвали "Черным Лентяем" за равнодушие и безпечность его при начале рыцарских игр. Этот рыцарь тотчас же оставил поприще, когда решилась победа; а когда герольды и трубачи вызывали его для получения награды, его уже не было.

Рыцарь направлял путь свой к северу, избегая проезжих дорог и пробираясь лесными тропинками. На ночь он остановился в маленькой, уединенной харчевне, где странствующий менестрель рассказал ему все подробности турнира.

На следующее утро рано рыцарь отправился с намерением уехать как можно далее; состояние его коня, которого он тщательно берег накануне, позволяло ему странствовать без замедления. Но его задержали извилистые тропинки, по которым он ехал, так что при наступлении вечера он достиг только границ Вест Райдинга в Иоркшире. В это время, и конь и всадник нуждались в отдохновении, и уже необходимо было позаботиться о ночлеге, так как ночь быстро приближалась.

Место, где находился странник, не представляло ни крова, ни средств к утолению голода, и ему осталось только прибегнуть к обыкновению всех странствующих рыцарей, которые в подобных случаях пускают своих коней на траву, а сами ложатся на землю под сенью дуба и мечтают о своих возлюбленных. Но Черный Рыцарь или не имел владычицы мечтаний, или безпечный в любви как и в битве не так сильно занят был страстными мыслями о её красоте и жестокости, чтоб забыть мучения голода и усталости и любовью заменить существенные удобства постели и ужина; как бы то ни было, только он был очень недоволен, когда взглянув кругом увидел себя посреди лесной чащи, и хотя много представлялось ему тропинок, но все оне, казалось, были протоптаны многочисленными стадами, пасшимися в лесу, или дикими зверями и охотниками.

Солнце, преимущественно служившее рыцарю путеводителем, скрылось налево от него за вершинами Дербишира, и все усилия его продолжать путь могли равно и приблизить его к цели и сбить с настоящей дороги. Тщетно старался он избрать какую-нибудь более избитую тропинку, которая привела бы его в хижину пастуха или в лесной приют дровосека; он не знал, по которой ему отправиться. Наконец рыцарь решился довериться инстинкту своей лошади, зная по опыту необыкновенную способность лошадей избавлять себя и своих всадников от таких затруднительных обстоятельств.

Добрый конь, сильно утомленный долгим путем под всадником, закованным в железо, едва почувствовал по опущенным поводьям, что ему предоставили совершенную свободу, как получил по видимому новые силы и проницательность; незадолго пред тем он не иначе прибавлял шагу, как чувствуя шпоры, - теперь же, как бы гордящийся оказанною ему доверенностью, навострил уши и по собственному побуждению пошел гораздо скорее. Тропинка, избранная конем, поворотила в сторону от дороги, которой придерживался рыцарь в продолжении целого дня; по видя уверенность коня, всадник не хотел мешать ему. Успех оправдал надежду рыцаря: тропинка становилась все шире и удобнее, и звук небольшого колокола убедил его, что он находится в соседстве какой нибудь часовни или пустыни.

Вскоре рыцарь достиг небольшого леса, на противоположной стороне которого почти перпендикулярная скала, возвышаясь над гладкою равниною, представляла страннику свою серую, избитую бурями вершину. Во многих местах бока её покрывал плющ, а в других дуб и бук, корни которых находили пищу в расщелинах скалы, развевались над пропастью, подобно перьям на шлеме воина, придающим красоту тому что должно наводить ужас. У подошвы скалы, прислонясь к ней, стояла грубая хижина, построенная из древесных пней, с отверстиями, заткнутыми мхом и глиною для защищения от непогоды. Ствол молодой сосны с обрезанными сучьями и с большою веткою, привязанною поперег его у самой вершины, был посажен против двери, как грубая эмблема святого креста. Невдалеке, источник чистой воды пробивался из утеса и падал в пустой камень, выдолбленный человеческими руками. Вырываясь оттуда поток с ропотом пробирался в ложе, прорытое временем, и протекая маленькую равнину терялся в близлежащем лесу.

На берегу этого ручья видны были развалины маленькой часовни с разрушенною кровлею. Когда здание было еще цело, оно не простиралось, более шестнадцати футов в вышину и двенадцати в ширину, и низкая кровля его поддерживалась четырьмя круглыми сводами, которые выходя из четырёх углов часовни опирались на небольшие масивные столбы. Две стороны этих сводов остались в целости, хотя кровля обваливалась; на других же двух сторонах она была невредима. Вход древняго храма представлял низкую круглую арку, украшенную ломанными линиями, похожими на зубы акулы, - украшение, встречаемое очень часто в саксонской архитектуре. У паперти возвышалась колокольня на четырех небольших колонах, а между последними висел позеленелый, избитый непогодою колокол, слабые звуки которого незадолго пред тем долетели до слуха Черного Рыцаря.

Вся мирная и спокойная сцена, мелькавшая в полумраке перед глазами путника, обещала ему хороший ночлег, так как пустынники жившие в лесах считали особенною обязанностью оказывать гостеприимство запоздавшим и заблудившимся странникам.

-- Вследствие этого рыцарь не взял на себя труда разсматривать подробности, описанные нами, но благодаря Св. Юлиана (патрона путешествующих), за то что послал ему хорошее пристанище, сошел с лошади и ударил в дверь хижины концом своей пики, желая привлечь к себе внимание и получить ночлег.

-- Иди мимо, кто бы ты ни был, раздался из хижипы хриплый и глухой голос в ответ на его требование, - вди, не тревожь служителя Бога и Св. Дунстана в его вечерних молитвах.

-- Достойный отец, отвечал рыцарь, - у твоих дверей бедный путник, потерявший дорогу в этих лесах; он дает тебе возможность оказать милосердие и гостеприимство.

-- Добрый брат, возразил пустынножитель, - Святой Деве и Св. Дунстану угодно было меня самого сделать предметом этих добродетелей, а не приводить их в исполнение. Кушанья моего не захочет разделить и собака, а от моего ложа отвернется нежно воспитанная лошадь, поэтому или своим путем, и Бог да поможет тебе!

-- Но каким образом, возразил рыцарь, мне возможно будет найдти дорогу в этом лесу, когда так темно? Прошу вас, святой отец, если вы христианин, отворите дверь и по крайней мере укажите мне дорогу.

-- И я прошу вас, мой возлюбленный о Христе брат, отвечал анахорет, - не тревожить меня более. Вы прервали один pater, два ave и credo, которые я, недостойный грешник, должен произнести по моему обету до всхода луны.

-- Дорогу, дорогу! воскликнул рыцарь, - укажи мне дорогу, если мне нечего ждать от тебя более.

-- Дорогу найдти не трудно, отвечал пустынник. - Тропинка из леса ведет к болоту, а от него поедешь к потоку, который можно переехать, так как не было проливных дождей. Когда переедешь поток, пробирайся осторожнее по левому берегу, потому что он немножко обрывист; а тропинка, идущая по берегу, как я слышал (так как очень редко оставляю обязанности своего служения) недавно провалилась во многих местах. Потом поезжай прямо...

-- Обвалившаяся тропинка, обрывистый берег, река и болото! прервал рыцарь. - Нет, сер пустынник, еслиб вы были святее всех, кто носит бороду и перебирает четки, вы не заставите меня ехать ночью по такой дороге. Я говорю тебе, что ты, живущий подаянием окрестных жителей, как кажется не заслуживая их, не имеешь права отказать в пристанище путнику, находящемуся в таком затруднительном состоянии. Скорее отворяй дверь, или клянусь крестом, я выломаю ее и войду сам.

В эту минуту, лай и ворчанье собак, долетавшие время от времени до слуха рыцаря, сделались громче, и заставляли его предположить, что пустынник, испугавшись его угрозы войдти насильно, позвал на защиту свою собак, находившихся в другой части его жилища. Взбешенный приготовлениями негостеприимного пустынника, рыцарь с такою силою ударил йогой в дверь, что столбы и задвижки сильно поколебались.

Анахорет, не желавший по видимому подвергать свою дверь подобным толчкам, громко закричал: Подожди, подожди немного, добрый странник, побереги свою силу; я отворю тебе дверь, хотя вероятно жилище мое не доставит тебе большого удовольствия.

С этими словами дверь отворилась, и пустынник, высокий, здоровый мужчина, в рясе и капюшоне, подпоясанный веревкою из тростника, явился перед рыцарем. В одной руке он держал зажженный факел, в другой палку из грушевого дерева, такую толстую и тяжелую, что ее можно было бы назвать палицею. Две мохнатые собаки, полуборзые, полудворняжки, готовы были броситься на приезжого, как скоро их пропустят в дверь. Но когда свет факела упал на высокий шлем и золотые шпоры рыцаря, стоявшого у дверей, то пустынник, изменив прежния намерения, унял ярость своих помощников, и тоном какой-то грубой вежливости пригласил рыцаря войдти в хижину, извиняясь обыкновением не отворять двери во захождении солнца, - потому, говорил он, что множество разбойников и грабителей шатается по окрестностям, а они не уважают ни Св. Девы, ни Св. Дунстана, ни тех кто посвятил себя на святое служение.

-- Бедность вашей келии, святой отец, сказал рыцарь, осматриваясь кругом и не видя ничего, кроме постели из листьев, распятия грубо сделанного из дубового дерева, молитвенника, стола, сколоченного из простых досок, и двух скамеек, - бедность вашей хижины служит достаточною защитою от разбойников, не говоря уже о паре верных псов, довольно сильных и злых, как мне показалось, чтоб повалить оленя и побороться не с одним человеком.

-- Добрый лесничий, отвечал пустынник, - позволил мне держать этих животных для охранения моей обители, пока не наступят более спокойные времена.

Произнося это он воткнул свой факел в железную скобку, служившую ему подсвечником, и придвинув дубовый треножник к огню, который оживил несколькими сухими прутьями, поставил скамейку но одну сторону стола, и садясь пригласил рыцаря последовать его примеру.

Они сели и со. вниманием разсматривали друг друга: каждый из них думал, что ему редко случалось встретить такого мощного, сильного собеседника, какой сидел теперь против него.

-- Благочестивый пустынник, произнес рыцарь, долго и пристально вглядываясь в своего хозяина, - еслиб я не боялся прервать ваших святых мыслей, я попросил бы вас объяснить мне три вещи: во первых, куда мне поставить мою лошадь; во вторых, что вы мне дадите поужинать; в третьих, где мне можно будет провести эту ночь?

-- Я буду отвечать вам, сказал пустынник, - знаками, потому что имею правилом не употреблять слов там, где достаточно знаков. Говоря это, он показывал в различные углы комнаты. - Конюшня здесь; постель ваша здесь; и (он снял с полки тарелку с горстью сушеного гороха, и поставил ее на стол) вот ваш ужин!

Рыцарь пожал плечами, и вышедши из хижины, взял лошадь, привязанную им к дереву, ввел ее в назначенное для нея стойло, разседлал с большим тщанием и накинул собственный плащ на её усталую спину.

Пустынник по видимому был несколько тронут заботливостью и ловкостью, с которыми рыцарь разседлывал лошадь, потому что пробормотав что-то о фураже, оставленном для лошади лесного сторожа, он принес связку сена, которую положил перед конем рыцаря, и вслед затем втащил довольно большое количество сухого папоротника, и бросил его в угол, назначенный для отдыха самого всадника. Рыцарь изъявил ему благодарность за такую вежливость, и потом оба сели на свои прежния места за стол, на котором стояло блюдо с сушеным горохом. Прочитав довольно длинную молитву, сочиненную когда-то по латыне, но в которой осталось весьма мало следов первоначального наречия, исключая длинные окончания слов и предложений, пустынник показал пример гостю, смиренно положив две или три горошенки в большой рот, украшенный зубами, которые в крепости и в белизне могли бы поспорить с зубами кабана; - горошенки эти были весьма скудным помолом для такой большой и просторной мельницы.

Рыцарь, собираясь последовать такому похвальному примеру, положил в сторону свой шлем, латы и большую часть оружия, и тем показал пустыннику голову, покрытую густыми белокурыми, вившимися в кудрях волосами, мужественные черты, голубые глаза, необыкновенно живые и блестящие, рот прекрасно очертанный, с усами, бывшими несколько темнее волос, - вообще весь вид его показывал человека смелого и предприимчивого, с чем совершенно согласовался и высокий рост его.

Пустынник, как бы желая отвечать доверенности гостя, откинул свой капюшон и показал круглую, полную голову, обличавшую человека в весле жизни. Его выстриженное темя, окруженное кудрями черных волос, было похоже на приходский луг, огороженный высоким забором.

Черты лица отшельника вовсе не показывали следа монастырских лишений или строгой жизни: напротив он имел смелое, открытое лице с широкими черными бровями и высоким лбом; а щеки его, с которых спускалась длинная и курчавая борода, были круглы и румяны, как у трубача. Такое лице, вместе с плотным сложением святого мужа, говорило. скорее о вкусных мясных яствах, чем о горохе и овощах. Эта несообразность не ускользнула от внимания гостя. Пожевав с большим трудом несколько зерен гороха, он необходимо должен был попросить у своего благочестивого собеседника напиться, и тот отвечал на его просьбу, поставив перед ним большую кружку чистой воды.

-- Это, сказал пустынник, - из источника. Св. Дунстана, - в котором он от восхода до заката солнца окрестил пятьсот идолопоклонников датчан и бриттов, - да благословится во веки имя его! И приложив кружку к своей черной бороде, пустынник взял в рот очень умеренный глоток воды, резко противоречивший его панегирику.

-- Мне кажется, святой отец, проговорил рыцарь, - что скудная пища ваша, вместе с этим святым, хотя и несколько прозрачным питьем, имела на вас чудесное действие. Наружность ваша показывает человека скорее способного одержать победу в единоборстве с оленем или выиграть награду в игре, или приобрести вооружение мечом, чем проводить время в этой дикой пустыне, повторяя молитвы и питаясь сухим горохом с холодною водою.

-- Сер рыцарь, отвечал пустынник, - ваши мысли, подобные мыслям невежественных грешников, внушила вам плоть. Пресвятой Деве и моему блаженному патрону угодно было благословить пищу, на которую я осудил себя, подобно овощам и воде, благословенным для чад Сидраха, Мизаха и Абеднего, соглашавшихся лучше питаться ими, чем утолять свой голод и жажду винами и кушаньями, которые присылал им властитель сарацинов.

-- Святой отец, сказал рыцарь, - в лице которого Богу угодно было произвести такое чудо, позволишь ли ты бедному грешнику узнать твое имя?

-- Ты можешь называть меня клерком {Clerk, церковнослужитель.} из Конмепгурста, потому что так называют меня в окрестности. Правда, они прибавляют к этому эпитет святого, но я считаю себя недостойным такого прозвания. Теперь, храбрый рыцарь, могу ли спросить об имени моего достопочтенного гостя?

-- Очень можете, святой клерк из Копменгурста! Меня зовут в окрестности Черным Рыцарем, - некоторые прибавляют, правда, эпитет Лентяя, но я не столько честолюбив, чтоб иметь притязание на подобное прозвание.

При таком ответе, хозяин не мог удержаться от улыбки.

я вспомнил, теперь, что когда благодетельный лесничий ездил по лесу и оставил для моего охранения этих собак, так же как и связку сена, он кажется оставил и несколько пищи, о которой, как о негодной для моего употребления, я забыл совершенно, погрузись в благочестивые свои размышления.

-- Я готов поклясться, что он оставил что нибудь, воскликнул рыцарь: - как только вы сбросили ваш капюшон, святой клерк, я уверен был что в вашей келии найдется лучшая пища... Лесничий, видно, славный малый; и кто бы мог смотреть равнодушно, как твои зубы грызут горох, а горло твое освежается этим невкусным питьем, и не сожалеть, что ты питаешься такими лошадиными запасами (он показал на стоявшее на столе блюдо), а потом не пополнить твоих недостатков. Однако, покажи поскорее что осталось от щедрот лесничого.

Пустынник бросил недоверчивый взгляд на рыцаря, взгляд, в котором выражалась комическая нерешимость - благоразумно ли будет довериться гостю? Но на лице рыцаря выражалось столько смелой откровенности, в улыбке его было что-то увлекательно веселое, придававшее ему вид честности и благородства, что хозяин не мог не почувствовать к нему симпатии.

Обменявшись взглядами с рыцарем, пустынник пошел в отдаленный угол хижины и открыл род шкафа, очень искусно вделанного в стену. Оттуда он вынул жестяное блюдо огромного размера с пребольшим пирогом и поставил его перед гостем, который разрезав пирог кинжалом немедленно познакомился с его внутренностью.

-- Давно ли был здесь добрый лесничий? спросил рыцарь своего хозяина, проглотив несколько значительных кусков этого подкрепления, поданного ему к ужину пустынником.

-- Около двух месяцев назад, отвечал забывшись святой муж.

лесу.

Пустынник несколько смешался при таком замечании; сверх того, лице его вытянулось, когда он увидел как убывал пирог, на который гость его делал отчаянные нападения, - подвиг, в котором участвовать не дозволяли ему прежния уверения в воздержании.

-- Я был в Палестине, сер клерк, продолжал рыцарь, прерывая вдруг свое занятие, - и помню тамошний обычай, предписывающий каждому хозяину разделять с гостем яства, в доказательство их безвредности. Не думаю, чтоб такой святой муж был не гостеприимен, однакож я бы очень желал, чтоб вы сообразовались с этим обычаем востока.

-- Чтоб удовлетворить вашему непременному желанию, сер рыцарь, я готов однажды отступить от своего правила, отвечал пустынник, - и так как вилок не было еще тогда в употреблении, то он погрузил в пирог свои пальцы.

Когда таким образом исчезла недоверчивость, хозяин и гость явились достойными соперниками в удовлетворении своего апетита, и хотя рыцарь постился гораздо долее, но пустынник оставил его далеко за собою.

этом роде, чтоб присоединить его к этому благородному пирогу. Без сомнения, подобное обстоятельство недостойно памяти такого сурового анахорета; но я думаю, еслиб вы еще порылись в своем потаенном шкафе, вы увидели бы, что я прав.

Пустынник отвечал только гримасою, и отворив шкаф вытащил оттуда кожаную бутылку, в которой могли поместиться четыре кварты; потом он поставил на стол два кубка, сделанные из буйволовых рогов и оправленные в серебро. Дострв питье для сварения в желудке ужина, он не счел за нужное долее церемониться, наполнил оба кубка и сказав по саксонскому обычаю "Waes hael" {За здравие ваше.}, сер Ленивый Рыцарь! осушил до дна свой кубок.

-- Drink hael {За ваше здоровье.}, святой клерк из Копменгурста, отвечал войн и последовал примеру хозяина.

-- Святой клерк, продолжал чужестранец, когда осушены были первые кубки, - я не могу надивиться, что человек, одаренный такими мышцами и дородством, как ты, и имеющий все достоинства веселого собеседника, похоронил себя в такой глуши. По моему мнению, ты бы способнее был осаждать замки и крепости, есть мясо и осушать кубок до дна, чем питаться овощами и водою или насчет благодеяний лесничого. Еслиб я был на твоем месте, то забавлялся бы по крайней мере охотою за королевскими ланями. Оне бродят большими стадами по этим лесам, и ни одна лань не посетует, если пойдет на прокормление служителю Св. Дунстана.

-- Сер Ленивый Рыцарь; возразил клерк, - слова эти опасны, и я прошу вас не повторять их. Я пустынник, верный королю и закону, а когдаб я вздумал убивать дичину моего государя, то подвергся бы тюремному заключению, и еслиб не ряса, то некоторой опасности быть на виселице.

ланей, пасущихся по лугам. Скажи мне правду, святой клерк, занимался ли ты когда нибудь охотою?

-- Друг Лентяй, ты видел в моем хозяйстве все что до тебя касается, и даже более чем бы стоил человек, занявший насильно квартиру. Поверь мне, гораздо лучше пользоваться благом, которое Господь посылает тебе. чем нагло любопытствовать, откуда явилось это блого. Наполни свой кубок и будь добрым гостем; по только прошу тебя, не застань меня дальнейшими распросами доказать тебе, что еслиб я в самом деле не захотел бы пустить тебя сюда, ты не был бы здесь.

-- Клянусь честью! ты еще сильнее возбуждаешь мое любопытство. Ты самый таинственный пустынник, какого мне когда либо случалось встретить, и я непременно познакомлюсь с тобою покороче до моего отъезда. Что же касается до твоих угроз, святой муж, знай что ты говоришь с человеком, вся жизнь которого посвящена на отыскание опасностей.

-- Сер Ленивый Рыцарь, пью за твое здоровье, произнес пустынник, - из уважения к твоей храбрости, а не к скромности. Если ты хочешь употребить одинакое со мною оружие, я дам тебе, со всею дружбою и братскою любовью, такое наставление, что ты в продолжение года не будешь причастен к греху любопытства.

Рыцарь согласился и просил его назвать оружие.

этих игрушках?

Рыцарь, следуя глазами за его движениями, заметил что это второе потаенное хранилище заключало в себе также два лука и связку хороших стрел. В этом арсенале видны были также арфа и другия вещи, вовсе не имевшия монастырского характера.

-- Обещаю тебе, брат клерк, сказал Черный Рыцарь, - не безпокоить тебя более докучным любопытством. Находящееся в этом шкафу отвечает на все мои вопросы; притом же я вижу здесь оружие (он поднялся с места и взял арфу), которым мне гораздо приятнее сразиться с тобою, чем мечом и пиитом.

-- Надеюсь, сер рыцарь, отвечал пустынник, - что тебя понапрасну прозвали Лентяем, а все-таки не могу удержаться от разных подозрений. Впрочем, ты мой гость, и я не хочу испытывать твоего мужества без твоей доброй воли. Если ты знаешь хорошую балладу, ты всегда будешь желанным гостем в пустыне Копменгурста, покуда я служу при часовне Св. Дунстана, что продолжится, Бог даст, до тех пор, пока я променяю свою серую кровлю на покрышку из зеленого дерна. Но наливай кубок, ведь надо не мало времени, чтоб настроить арфу, и ничто так не очищает голоса и слуха, как добрый кубок вина. Что до меня, я люблю, чтоб виноградный сок дошел до конца моих пальцев, прежде чем ударю в струны {Веселый Пустынник. Все читатели, несколько знакомые с литературою средних веков, узнают в клерке Копменгурста монаха Тука, веселого исповедника шайки Робена Гуда. Автор.}.