Автор: | Скотт В., год: 1819 |
Категории: | Роман, Историческое произведение |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XVII (старая орфография)
ГЛАВА XVII.
Вечером, в укромном уголке, я раскрываю окованную медью книгу, украшенную изображениями священных подвигов мучеников, венчанных небесною наградою; когда начинает гаснуть воск моей свечи, я ложась спать ною мерный гимн. * * * Кто откажется от великолепия и примет мой посох я серую рясу? Кто предпочтет шумной сцене света мирную келью отшельника? Вартон. |
Не смотря на наставление веселого пустынника, которому гость охотно последовал, он не легко мог справиться с разстроенною арфою.
-- Здесь не достает одной струны, святой отец, да и прочия в очень, плохом состоянии, заметил рыцарь.
-- А-га! Ты замечаешь это? отвечал пустынник. - Стало быть ты знаток в музыке. Вино и невоздержание, прибавил он, с важностью возводя глаза к небу, - всему причиною вино и невоздержание! Я говорил Алану-а-Дэлю, северному менестрелю, что он испортит арфу, если дотронется к ней после седьмой чары, но он не хотел меня послушаться. Друг, пью за счастливый успех твоего искуства!
Говоря это он опустошил кубок с большою важностью и в то же время качал головою, думая о невоздержности шотландского арфиста.
Между тем рыцарь привел струны в некоторый порядок, и после краткой прелюдии спросил своего хозяина, хочет ли он sirvente на языке ое, или lai на наречии oui, или virelai, или балладу на простонародном английском языке {См. Прил. III, Искуство менестрелей.}.
-- Балладу, балладу! воскликнул пустынник: - она лучше всех французских ое и отii. Я истинный англичанин, сер рыцарь, такой же как и патрон мой, Св. Дунстан, и презираю ое и oui, как презирал он удары дьявольского копыта. Только чисто английское должно петь в этой келии.
-- И так, сказал рыцарь, - я спою тебе балладу, сочиненную саксонским музыкантом, с которым я познакомился в Святой Земле.
Когда рыцарь запел, то легко можно было заметить, что если он не был совершенный знаток в искустве менестрелей, то образовал свой вкус у лучших наставников. Искуство научило его скрывать недостатки голоса, который был очень невелик и от природы скорее груб чем нежен; словом, образование дало ему возможность заменить дары природы. Со всем тем, манера его могла бы заслужить ему похвалы судей более знающих чем пустынник, особенно когда рыцарь переливал в звуки одушевление и какой-то грустный энтузиазм, придававший силу и энергию стихам, которые он пел.
The Crusader's Return *).
*) Возвращение крестоносца.
1) Далеко распространив рыцарскую славу, прибыл крестоносец из Палестины; битвы и бури зачернили и изодрали крест на его плечах. Каждый рубец на его щите получен им на поле битвы, и в таком виде, когда наступил мрак, он пел под окном своей любезной:
2) Честь и слала красоте! Твой рыцарь прибыл из далекой страны; он не принес с собой богатства; у него нет другого имущества кроме оружии и боевого коня; шпоры служили ему в сече с неприятелем, копье и меч были страшны неверным; таковы все трофеи его побед, они и надежда его получить улыбку Текли.
3) Честь и слава красоте! Она внушила такую силу верному рыцарю, что не останется незамеченною там где пройдет толпа благородных красавиц; менестрель будет петь и герольд возвестит: Заметьте эту дивную красавицу! За взгляд её светлых очей была одержана победа на полях Аскалона.
4) Заметь хорошенько её улыбку: она навострила лезвие, сделавшее вдовами пятьдесят жен, когда, не смотря на силу и храбрость мусульман, пала в прах чалма иконийского султана. Видишь ли ты её локоны, солнечный блеск которых то выказывает, то оттеняет её белоснежную шею? В них не вплетены золотые нити, по за них текла кровь Пайнима.
5) Честь и слава красоте! Пусть имя мое будет неизвестно, вся слава принадлежит одной тебе. Но, ах! Отвори безжалостную решетку: вечерняя роса падает, ночной час наступил. Привыкнув к теплому ветерку Сирии, я чувствую что северный ветер пронзает меня смертью: пусть благородная любовь победит девический сгыд и осчастливит того, кто принес тебе столько славы.
Во время пения пустынник принял вид первокласного критика нашего времени. при представлении новой оперы. Он перегнулся на своей скамье с полузакрытыми глазами, и то складывая руки казался погруженным во внимание, то раскачивая их бил ими такт. Когда ему казалось, что голос рыцаря недовольно высок, он помогал ему своим. Но окончании баллады, анахорет с важностью объявил, что баллада хороша и пропета славно.
-- Одно только, прибавил он: - мне кажется, что мой саксонский соотечественник довольно долго жил с норманами, потому что впадает в задумчивую мелодию. Зачем было рыцарю отправляться так далеко? Пли неужели он не знал, что во время его отсутствия красавица утешалась с другим, и серенады его, как их называют, слушала как мяуканье кота на кровле? Не смотря на то я пью этот кубок за твое здоровье, за успех всех верных поклонников... полагаю, что ты не из их числа, прибавил он, заметив что рыцарь, у которого начала кружиться голова от таких частых тостов, взялся вместо бутылки за кружку с водою.
-- Как? сказал рыцарь, - ведь вы сами сказали мне, что вода эта из источника блаженного патрона вашего, Св. Дунстана.
знал, как и все знают, преимущества веселого монаха.
Говоря это пустынник взял арфу и угостил своего посетителя следующею характеристическою песнью, чем-то в роде chorus of derry-down, переделанного из старинной английской песни {"Chorus of derry-down" относят не только ко времени Гептархии, но еще ко временам друидов, которые пели его, отправляясь в лес за сбором священных растений. Автор.}.
The Barefooted Friar *).
*) Босый монах.
1) Я дам тебе, любезный товарищ, год, два года, обойдти всю Европу от Византии до Испании, и ты не найдешь нигде такого веселого человека, как босого монаха.
2) Ваш рыцарь несется но знаку своей возлюбленной, несется на врагов, и его приносят вечером домой, пронзенного копьем; я на скоро исповедую его; - но кто же утешит его супругу, как не босый монах?
3) Ваш монарх? Нет; много властителей желали бы променять свои одежды на нашу рясу и капюшон; но кто из нас когда желал променять на венец серую шайку монаха?
4) Монах долго странствовал, и где ни ходил, всюду считал за свои собственные и дом и землю, он может бродить где хочет, останавливаться где устанет, - дом каждого человека принадлежит босому монаху.
5) Его ждут в полдень, и никто до его прихода не смеет занять лучшого места, ни съесть похлебки из слив, потому что лучшее кушанье и место пред огнем неотъемлемые права босого монаха.
6
7) Многая лета сандалиям, веревке и капюшону! Они ужас дьявола и верные слуги папы, так как срывать розы без шипов дано в удел только босому монаху.
-- По чести, сказал рыцарь, - ты пел хорошо и весело, да, сверх того, и в похвалу своему званию. Но, святой клерк, неужели ты не боялся, чтоб дьявол не посетил тебя во время такого немонастырского занятия?
-- Кто? я занимаюсь немонастырским делом, воскликнул пустынник, - я презираю такое обвинение, топчу его потами! Я исполняю обязанность моей часовни точно и верно - ежедневно две службы, утром и вечером, заутрени, вечерни, ave, credo, pater...
-- Исключая лунные ночи, когда много дичины, заметил гость.
ордена.
-- Все это хорошо, святой отец, по дьявол наблюдает за этими исключениями; ты знаешь, он бродит вокруг, подобно рыкающему льву.
-- Пусть его ходит и рыкает, сколько ему угодно; одно прикосновение моей веревки заставит его заблеять так же громко, как некогда блеял он от щипцов Св. Дунстана. Я никогда не боялся людей и тем менее боюсь дьявола и чад его. Св. Дунстан, Св. Дубрик, Св. Винибальд, Св. Винифред, Св. Свиберт. Св. Виллик, также Св. Фома Кентский и мои собственные, недостойные заслуги позволяют мне вызвать на бой всякого дьявола с рогами и хвостом его. Но сказать вам по секрету, любезный друг, я говорю об этих предметах только после заутрени.
Отшельник переменил разговор; откровенная, истинная веселость воцарилась между собеседниками, и они обменялись уже несколькими песнями, как вдруг пиршество их было прервано сильным стуком в дверь хижины.
Причину этого перерыва можно объяснить только приключениями других действующих лиц, и мы, подобно старому Ариосту, вовсе не имеем притязаний неразлучно следовать за одним из героев нашей драмы.