Айвено.
Глава XIX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XIX (старая орфография)

ГЛАВА XIX.

Путники добрались до леса, и готовы были въехать в чащу его, в то время весьма опасную по множеству бродяг, доведенных до отчаяния бедностью и угнетением и занимавших леса в таком большом числе, что им легко можно было смеяться над тогдашнею слабою полициею. Не смотря на позднее время, Седрик и Ательстэн считали себя безопасными от этих бродяг, потому что в свите своей имели до десяти служителей, не считая Вамбы и Гурта, помощь которых не могла идти в счет, так как один был шут, а другой со связанными руками, К этому можно прибавить, что в позднем путешествии по лесу, Седрик и Ательстэн полагались на свое звание и происхождение столько же сколько и на свое мужество: бродяги, доведенные строгостью лесных постановлений до какого отчаянного образа жизни, были большею частью поселяне и простолюдины саксонского происхождения, которые по общему мнению уважали личность и собственность своих соплеменников.

Вступив в лес, путешественники услышали вопли, взывавшие о помощи; приблизившись к месту, откуда выходили эти вопли, они с удивлением увидели конные носилки без лошадей; возле них сидела молодая женщина, одетая в богатое еврейское платье, между тем как старик, которого по желтой шапке можно было причислить к той же нации, бегал во все стороны с выразительными телодвижениями глубочайшого отчаяния, и ломал себе руки с таким видом, как будто его постигло страшное бедствие.

На вопросы Ательстэна и Седрика, старый еврей несколько времени мог отвечать только возваниями ко всем патриархам Ветхого Завета против сынов Измаила, пришедших поразить его острием меча. Когда же Исаак из Иорка (это был наш старый знакомый) несколько оправился от ужаса, то объяснил, что он нанял в Ашби шестерых провожатых и мулов для перевозки больного друга, с тем чтоб проводники следовали за ними до Донкастера. Таким образом они продолжали свой путь в безопасности, но услыша от дровосека, что большая шайка разбойников ожидает их на дороге, наемники Исаака обратились в бегство, выпрягли мулов и увели их с собою, оставив еврея и дочь его без всяких средств для защиты или для продолжения пути, в опасности быть ограбленными и умерщвленными толпою бродяг, нападения которых они ежеминутно ожидали.

-- Еслиб я осмелился попросить вас, прибавил Исаак тоном глубочайшого смирения, - о дозволении бедным евреям путешествовать под вашею защитою, клянусь скрижалями нашего закона, что ни одно благодеяние, соделанное чадам Израиля со времени их пленения, не было принято с такою благодарностью, с какою мы примем ваше позволение.

-- Собака-жид, сказал Ательстэн, память которого сохраняла все подробности самых пустых вещей и особенно подробности мелочных обид, ему нанесенных, - разве ты позабыл, как смеялся над нами на турнире? Дерись, беги, или вступай в переговоры с разбойниками, как сам знаешь, но не проси от нас ни помощи, ни покровительства; еслиб они грабили только таких негодяев как ты, которые грабят весь свет, то я назвал бы их людьми весьма честными.

Седрик не изъявил согласия на строгое решение своего товарища. - Мы лучше сделаем, сказал он, - если оставим им двух служителей и пару лошадей, чтоб они проводили их до ближней деревни. Силы наши мало от этого потерпят; с вашим надежным мечом, благородный Ательстэн, и с теми людьми, которые останутся при нас, мы можем устоять против двадцати бродяг.

Роэна, встревоженная рассказами о большом числе разбойников, всеми силами подкрепляла предложение своего опекуна. Но Ревека, оставив вдруг свое прежнее положение, пробралась между служителей к коню саксонской лэди, преклонила колени, и по обычаю востока поцаловала полу её одежды. Потом встав и откинув назад покрывало, она умоляла ее Великим Богом, которому оне обе поклонялись, и откровением закона, данного на горе Синайской, которому оне обе верили, сжалиться над ними и позволить им путешествовать вместе. Я не для себя прошу этой милости, говорила Ревека, - ни даже для этого бедного старика. Я знаю, что обидеть или ограбить кого либо из моих соотечественников считается у христиан если не достоинством, то проступком весьма легким, и что за дело, случится ли это с нами в городе, в пустыне или на ноле? Именем, драгоценным для многих и драгоценным собственно для вас, умоляю вас, прикажите перевезти этого больного тщательно и заботливо под вашим покровительством. Если с ним случится какое нибудь несчастие, то последняя минута вашей жизни будет отравлена сожалением, что вы отвергли мою просьбу.

Благородный и торжественный вид, с которым говорила Ревека, произвел двойное действие на прекрасную саксонку!

-- Человек этот стар и слаб, обратилась она к своему воспитателю, - девушка молода и прекрасна, друг их болен и в опасности потерять жизнь... Хотя они и евреи, но мы, как христиане, не можем оставить их в таком отчаянном положении. Дайте им двух вьючных мулов, и вьюки положите за седлами рабов. Мулы понесут носилки, а мы дадим наших запасных лошадей старику и его дочери.

Седрик тотчас же согласился на её предложение, а Ательстэн прибавил только условие, чтоб они ехали позади всего поезда, где Вамба может охранять их своим щитом из окорока.

-- Я оставил щит свой на турнире, отвечал шут, - впрочем это случилось с некоторыми рыцарями и получше меня.

Ательстэн покраснел до ушей, так как он потерпел туже участь в последний день турнира; между тем Роэна, которой понравился этот намек, пригласила Ревеку ехать рядом с нею, как бы в вознаграждение за грубую шутку своего неловкого обожателя.

-- Я не должна вам повиноваться, отвечала Ревека с гордым смирением, - потому что общество мое может повредить моей покровительнице.

В это время быстро переменили вьюки, так как одно слово "бродяги" побуждало каждого к проворству, а приближение темноты делало этот звук еще более выразительным. Посреди этих хлопот, Гурта сняли с лошади, и он попросил шута ослабить немножко веревку, которою связаны были его руки. Вамба может быть с намерением так слабо завязал ее снова, что Гурт без труда высвободил их, и пользуясь чащею скрылся от путешественников.

Хлопоты были довольно велики, и отсутствия Гурта не заметили; так как для окончания путешествия положено было посадить его сзади одного из служителей, то каждый из них предполагал, что он находится под надзором другого, а когда начало смеркаться и Гурт пропал в самом деле, то все так были заняты близким нападением разбойников, что не могли обратить внимание на бегство свинопаса.

Дорога, по которой пробирались путешественники, сделалась до того узка, что невозможно было двум всадникам ехать рядом; потом она спустилась в долину, пересеченную потоком с обрывистыми, болотистыми берегами, которые покрыты были низкими ивами. Седрик и Ательстэн, бывшие во главе поезда, видели как опасно нападение в этом проходе; но ни тот, ни другой не имели достаточной опытности в военном деле, и для предупреждения предполагаемой опасности они решились проехать узкий проход как можно скорее. Вследствие этого, подвигаясь не совсем в порядке вперед, они едва переехали поток с частью своей свиты, как вдруг их атаковали со всех сторон, и с такою силою, что при замешательстве и дурном приготовлении они не могли защищаться настоящим образом. Возглас: "Белый дракон, белый дракон! Св. Георгий за веселую Англию!", принятый нападавшими в подражание саксонским бродягам, роль которых они разыгрывали, раздавался со всех сторон, и со всех сторон неприятели начали нападение с быстротою, которая как будто увеличивала число их.

Оба саксонские тана были в ту же минуту взяты в плен, но при обстоятельствах, обозначавших характер каждого из них. В минуту появления врагов, Седрик бросил остававшийся при нем дротик, который, будучи направлен лучше дротика, поразившого Фангса, пригвоздил одного из нападавших к дубу, находившемуся позади его. Видя свой успех, Седрик поскакал к другому, обнажил меч и ударил с такою безумною яростью, что оружие его воткнулось в толстый сук, висевший над его головою, и он лишился меча силою собственного удара. Его тотчас же взяли в плен; два-три бандита окружили его и сняли с лошади. Ательстэна же взяли в плен прежде чем он обнажил меч, или подумал о своей защите; лошадь его схватили за узду, и его самого силою стащили с седла.

Служители, затрудненные вьюками, изумленные и испуганные участью своих господ, сделались легкою добычею нападавших; ту же участь потерпели лэди Роэна, бывшая в средине поезда, и еврей и дочь его, находившиеся в арьергарде.

Из всей свиты спасся один только Вамба, выказавший при этом случае более храбрости, чем те, которые считали себя гораздо умнее его. Он вырвал меч из рук одного служителя, нерешительно обнажавшого его, как лев бросился вперед, растолкал окружавших и сделал смелую, хотя безполезную попытку к освобождению своего господина. Чувствуя, что враги были несравненно сильнее его, он спустился с лошади, погрузился в чащу, и пользуясь общим смятением, убежал с поля битвы.

Как скоро храбрый шут увидел себя в безопасности, он несколько раз покушался воротиться назад и разделить неволю своего господина, к которому был искренно привязан.

Когда он произносил вслух эти слова, кто-то очень близко от него назвал его по имени тихим и осторожным голосом. В то же время собака, которую он признал за Фангса, припрыгнула к нему и начала ласкаться. "Гурт!" произнес Вамба также осторожно, и свинопас немедленно явился пред ним.

-- Что это такое? спросил Гурт с жаром, - что значат эти крики, этот стук мечей?

-- Происшествие не редкое в наше время, отвечал Вамба: - они все в плену.

-- Кто в плену? с нетерпением спросил Гурт.

-- Господин мой, госпожа, Ательстэн, Гундиберт и Освальд.

-- Ради Бога, скажи, как они попались в плен и к кому?

-- Господин наш готов был сражаться, отвечал шут, - Ательстэн был не совсем готов, а из прочих никто и вовсе не был готов. В плен их взяли зеленые кафтаны и черные маски. Все паши лежат на траве, как яблоки, которые ты бросаешь своим свиньям. Я посмеялся бы над ними, еслиб мог не плакать. И шут отер слезы непритворной горести. ¹

Лице Гурта запылало. Вамба! произнес он, - у тебя есть оружие, а сердце твое гораздо лучше головы; нас только двое, по внезапное нападение двух решительных людей много значит. Пойдем!

-- Куда и зачем? спросил шут.

-- Освободить Седрика.

-- Да ведь ты навсегда отказался от его службы?

-- То было, отвечал Гурт, - тогда когда он был счастлив. Пойдем!

Когда шут был уже готов повиноваться, внезапно появилось третье лице и велело им остановиться. По платью его и оружию, Вамба принял было его за одного из разбойников, захвативших его господина; по кроме того, что на нем не было маски, блестящая перевязь и богатый рожок, висевший на ней, равно как и спокойный, повелительный тон его голоса, открыли в нем, не смотря на темноту, Локслея, стрелка, который при самых неблагоприятных обстоятельствах одержал победу в стрелянии из лука.

-- Что все это значит? спросил он: - кто в этих лесах смеет нападать, грабить и брать кого нибудь в плен?

-- Посмотри поближе на их кафтаны, сказал Вамба, - и ты узнаешь твои ли это детки, или нет... по платью они совершенно похожи на тебя, как одна зеленая горошина на другую.

Постойте, мне надо сделаться как можно более похожим на них.

При этих словах Локслей снял перевязь с рожком, вынул перо из своей шапки, и отдал все это Вамбе; потом, вытащив из кармана маску и повторив приказание стоять смирно, отправился на розыски.

-- Дожидаться ли нам его, Гурт? спросил Вамба, - или показать ему, что у нас есть ноги? По моему глупому мнению, для честного человека у него уж слишком воровский наряд.

-- Пусть будет дьявол, если ему угодно, отвечал Гурт. Нам хуже не будет, если мы его дождемся. Если он из этой же шайки и дал знать что мы здесь, то нам не поможет ни борьба, ни бегство. Кроме того, я недавно испытал, что открытые разбойники не самые худшие из людей, с которыми приходится иметь дело.

Локслей воротился чрез несколько минут.

безумием; все они опытны в войне, и назначены, стражи, чтоб ударить тревогу в случае нападения. Но я скоро надеюсь собрать силу, достаточную для уничтожения всех предосторожностей их; вы оба служители, и как кажется мне, верные служители Седрика Саксонца, защитника прав английского народа. В его несчастий ему помогут руки англичан. Пойдемте со мною пока, я соберу помощников.

Сказав это он пошел большими шагами по лесу; шут и свинопас последовали за ним. Вамба никак не мог идти долго молча.

-- Мне кажется, сказал он, разсматривая перевязь и рог, оставшиеся у него в руках, - что я видел стрелу, котовая выиграла эту награду, и не дальше как на турнире.

-- Друзья мои, произнес стрелок, - кто я, вам до этого теперь нет никакой нужды; если я возвращу свободу вашему господину, вы не без причины можете назвать меня лучшим вашим другом. А так ли я называюсь или иначе, лучше ли мясника или хуже умею натянуть лук, приятнее ли мне прогуливаться при солнечном свете или при лунном - все это вещи, которые до вас не касаются, и вам нет до них дела.

-- Тс! Молчи, возразил Гурт. Не оскорбляй его своими глупостями, а я от души верю, что все пойдет хорошо.