Айвено.
Глава XXVI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XXVI (старая орфография)

ГЛАВА XXVI.

Когда шут, облеченный в рясу и капюшон пустынника, и подпоясанный узловатою веревкою, приблизился к воротам замка Фрон де Бефа, часовой-спросил его кто он и зачем пришел?

-- Рах vobiscum, отвечал шут, - я бедный брат ордена Св. Франциска, и пришел для духовного назидания злополучных пленников, находящихся в замке.

-- Ты смелый монах, сказал часовой, - если являешься сюда, где за исключением пьяницы-капеллана нашего ни один подобный тебе петух не след распевать уже двадцать лет.

-- Не смотря на то, я прошу тебя, передай мое требование господину замка, отвечал мнимый тюк. - Поверь, он примет меня хорошо; петух запоет, и весь замок будет слушать его.

-- Ладно, отвечал часовой, - но если мне достанется за то что я оставил свое место для выполнения твоего поручения, я попробую тогда, устоит ли монашеская ряса против доброй стрелы.

С этою угрозою часовой оставил башню и отнес в залу замка необыкновенное известие, что святой монах стоит у ворот и просит позволения немедленно явиться. С большим удивлением получил он приказание своего господина без отлагательства впустить святого мужа, и взяв с собою несколько человек на случаи какой нибудь засады, поспешил исполнить волю своего властителя. Необдуманная самоуверенность, побудившая Вамбу взять на себя опасное поручение, едва не исчезла, когда он увидел себя в присутствии такого грозного и страшного для всех человека, как Реджинальд Фрон де Беф, и он произнес свое рах vobiscum, на которое более всего надеялся для поддержания своего звания, с большею боязнью и замешательством, чем произносил прежде. Нофроп де Беф, привыкший видеть как трепетали перед ним люди всякого звания, не обратил ни малейшого внимания на робость мнимого монаха. - Кто ты и откуда? спросил он.

-- Pax vobiscum, повторил шут, - я бедный служитель Св. Франциска; путешествуя по этому лесу, я попал в руки разбойников, как говорит писание, quidam viator incidit in latrones, и они прислали меня в замок для доставления духовного утешения двум особам, осужденным по вашему достопочтенному правосудию.

-- Хорошо, отвечал Фрон де Беф, - а можешь ли ты сказать мне, святой отец, как велико число этих бандитов?

-- Милостивый господин, отвечал шут, - nomen illis legio, имя их легион.

-- Скажи мне определенными словами сколько их, - а не то, монах, твоя ряса и веревка плохо защитят тебя.

-- Увы! отвечал мнимый монах: - cor ineum eructavit, т. e. я был у них, как на огне; но полагаю, что всех их, как стрелков, так и поселян, будет по крайней мере пятьсот человек.

-- Как! воскликнул Боа Гильбер, вошедший ври этих словах в залу, - неужели осы так многочисленны? Пора разогнать эту безпокойную стаю! Знаешь ли ты этого монаха? спросил он, отводя в сторону Фрон де Бефа.

-- Он из отдаленного монастыря, и потому я совсем не знаю его.

-- В таком случае не доверяй ему своего поручения на словах. Заставь его отнести письменное повеление вольному отряду Де Браси немедленно явиться на помощь сво ему начальнику. Но чтоб этот стриженый ничего не мог подозревать, позволь ему отправиться для приготовления к смерти этих саксонских свиней.

-- Так и сделаем, сказал Фрон де Беф, и велел одному из служителей проводить Вамбу в комнату, где заключены были Седрик и Ательстэн.

Заключение не укротило, по скорее раздражило Седрика. Он ходил из одного конца комнаты в другой с видом человека, готового напасть на неприятеля или прорвать брешь в осажденной крепости, и в это время он то разговаривал сам с собою, то с стоическим хладнокровием относился к Ательстэну, ожидавшему окончания приключения и с важностью наслаждавшемуся варением желудка после изобильного обеда, не слишком безпокоясь о продолжительности своей неволи, которая по его заключению должна же кончиться подобно всякому земному бедствию, если Небу угодно будет.

-- Подойди ближе, сказал Седрик мнимому монаху. - Зачем ты пришел к нам?

-- Приготовить вас к смерти, отвечал шут.

-- Невозможно! воскликнул изумленный Седрик. - Как ни безстрашны, как ни дерзки они, но не посмеют сделать такой открытой, безполезной жестокости.

-- Увы! сказал шут, - надеяться на их человеколюбие все равно, что удерживать бешеную лошадь одною шелковинкою. И так, благородный Седрик, и вы также, храбрый Ательстэн, подумайте о грехах своей плоти, ибо в этот самый день вы должны будете дать ответ за них пред высшим судилищем.

-- Слышишь, Ательстэн? сказал Седрик, обращаясь к товарищу своего заключения. - Приготовим сердца паши к этому последнему делу... лучше умереть подобно мужам, чем жить жизнью рабов.

-- Я готов, отвечал Ательстэн, - на самое худшее что придумает их злоба, и пойду на смерть с таким же равнодушием, как хожу к обеду.

-- Так начинай же исполнение своей святой обязанности, служитель Божий! сказал Седрик.

-- Подожди минутку, дядюшка, сказал шут обыкновенным своим голосом: - лучше хорошенько разсмотреть то что перед тобою, чем скакать в темноту.

-- По чести, мне знаком этот голос!

-- Он принадлежит вашему верному рабу и шуту, отвечал Вамба, отбрасывая свой капюшон. - Послушали бы вы прежде совета дурака, не были бы здесь теперь; послушайтесь его теперь, и вы будете опять на свободе.

-- Что ты хочешь сказать? спросил сакс.

-- Возьми эту рясу и капюшон, это все что у меня из принадлежащого к монашескому званию, и спокойно отправляйся из замка, а мне оставь свой плащ и пояс, чтоб сделать вместо тебя большой скачок.

-- Оставить тебя на моем месте! воскликнул Седрик изумленный предложением шута; - да они повесят тебя, бедняга!

-- Пусть их делают что хотят! Надеюсь, сын Витлеса, не устыдит вас, и будет висеть на конце цепи с такою же важностью, с какою предок его, альдермен, повесил себе цепь на шею.

-- Хорошо, Вамба, соглашаюсь на твое желание, но только с условием: переменись одеждою не со мною, а с лордом Ательстэном.

-- Нет, клянусь Св. Дунстаном, у меня нет на это никакой причины. Справедливо, чтоб сын Витлеса потерпел за спасение сына Герварда; но нет никакого благоразумия умереть ему за человека, предки которого были чужды его предкам.

-- Раб! предки Ательстэна были монархами Англии.

-- Они могли быть чем им угодно; по шея моя так прямо утверждена на плечах, что нельзя свернуть ее из любви к ним. И так, добрый господин мой, примите мое предложение, или позвольте мне выйдти из замка так же свободно, как я вошел в него.

-- Пусть гибнет старое дерево, лишь бы осталась твердая надежда леса! Спаси благородного Ательстэна, мой верный Вамба! Это обязанность каждого, у кого в жилах течет саксонская кровь. Мы с тобою перенесем ярость своих безсовестных притеснителей, а между тем он, свободный и безопасный, подвигнет дух наших сограждан на отмщение за нас.

- Нет, я скорее останусь целую неделю в этой зале без всякой пищи, кроме куска хлеба и чашки воды, назначенных заключенным, чем воспользоваться случаем к спасению, который нелицемерная преданность раба доставляет своему господину.

-- Вы называетесь умными людьми, господа, сказал шут, - а я слыву дураком; ко, дядя Седрик и братец Ательстэн, дурак решит этот спор между вами и избавит вас от дальнейших вежливостей. Я похож на кобылу Джона Дука, которая позволяет садиться на себя одному только Джону Дуку. Я пришел спасти своего господина, а если он не согласится, то конечно я отправлюсь домой. Услугу нельзя перебрасывать с рук на руки, как волан или мячик. Я хочу быть повешенным только за своего собственного, природного господина.

-- Идите же, благородный Седрик! произнес Ательстэн, - не пренебрегайте этим случаем. Ваше присутствие там ободрит наших друзей к нашему избавлению, а если вы останетесь здесь, то погубите всех нас.

-- А есть ли какая нибудь надежда на избавление за стенами замка? спросил Седрик, обращаясь к шуту.

-- Надежда? Без сомнения! воскликнул Вамба. - Знайте, что отдавая вам эту рясу я облекаю вас в одежду полководца. Пятьсот человек стоят у стен замка, и сегодня поутру я был одним из главных предводителей. Мой дурацкий колпак был каскою, а палка моя жезлом. Увидим что выиграют они, променяв дурака на умного человека. Право, я боюсь, чтоб они не потеряли в храбрости того что приобретут в благоразумии. И так, прощайте, мой добрый господин; будьте милостивы к Гурту и собаке его, Фангсу, и велите повесить мою дурацкую шапку в ротервудской зале, в воспоминание того, что я отдал свою жизнь за господина, как и следовало верному... дураку.

Последния слова произнесены были полушутливым, полусерьезным тоном. Слезы навернулись на глазах Седрика.

-- Память о тебе сохранится, сказал он, - пока верность и предай пост будут уважаемы на земле! Но я надеюсь найдти средство спасти Роэну и тебя, Ательстэн, тебя также, мой бедный Вамба; ты не превзойдешь меня в преданности.

Перемена одеяний была уже окончена, когда на Седрика напало внезапное раздумье.

-- Я не знаю другого наречия, сказал он, - кроме моего собственного, да нескольких слов их норманской болтовни. Каким же образом прикинуться преподобным братом?

-- Все очарование заключается в двух словах, отвечал Вамба: - Рах vobiscum служит ответом на все вопросы. Если вы приходите или уходите, льете или едите, благословляете или отлучаете от церкви, Рах vobiscum неразлучно с вами. Монаху оно так же необходимо, как жезл заклинателю. Говорите только важным тоном, вот так: Pax vobiscum! и оно будет увлекательно. Кто бы то ни был, часовые ли, рыцари ли или оруженосцы, конные или пешие - на всех это производит волшебное действие. Я хочу даже, если они. вздумают завтра повесить меня (в чем, кажется, нет сомнения), испытать силу этого слова над палачом.

-- Если это правда, сказал Седрик, - то мне недолго вступить в монашество. Рах vobiscum! Кажется, я не забуду этого слова. Прости, благородный Ательстэн; прости и ты, мой бедный Вамба! Сердце твое вполне вознаграждает твою слабую голову, - я спасу вас, или возвращусь и умру вместе с вами. Царственная кровь саксонских королей не прольется, пока моя течет еще у меня в жилах, и ни один волос не падет с головы верного раба, пожертвовавшого собою за своего господина, если Седрик в состоянии будет предупредить это своею смертью. Простите!

-- Простите, благородный Седрик! сказал Ательстэн, - и не забудьте, что верный признак монаха принимать пищу, когда ему предлагают.

-- Прощай, дядя, сказал Вамба, - и помни рах vobiscum!

Напутствуемый такими советами, Седрик отправился в свой опасный поход, и скоро представился ему случай испытать силу талисмана, на всемогущество которого так сильно настаивал шут. В низком и темпом переходе, чрез который он думал добраться до главной залы, путь ему загородила женская фигура.

-- Рах vobiscum! произнес мнимый монах, давая дорогу, по ему отвечал нежный голос: - Et vobis, quaeso, domine reverendissime, pro misericordia vestra {И вам также, прошу, почтенный отец, о вашей милости.}.

В то время монахи часто страдали глухотою, когда слышали латинския слова, и это по видимому хорошо знала женщина, обратившаяся к Седрику.

-- Умоляю вас, преподобный отец, сказала она на его языке: - удостойте из сострадания посетить с своим духовным утешением раненого пленника, и будьте снисходительны к нему, как повелевает ваша святая обязанность. Никогда доброе дело не сделает больше чести вашему монастырю.

-- Дочь моя, отвечал Седрик в сильном затруднении, - время не позволяет мне исполнять в замке мою святую обязанность... мне надо отправляться... Жизнь и смерть зависят от моей поспешности.

-- Нет, святой отец, продолжала женщина, ради произнесенного вами обета, - не оставьте своим советом и помощью человека опасно больного, угнетенного...

разговор их не был прерван грубым голосом Урфриды, старой обитательницы башни.

-- Как, голубушка, сказала она женской фигуре, - таким ли образом заслуживаешь ты милость, когда тебе позволили выйдти из тюрьмы? Ты заставляешь святого мужа произносить неприличные речи чтобы только освободиться от докучливости еврейки.

-- Еврейки! воскликнул Седрик, радуясь случаю, прервавшему докучный разговор. - Пусти меня, женщина! Не останавливай меня, ради собственной твоей безопасности. Я только что исполнял святую обязанность и не хочу осквернять себя.

-- Иди сюда, святой отец, сказала старуха - ты не знаком с этим замком и не оставишь его без провожатого. Иди сюда, мне нужно поговорить с тобою. А ты, дочь проклятого племени, поди в комнату больного и посмотри за ним, пока я приду. Горе тебе, если ты опять оставишь его без моего позволения!

Ревека удалилась. Её просьбы подействовали на Урфриду, которая позволила ей оставить башню и поручила должность, за которую та с радостью щедро заплатила бы - должность ухаживать за раненым Айвено. Понимая ясно опасность их положения и спеша воспользоваться всеми средствами к спасению, Ревека надеялась чего-то от присутствия монаха, который, как она узнала от Урфриды, прибыл в этот безбожный замок. Она сторожила возвращение мнимого монаха, надеясь поговорить с ним и возбудить его участие к заключенным; читатель видел уже, как мало она успела в своем намерении.