Айвено.
Глава XXII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XXII (старая орфография)

ГЛАВА XXII.

Оставим саксонских типов, принимавшихся снова за обед, когда неудовлетворенное любопытство напомнило им об апетите, только в половину удовлетворенном, и заглянем в тяжкую тюрьму Исаака из Иорка. Бедный еврей тотчас же был брошен в одно из подземелий замка, сырой пол которого был гораздо ниже поверхности земли и даже ниже самого рва, окружавшого укрепления. Единственный свет, проникавший туда, падал из одного или двух отверстий, находившихся на такой высоте, что их не могла достигнуть рука пленника. Эти отверстия в самый полдень пропускали мрачный и неверный свет, сменявшийся совершенным мраком задолго до того, когда в остальной части замка начинало смеркаться. Ржавые цепи и скобы, служившия для предупреждения бегства прежних пленников, висели еще по стенам; а в кольцах одной из этих цепей оставались еще две заплесневшия кости, принадлежавшия вероятно телу пленника, который не только погиб там, но даже истлел совершенно.

В одном углу этого страшного жилища устроена была огромная печь, над решеткою которой протянуты были поперег железные полосы, полуизеденные ржавчиною.

Внутренность подземелья могла поколебать сердце потверже Исаака, - а он, не смотря на то, был спокойнее под гнетом неминуемой опасности, чем при ожидании бедствии еще неверных и отдаленных. Охотники говорят, что заяц чувствует гораздо более страха, когда его преследуют собаки, чем в то время, когда он бьется у них в лапах {Не можем отвечать за достоверность этого факта, заимствованного нами из рукописи Вардора. Автор.}. Вероятно евреи, привыкши к безпрерывной боязни во всех случаях своей жизни, приучил в некоторой степени свой ум к возможности претерпеть мучения всякого рода; и когда схватили его он уже не чувствовал того изумления, которое составляет самый тяжелый период ужаса. Не в первый раз Исаак находился в таких затруднительных обстоятельствах. Опыт внушал ему надежду, что он может и теперь, как прежде, вырваться подобно птице из рук ловца. Сверх того, на его стороне была эта непоколебимая настойчивость его нации, эта твердая решимость, с которой евреи часто умели покоряться величайшим бедствиям, властолюбию и насилию, но не удовлетворять требованиям своих притеснителей.

Решившись на пасивное сопротивление, Исаак подобрал под себя одежду, чтоб предохранить члены свои от сырого пола, и сел в углу подземелья, где сложенные руки его, всклоченные волосы и борода,меховое платье и высокая шапка, ври освещении струею неверного света, представляли картину, достойную изучения Рембрандта, еслиб этот славный живописец жил в то время. Около трех часов еврей оставался в одинаковом положении; наконец по лестнице раздались шаги людей, опускавшихся в подземелье. Зашумели замки, заскрипели петли, и Реджинальд Фрон де Беф вошел в тюрьму, сопровождаемый двумя сарацинами, невольниками рыцаря храма.

У Фрон де Бефа, высокого, сильно сложенного мужчины, вся жизнь которого протекла на войне или в частных ссорах, не пренебрегая никакими средствами к распространению своей феодальной власти, были черты лица, совершенно сходные с характером, и вполне выражавшия его злобные, неистовые страсти. Рубцы, которыми изрыто было его лице, возбудили бы на каждом другом лице симпатию, и уважение к знакам храбрости, столь достойной почтения; лицу же Фрон де Бефа они придавали какое-то зверство; и увеличивали ужас, внушаемый его присутствием. Этот страшный барон был одет в кожаный камзол, плотно сжимавший стан его и приспособленный к вооружению, что видно было по пятнам, происшедшим от лат. При нем не было иного оружия кроме кинжала, заткнутого за пояс как бы для уравновешения связки ржавых ключей, висевших у него с правой стороны.

Черные невольники, сопровождавшие Фрон де Бефа, одеты были, вместо своего великолепного платья, в куртки и шаравары из толстой холстины, с рукавами, засученными до локтей, подобно мясникам, отправляющим на бойнях свое ремесло. У каждого в руках было по небольшой корзинке; вошедши в подземелье они остановились у дверей, которые Фрон де Беф тщательно осмотрел и запер двойным замком. Приняв такую предосторожность, он медленно приблизился к еврею и устремил на него глаза, как бы желая поразить его блеском их, подобно тем животным, которые, говорят, привлекают к себе добычу глазами. Казалось, свирепый и дикий взгляд Фрон де Бефа произвел подобное действие над несчастным пленником.

Еврей сидел с полуоткрытым ртом, устремив взоры на свирепого барона с таким выражением ужаса, что стан его сжался и уменьшился в объеме под суровым, проницательным взглядом страшного нормана. Несчастный Исаак не имел силы не только встать и поклониться тому, кто внушал ему столько ужаса, но не мог даже спять шапки или произнести слово мольбы: так сильно взволновала его уверенность в пытке и казни, висевших над его головою.

Напротив того, огромный рост нормана расширился в объеме, подобно орлу, который воздымает свои перья, приготовляясь ринуться на беззащитную добычу. Он остановился на три шага от угла, в котором злополучный еврей прижался к стене, и сделал знак одному из невольников подойти к нему. Черный исполнитель его повелений приблизился, и вынув из корзины большие весы и разного рода гири, положил их у ног Фрон де Бефа и удалился на почтительное разстояние к своему товарищу.

Движения этих людей отличались тишиной и торжественностью; казалось, души их были заняты предощущением ужаса и жестокости. Фрон де Беф сам начал разговор, обратясь со следующими словами к своему пленнику:

-- Проклятая собака проклятого племени! сказал он, пробуждая своим страшным, сильным голосом глухое эхо подземных сводов, - видишь ли ты эти весы?

Несчастный еврей отвечал утвердительно.

-- На этих самых весах должен ты отвесить мне, продолжал непоколебимый барон, - тысячу фунтов серебра по настоящему весу и мере Лондонской Башни.

-- Святой Авраам! воскликнул еврей, нашедший употребление голоса при виде неминуемой опасности, - слыхал ли кто о подобном требовании? Слыхал ли кто, хоть в повести менестреля, о сумме в тысячу фунтов серебра? Какой взор человеческий видел когда нибудь такое огромное сокровище? В стенах Иорка, хоть перерой мой дом и домы всех моих единоплеменников, ты не найдешь и десятой доли страшной суммы серебра, о которой говоришь.

-- Я благоразумен, отвечал Фрон де Беф: - если серебро так редко, то не откажусь от золота. Заменяя маркою золота каждые шесть фунтов серебра, ты избавишь свое негодное тело от такого наказания, какого ты и вообразить не в состоянии.

-- Умилосердись надо мною, благородный рыцарь, воскликнул Исаак. - Я стар, беден, безпомощен, и недостойно для тебя торжествовать надо мною... не великий подвиг раздавить червя!

-- Стар ты, быть может, продолжал рыцарь - к стыду тех, которые допустили тебя поседеть в подлости и грабительстве. Слаб может быть потому что у жида нет ни руки, ни сердца: но уж всем известно, что ты богат.

-- Клянусь вам, благородный рыцарь, отвечал еврей, - всем, но что я верую, и всем во что мы оба веруем...

-- Не клянись ложно, прервал его нормам, - и упрямством не произноси своего приговора, покуда не обдумаешь судьбы, тебя ожидающей. Не думай, что я говорю с тобою только для возбуждения ужаса, что хочу воспользоваться подлою трусостью, которою отличается твое племя. Клянусь тебе тем, во что ты не веруешь, Евангелием, которому учит наша церковь, и ключами, которые вручены ей чтоб связывать и разрешать, что намерение мое твердо и непоколебимо. Это подземелье устроено не для забав. Заключенные в десять тысяч раз поблагороднее тебя умерли в этих стенах, и судьба их осталась неизвестною на веки! Но тебе готовится продолжительная и медленная смерть, пред которой их смерть была просто наслаждением.

Барон снова подал знак невольникам приблизиться и сказал им что-то на собственном их языке, которому выучился в Палестине, где может быть и привык к жестокости. Сарацины вынули из своих корзин несколько угольев, пару мехов и бутылку масла. Пока один высекал огонь, другой разложил уголья в широкую ржавую печь, о которой мы уже говорили, и раздувал мехами до тех пор пока все уголья по вспыхнули ярким пламенем.

-- Видишь ли, Исаак, ряд железных полос над этими раскаленными угольями? {См. Прилож. V. Ряд железных полос над раскаленными угольями.} сказал Фрон де Беф. - На этом теплом ложе ты будешь лежать без платья, как на пуховой постели. Один из этих рабов будет раздувать под тобою огонь, а другой натирать маслом твои несчастные члены, для того чтоб жаркое не подгорело. И так, выбирай между этою огненною постелью и платою тысячи фунтов серебра. Клянусь головою моего отца, тебе не из чего выбирать более!

-- Невозможно, воскликнул дрожащий еврей, - невозможно, чтоб таково было ваше намерение! Милосердый Господь никогда не создавал сердца, способного к такой ужасной жестокости.

-- Не доверяй этой мысли, Исаак, сказал Фрон де Беф: - она введет тебя в роковое заблуждение. Неужели ты думаешь, что я, видевший разграбленный город, в котором тысячи христиан, моих единоземцев, погибли от меча, воды и огня, оставлю свое намерение при воплях и криках одного ничтожного жида? Или ты думаешь, что эти черные рабы, которые не знают ни закона, ни отечества, ни совести, кроме воли своего господина, которые при малейшем знаке готовы употребить яд, кинжал и веревку, - думаешь ли ты, что они сжалятся над тобою тогда когда они не поймут даже языка, на котором ты будешь произносить свои мольбы? Будь умнее, старик, избавь себя от лишняго богатства; передай в руки христианина часть того что ты приобрел лихоимством от его же собратий. Ловкость твоя найдет средство пополнить снова твой кошелек; по ни врачи, ни лекарства не исправят твоей обгорелой кожи, если мы растянем тебя на этих полосах. Уплати выкуп, говорю тебе, и радуйся, что такою ценою можешь избавиться из под земелья, о тайнах которого немногие могли рассказывать. Не стану более терять слов с тобою: выбирай между своими деньгами и своей кровью и плотью, - и как ты выберешь, так и будет.

-- Да поможет мне Авраам, Иаков и все отцы моего народа, возопил Исаак. - Я по могу выбрать, так как не имею средства удовлетворить нашему неслыханному требованию.

Невольники, повинуясь более взгляду и телодвижениям Фрон де Бефа, чем словам его, выскочили вперед, схватили несчастного Исаака, подняли с земли и поставив между собою ожидали дальнейшого сигнала от жестокосердого барона. Трепещущий еврей смотрел на их лица и на лице Фрон де Бефа в надежде открыть на них какой нибудь знак пощады; по на лице барона видна была таже полусвирепая, полунасмешливая улыбка, которая была как бы прелюдиею его жестокости; а дикие глаза сарацинов, вращаясь под темными бровями, казались еще страшнее от белизны белков и выражали скорее тайное удовольствие от ожидания приближавшейся сцены, чем отвращение от участия в ней. Еврей взглянул на раскаленную печь, на которую рабы готовы были повергнуть его, и не видал ни малейшей возможности избавиться от своих мучителей... решимость его поколебалась.

-- Я заплачу, сказал он, - тысячу фунтов серебра, то-есть, прибавил он после минутного молчания, - заплачу с помощью моих собратий; потому что я должен как нищий стоять у дверей синагоги прежде чем соберу такую неслыханную сумму. Когда и где нужно внести ее?

-- Здесь, отвечал Фрон де Беф, - здесь должно внести ее, взвесить ее и сосчитать в этом же самом подземелье. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя прежде чем получу весь твой выкуп?

-- А какое же получу я обезпечение, спросил еврей, - что буду свободен, если заплачу выкуп.

-- Слово благородного нормана, подлый ростовщик! отвечал Фрон де Беф: - честь норманского барона чище золота и серебра всего твоего племени.

-- Простите меня, благородный лорд! сказал Исаак с робостью: - но почему же должен я вполне верить слову человека, который мне ни в чем не верит?

-- Потому что тебе нет другого выхода, жид! возразил рыцарь строго. - Еслиб ты был теперь в своей кладовой в Иорке, и еслиб я просил тебя ссудить меня своими шекелями, тогда тебе было бы предоставлено назначение срока платежа и обезпечения. Здесь моя кладовая. Здесь я имею преимущество над тобою, и не хочу даже повторять еще раз условий, под которыми возвращу тебе свободу.

Еврей глубоко вздохнул.

-- Обещайте мне по крайней мере, сказал он, - вместе со моею освободить и товарищей моего путешествия. Они презирали меня, как еврея, по сожалели о моем бедствии; и за то что они остановились помочь мне, часть моего несчастия упала на них; сверх того они могут некоторым образом пособить мне при выкупе.

-- Если ты разумеешь тех саксонских грубиянов, отвечал Фрон де Беф, - то их выкуп будет зависеть от иных условий чем твой. Советую тебе, жид, думать только о своих делах и не мешаться в чужия.

-- Итак, сказал Исаак, - вы возвратите только свободу мне и моему раненому другу?

-- Два раза что ли повторять мне, сын Израиля, чтоб ты занимался собственными делами и оставил в покое других? Ты избрал свою участь, и тебе остается только заплатить выкуп в самое непродолжительное время.

и окончил начатое евреем:

-- Насчет моей совести, хотел ты сказать, Исаак? Говори смело... я сказал тебе, что я благоразумен. Я могу слышать упреки проигравшагося, даже если он и жид. Ты не был так терпелив, Исаак, когда судился против Иакова Фитцдотереля за то, что тот назвал тебя ростовщиком, кровопийцею, когда твои неумеренные проценты пожрали его отцовское наследие!

-- Клянусь Талмудом, благородный рыцарь, вы ошибаетесь! Фитцдотерель грозил мне кинжалом в моем собственном доме за то, что я требовал собственные свои деньги. Срок платежа назначен был к Пасхе.

-- Мне дела нет до его срока; я хочу знать свой собственный! Когда получу я шекели, Исаак?

-- Пошлите дочь мою Ревеку в Иорк, отвечал Исаак, - под вашею стражею, благородный рыцарь, - и так скоро, как человек и лошадь могут возвратиться, сокровище... здесь он глубоко вздохнул, но прибавил после минутного молчания: - сокровище будет доставлено в этом подземелье.

Гильберу, по примеру патриархов и героев древности, которые в этом случае подали нам похвальный пример.

Крик, испущенный Исааком при этом холодном рассказе, потряс самые своды и оглушил двух сарацинов так сильно, что они выпустили его из рук. Исаак воспользовался свободою, бросился на землю и обнял колени Фрон де Бефа.

-- Возьмите все что вы требуете, сер рыцарь, воскликнул он, - возьмите в десять раз больше... доведите меня, если хотите, до нищеты и разорения... пронзите меня своим кинжалом, изжарьте в этой печи, по пощадите дочь мою, отпустите ее безопасно и честно! Если вас родила женщина, пощадите честь безпомощной девушки... она живой образ моей покойной Рахили, последний из шести залогов любви её... Неужели вы лишите безутешного вдовца его единственной радости? Неужели вы хотите довести отца до того, чтоб он желал видеть единственное свое дитя возле её покойной матери, в могиле наших отцов?

-- Я желал бы, отвечал норман, - знать это прежде. Я думал, что племя ваше не любит ничего кроме своих мешков с деньгами.

-- Не думайте так о нас, хоть мы и евреи! возразил Исаак, с жаром хватаясь за этот проблеск сострадания: - лисица, преследуемая собаками, и дикая кошка любят своих детенышей... презираемое и гонимое племя Авраама любит своих детей.

товарищу по оружию и не переменю его ни для десятка жидов и жидовок. Впрочем, почему ты думаешь, что девушке дурно будет в плену у Боа Гильбера?

-- Будет дурно, непременно будет! воскликнул еврей, ломая руки от страдания: - когда рыцари храма щадили жизнь мужчины или честь женщины?

-- Неверная собака! сказал Фрон де Беф с сверкающими глазами и может быть довольный случаем предаться гневу, - не изрыгай хулы на святой орден сионского храма; думай только о выкупе, обещанном тобою, или горе твоей жидовской глотке!

-- Разбойник, убийца! закричал еврей, возвращая обиды своему притеснителю с яростью, которую он не мог долее обуздывал. - Я не заплачу тебе ничего, ни одного серебряного пенни не заплачу, пока ты не отдашь мне дочери невредимой и честной.

Не получишь ты от меня серебра, если же и получишь, то разве только растопленное, чтоб залить твое алчное горло... Нет, ни одного пенни не дам тебе, назарянин, еслиб даже тем мог спасти тебя от вечного проклятия, которое ты заслужил всею своею жизнью! Возьми мою жизнь, если хочешь, и посмотри как еврей посреди страданий посмеется над христианином.

-- Увидим, сказал Фрон де Беф, - клянусь святым крестом, составляющим предмет ужаса для твоего проклятого племени, ты почувствуешь острие стали и крайний агар огняи Схватите его, рабы, и растяните на перекладинах!

Старик стал было сопротивляться, но сарацины стащили с него верхнюю одежду и хотели уже раздевать, как вдруг звук рога дважды раздался вне замка и проникнул даже в глубину подземелья; вслед затем послышались громкие голоса людей, искавших сера Реджинальда Фрон де Бефа. Не желая, чтоб кто либо увидел его адское занятие, дикий барон дал знак рабам надеть на Исаака одежду его, и удалился из подземелья вместе со своими спутниками, предоставив еврею полную свободу благодарить Бога за избавление, или стонать о неволе дочери и о грозившей ей участи, смотря по внушению его личных или отеческих чувствований.