Айвено.
Глава XXXI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XXXI (старая орфография)

ГЛАВА XXXI.

Хотя Седрик не совсем доверял обещанию Ульрики, но поспешил сообщить его Черному Рыцарю и Локслею. Они обрадовались, что в крепости у них есть союзник, который в крайнем случае может доставить средства к занятию замка, и тотчас решили с саксом, что какие бы ни встретились затруднения, приступ оставался единственным путем к освобождению пленников, находившихся теперь в руках жестокого Фрон де Бефа.

-- Царственная кровь Альфреда в опасности! сказал Седрик.

-- И честь благородной дамы, прибавил Черный Рыцарь.

-- Клянусь святым Христофором и своей перевязью, прибавил храбрый стрелок, - еслиб дело шло об одном только освобождении этого бедняка, верного Вамбы, я и тогда скорее бросился бы во всякую опасность, чем допустить чтоб хоть один волос упал с головы его.

-- Я то же бы сделал, сказал копменгурстский монах. - Да, господа! Я думаю, что дурак, который ведет себя с таким умом, может быть так же приятен у чаши вина, как и кусок ветчины... говорю вам, братия, такой дурак найдет всегда благочестивого клерка для молитвы или воина для его защиты, пока я могу отслужить обедню или поднять бердыш.

И с этим словом монах начал вертеть над головой своей тяжелым бердышем так же непринужденно, как маленький пастух поднимает свой легкий посох.

-- Истинно, святой клерк! сказал Черный Рыцарь, - истинно говоришь ты, не хуже самого снятого Дунстана. Теперь, добрый Локслей, не предоставить ли вам распоряжение осадой благородному Седрику?

-- Я не возьмусь за это, возразил Седрик, - так как никогда не учился брать или отстаивать эти разбойничьи вертепы, воздвигнутые норманами в земле стенаний. Я буду сражаться в первых рядах; но я не опытен в войне или осаде крепостей.

-- Если так, сказал Локслей, - я готов принять на себя начальство над стрелками; и повесьте меня на собственном моем сборном дереве, если в. неприятеля, который осмелится показаться на стенах, не полетит столько же стрел, сколько бывает гвоздичек на праздничном окороке в Рождество.

-- Славно сказано! храбрый стрелок, отвечал Черный Рыцарь. - Если меня сочтут достойным доверенности в этом случае, и между этими храбрыми людьми найдутся охотники, готовые следовать за честным английским рыцарем, каким я смело могу назвать себя, то я готов вести их на эти стены, и употреблю все мое искуство, приобретенное опытностью.

Разделив таким образом начальство, предводители двинулись на приступ, следствия которого известны уже читателю.

Овладев барбиканом, Черный Рыцарь послал эту радостную весть к Локслею, требуя от него в то же время неусыпного наблюдения за замком, для того чтоб не допустить осажденных сосредоточить свои силы для внезапной вылазки и возвращения потерянного имя укрепления; этого в особенности желал избежать рыцарь, зная что люди, находившиеся под его начальством, были волонтеры нестройные, неопытные, худо вооруженные и непривыкшие к военной дисциплине, и потому при внезапном нападении должны были иметь на своей стороне значительную невыгоду против старых норманских рыцарей, вполне снабженных наступательным и оборонительным оружием, которым они привыкли действовать с полною уверенностию.

Время отдыха рыцарь употребил на устройство некоторого рода пловучого моста, или длинного плота, посредством которого надеялся переправиться чрез ров, не смотря на сопротивление неприятеля. Это не могло окончиться скоро; но предводители не унывали, потому что в продолжении этой остановки Ульрика могла привести в исполнение обещанную помощь, какова бы она ни была.

Когда плот был окончен, Черный Рыцарь обратился к осаждающим со следующими словами: - Нам нечего ждать более, друзья мои: солнце склоняется к западу, а у меня на руках дела, не позволяющия пробыть с вами следующий день. Сверх того, только одно чудо может помешать коннице выступить против нас из Иорка, если мы не совершим немедленно своего предприятия. И так, пусть один из вас идет к Локслею и скажет, чтоб он начинал стрелять с противоположной стороны замка и двинулся вперед, как будто для нападения, а вы, верные английския сердца, останьтесь при мне и будьте готовы переправиться на плоту чрез ров, как скоро отворятся ворота с нашей стороны. Следуйте смело за мною, и помогите мне сделать пролом в воротах главной стены. Если некоторым не нравится это предприятие, или вооружение для них кажется слишком слабым, пусть те взойдут на наружное укрепление, приложат луки свои к уху и встретят выстрелами всякое покушение разставить людей по крепостному валу. Благородный Седрик, не хочешь ли ты принять начальство над остающимися?

-- Нет, клянусь душой Герварда! сказал сакс: - вождем я не могу быть; по пусть буду проклят от потомства своего, если не пойду вперед повсюду, куда ты назначишь. Дело собственно мое, и мне следует идти впереди всех.

-- Но подумай, благородный сакс, на тебе нет ни панциря, ничего, кроме легкого шлема, маленького щита и меча.

-- Тем лучше! Мне легче будет взобраться на стены. И, извини хвастовство мое, сер рыцарь, ты увидишь нынче обнаженную грудь сакса, так же смело выставленную в битве, как норман выставляет свою, покрытую стальной броней.

-- Так, во имя Бога, сказал рыцарь, - отворяйте ворота и бросьте пловучий мост!

укрепления, образовав собою скользкую, ненадежную переправу, где только два человека могли поместиться рядом. Зная как важно нападение на неприятеля в расплох, Черный Рыцарь и вслед за ним Седрик, бросились на мост и достигли противоположного берега. Здесь рыцарь начал ударами секиры громить ворота замка, будучи отчасти защищен от выстрелов и камней, бросаемых осажденными, развалинами прежнего подъемного моста, который Боа Гильбер разрушил при отступлении из барбикана, оставив переводы этого моста прикрепленными к верхней части ворот. Люди, последовавшие за рыцарем, не имели подобной защиты, и двое были тотчас убиты выстрелами из лука, другие двое упали в ров, а остальные ушли назад в барбикан.

Положение Седрика и Черного Рыцаря было теперь очень опасно, и было бы еще опаснее без неутомимых усилий стрелков в барбикане, которые не переставали метать стрелы свои в стены, частью отвлекая таким образом внимание находившихся там людей, частью удаляя от двух предводителей своих тучу камней и стрел, которыми в противном случае они могли бы быть засыпаны. Не смотря на то, опасность положения их была еще весьма велика и увеличивалась с каждым мгновением.

-- Стыд всем вам! кричал Де Браси окружавшим его воинам: - вы называетесь стрелками, а допускаете этих двух собак держаться под стенами замка? Срывайте камни со стен, если нельзя сделать ничего лучше. Давайте сюда пики, рычаги; опрокиньте этот огромный торчок! При этом он показал на большое каменное изваяние, выдавшееся вперед с парапета.

В эту минуту осаждающие увидели на углу башни красный флаг, о котором Ульрика говорила Седрику. Неустрашимый Локслей первый заметил его при переходе к внешнему укреплению, куда спешил, нетерпеливо желая видеть успех осады.

-- Святой Георгий! воскликнул он, - веселый Георгий английский! На приступ, храбрые стрелки! Зачем, оставляете вы доброго рыцаря и благородного Седрика биться одних у ворот? К делу, безумный монах! Покажи, что ты можешь сражаться за свои четки! Сюда, храбрые стрелки! Замок наш, у нас есть там друзья. Посмотрите на этот флаг: это условный сигнал. Торквильстон наш! Подумайте о чести, подумайте о добыче. Одно только усилие - и крепость ваша!

С этими словами Локслей натянул лук и послал стрелу прямо в грудь одного воина, который под предводительством Де Браси старался отделить огромный камень от одного из зубцов стены, чтоб сбросить его на головы Седрику и Черному Рыцарю. Другой взял из рук умирающого лом и поднял его, чтоб отвалить камень, по простреленный сам в голову упал замертво со стены в ров. Товарищи их оробели, так как не было, казалось, вооружения, которое могло бы устоять перед губительными выстрелами этого ужасного противника.

-- Вы отступаете назад, низкие трусы? кричал Де Браси. - Montjoie Saint Denis! Подайте мне лом!

И поспешно схватив лом, он сам принялся за надсеченный камень, который будучи сброшен мог своею тяжестью не только уничтожить остатки подъемного моста, служившие прикрытием двум воинам, начавшим приступ, но даже потопить досчатый плот, по которому они перешли. Все видели опасность, и отважнейший из них, неустрашимый монах, колебался, ставя ногу на подмостки. Три стрелы были пущены Локслесм в Де Браси, и все три отскочили от его непроницаемой брони.

-- Проклятый испанский панцирь! воскликнул Локслей, еслиб английский оружейник ковал тебя, эти стрелы пробили бы тебя как шелковую ткань. Потом он начал кричать: - Товарищи! Друзья! Благородный Седрик! Назад, дайте скатиться камням!

Но голос Локслей терялся в воздухе, так как шум, производимый ударами самого рыцаря по воротам, мог заглушить двадцать воинских труб. Правда, верный Гурт бросился вперед на досчатый мост, чтоб предупредить Седрика о грозящем ему жребии, или разделить его участь; но масивный камень уже колебался, и Де Браси, продолжавший работать над ним, готов был спустить его, как вдруг голос Боа Гильбера, раздавшийся у самых ушей рыцаря, остановил его работу.

-- Все погибло, Де Браси, замок горит!

-- Ты с ума сошел! возразил рыцарь.

-- Западная сторона вся охвачена пламенем. Я тщетно силился потушить его.

С мрачною холодностью, составлявшею основную черту его характера, Бриан де Боа Гильбер сообщил эту страшную весть, но не так равнодушно принял ее изумленный его товарищ.

-- Праведные небожители! произнес Де Браси, - научите что делать? Обещаю в дар лиможскому святому Николаю подсвечник из чистого золота.

-- Оставь свои обеты, сказал Бриан, - и слушай меня. Выведи своих людей, и как будто для вылазки отвори задния ворота. Тут на плоту стоят только два человека, - столкни их в ров и переправься к барбикану. Я выеду в главные ворота и нападу на барбикан с внешней стороны; если нам удастся возвратить этот пост, будь уверен, мы удержимся до тех пор, пока подоспеет к нам помощь или по крайней мере пока они предложат нам честные условия.

-- Мысль хороша, отвечал Де Браси. - Я сделаю свое дело. Гильбер, ты не изменишь мне?

-- Вот моя рука и перчатка! сказал Боа Гильбер. - Но, ради Бога, не теряй времени!

Де Браси немедленно созвал своих людей и устремился к задним воротам, которые в ту же минуту отворились но его приказанию. Но едва это было исполнено, как сокрушительная сила Черного Рыцаря проложила уже путь в крепость, не смотря на сопротивление Де Браси и его спутников. Два человека из передовых были убиты, а прочие отступили, не смотри на все усилия предводителей удержать их.

-- Собаки, кричал Де Браси, - неужели вы допустите двух человек овладеть единственным путем к нашему спасению.

-- Это дьявол! сказал один старый ратник, уклоняясь от удара своего черного противника.

-- А еслиб даже дьявол, возразил Де Браси, - неужели ты побежишь от него в отверстую пасть ада? Замок горит за нами, злодеи! Пусть отчаяние придаст вам мужества, или пустите меня вперед! Я сам сражусь с этим рыцарем.

противника сразились в рукопашном бою, оглашались звуками яростных ударов, которые оба рыцари наносили друг Другу - Де Браси мечом, Черный Рыцарь тяжелою секирою. Наконец, над шлемом нормана разразился такой удар, что он упал на помост, не смотря на то что сила этого удара была отражена его щитом, без чего Де Браси разстался бы с жизнью навеки.

-- Сдайся, Де Браси! сказал Черный Рыцарь, наступив на него и держа над решеткою его шлема роковой кинжал, которым рыцари оканчивали жизнь своих врагов (и который называли "кинжалом милосердия"); - сдайся, Морис де Браси, с помощью и без помощи; не то умрешь на месте.

-- Не сдамся, возразил Де Браси слабым голосом, - неизвестному победителю. Скажи мне свое имя, или делай со мной что хочешь. Пусть не говорят, что Морис де Браси был пленником безыменного бродяги.

Черный Рыцарь шепнул что-то на ухо побежденному.

-- Сдаюсь на честное слово с помощью и без помощи, отвечал норман, - и вместо мрачного решительного упорства, в голосе его отразилась глубокая покорность, хотя и смешанная со скорбью.

-- Ступай в барбикан, сказал победитель повелительно, - и жди там моих дальнейших приказаний.

-- Позволь мне прежде сказать нечто очень важное для тебя: Вильфред Айвено ранен и в плену; и ему предстоит гибель в горящем замке, если не будет подана немедленно помощь.

-- Вильфред Айвено! пленник, на краю гибели! Жизнь всех находящихся в замке будет мздою, если сгорит хоть один волос на голове его. Покажи мне его комнату.

-- Взойди на ту крутую лестницу, отвечал Де Браси: - она ведет к его комнате. Примешь ли ты меня в путеводители? прибавил он почтительно.

-- Нет. Иди в барбиканъи там жди моих приказаний. Я не доверяю тебе, Де Браси!

В продолжение этого боя и краткого разговора, за ним последовавшого, Седрик с отрядом людей, между которыми отличался монах, перешедший но мосту лишь только увидел, что ворота отворены, гнал назад смущенных и оробевших людей Де Браси; из них иные _ просили пощады, другие тщетно сопротивлялись; большая часть устремилась на двор замка. Де Браси сам поднялся с земли и бросил грустный взгляд на своего победителя. - Он не доверяет мне! сказал он себе, - да заслужил ли я его доверенность? Потом, подняв с земли меч, снял в знак покорности шлем, и направив путь к барбикану, отдал меч Локслею, которого встретил на дороге.

Огонь все увеличивался, и скоро признаки пожара показались в комнате, где лежал Айвено под надзором и попечением Ревеки. Шум битвы пробудил его от краткого сна. Ревека, которая для удовлетворения тревожного желания рыцаря стала снова к окну, чтоб наблюдать и рассказывать ему ход осады, не могла уже несколько времени разсмотреть ничего вследствие густого и удушливого воздуха. Наконец, клубы дыма, проникшие в комнату, оглушительные требования воды, покрывавшия даже гром битвы, открыли им весь ужас покой опасности.

-- Замок горит: сказала Ревека, - он горит! Что нам делать для нашего спасения?

-- Беги, Ревека, и спасай собственную жизнь! отвечал Айвено; - для меня нет уже человеческой помощи!

Я не побегу, отвечала еврейка: - мы будем спасены, или погибнем вместе. И еще, великий Боже! Отец мой, отец мой, - что будет с ним?

В эту минуту дверь комнаты отворилась, и явился Боа Гильбер. Вид его был ужасен; светлые доспехи его были все избиты и окровавлены, а перья на шлеме частью вырваны, частью обгорели. - Наконец я нашел тебя, сказал он Ревеке, - ты увидишь, как я держу слово делить с тобой и радость и горе. Здесь один только путь к спасению; я пробился сквозь сотни опасностей, чтоб указать тебе его, - пойдем, следуй немедленно за мною! {Автору кажется, что это место есть подражание явлению Филидаспа пред Манданой, в то время когда горит Вавилон, и он предлагает навлечь ее из пламени. Но похищение, если оно тут есть, было бы слишком жестоко наказано, когда бы пришлось отыскивать образец этого подражания в безчисленных томах "Великого Кира". Автор.}

-- Одна, отвечала Ревека, - я не последую за тобою. Если женщина произвела тебя на свет, если есть в тебе хоть искра человеколюбия, если сердце твое не так же твердо, как сталь, под которою оно бьется, - спаси моего престарелого отца, спаси этого раненого рыцаря!

-- Рыцаря? отвечал Боа Гильбер, с свойственным ему хладнокровием. - Рыцарь, Ревека, должен сам встречать удары своей судьбы, в каком бы виде она ни являлась ему - в мече или в огне. А кому дело до того что станется с жидом?

-- Безчеловечный воин, я скорее погибну в пламени, чем соглашусь принять жизнь от тебя!

-- Тебе не позволят выбирать, Ревека, ты раз восторжествовала надо мною, но ни одному смертному не удастся этого дважды!

С этими словами он схватил испуганную девушку, огласившую воздух своими воплями, и вынес ее на руках из комнаты, не обращая внимания ни на крики её, ни на угрозы и ругательства, которыми осыпал его Айвено: - Собака Бриан, поношение твоего ордена! Оставь девушку! Предатель Боа Гильбер, я, Айвено, повелеваю тебе! Изверг, я вырву сердце из груди твоей, кричал ему вслед Айвено.

-- Я отыскал тебя только по звуку твоих восклицаний, Вильфред, сказал Черный Рыцарь, вошедший в эту минуту в комнату.

-- Когда придет их очередь, отвечал Черный Рыцарь, - но твоя будет первая.

И схватив Айвено он понес его так же легко, как Гильбер Ревеку, бросился с ним к воротам, и передав свою ношу двум стрелкам, возвратился в замок спасать других пленников.

Одна башня стояла теперь вся в огне, и пламя с яростью пробивалось в окна её и амбразуры. Но в некоторых частях значительная толщина стен и потолок, укрепленный на сводах, сопротивлялись еще действию пожара; за то здесь свирепствовала ярость человека едва ли не сильнее губительной стихии, ибо осаждавшие преследовали защитников замка из одной комнаты в другую, утоляя в их крови жажду мести, давно наполнявшую сердца стрелка против воинов тирана Фрон де Бефа. Большая часть гарнизона сопротивлялась до последней крайности, немногие просили пощады, но ни один не получил ее! Воздух оглашался воплями и стуком оружия, полы обагрялись кровью умерших и умиравших.

Посреди этого смятения, Седрик искал Роэну, между тем как верный Гурт, следуя неотступно за ним между сражавшимися, забывал себя, употребляя всевозможные усилия для отвращения ударов, направленных против его господина. Благородному саксу удалось добраться до комнаты своей питомицы в то самое время, когда она, отказавшись от всякой надежды на спасение, сидела в тревожном ожидании неминуемой смерти и болезненно прижимала к груди своей распятие. Он поручил Гурту проводить ее в барбикан, куда дорога, очищенная теперь от неприятелей, была еще в стороне от пожара. Потом благородный Седрик поспешил отыскать своего друга, Ательстэна, решившись, какая бы ни была личная для него опасность, спасти эту последнюю отрасль саксонских королей. Но прежде чем он достиг до старой залы, в которой и сам был пленником, изобретательному гению Вамбы удалось освободить себя и товарища своих бедствий.

Когда по грому сражения можно было предположить, что оно в самом разгаре, шут начал кричать во все горло: - Святой Георгий и дракон! Милостивый святой Георгий заступись за веселую Англию! Замок взят! Эти возгласы делал он еще страшнее, ударяя одну о другую две или три ржавые кольчуги, которые разбросаны были по полу.

Часовой, стоявший в крайней или передней комнате и прежде уже встревоженный, сильно испугался услыша крики Вамбы, и оставив дверь отворенною побежал сказать Боа Гильберу, что враги заняли и старую залу. В это время пленники свободно могли выйдти в переднюю комнату, а отсюда на двор замка, который сделался последним местом боя. Здесь бился гордый Бриан на коне, окруженный частью конных и пеших воинов, присоединившихся к этому знаменитому вождю, чтоб сделать последнее усилие к спасению жизни и воспользоваться остающеюся возможностью отступить. По знаку его подъемный мост опустился; но пробраться было невозможно, потому что как скоро стрелки, до сих пор тревожившие замок только с этой стороны, заметили огонь и опущенный мост, то столпились у входа, как для того чтоб не допускать гарнизон к побегу, так и для спасения добычи, прежде чем пламя совершенно охватит замок. С другой стороны, часть осаждавших, вошедших в задния ворота, проходила теперь на двор замка и с яростью устремилась на остальных неприятелей, которые таким образом были в одно и тоже время стеснены с обеих сторон. Но возбуждаемые отчаянием и ободреные примером непоколебимого начальника, остальные защитники замка сражались с величайшим мужеством, и не смотря на свое незначительное число, несколько раз принуждали осаждавших отступать. Ревека, посаженная на лошадь к одному из сарацинских невольников рыцаря храма, находилась в средине небольшого отряда, и Боа Гильбер, не смотря в все смятение, не терял ее ни на минуту из вида. Несколько раз подъезжал он к ней, и забывая личную опасность, прикрывал только ее своим треугольным стальным щитом; потом удаляясь от нея испускал свои обычный военный крик, затем устремлялся вперед, поражал ближайших к себе врагов, и снова возвращался к коню Ревеки.

Ательстэн, который, как известно читателю, был ленив, но не робок, заметив женщину, столь ревностно защищаемую Боа Гильбером, не сомневался, что это была Роэна, и что рыцарь увозил ее, не смотря на её сопротивление.

-- Клянусь душой святого Эдуарда, воскликнул Ательстэн, - я освобожу ее от этого высокомерного рыцаря, и убью его своей собственной рукой!

отличить черного от белого, то можете идти, но я вам не товарищ, и не дам переломать своих костей Бог весть за кого. Да вы же еще без бранных доспехов! Подумайте, может ли шелковая шапка устоять против стального лезвия. Нет, кому охота в воду, пусть тот и топится. Deus vobiscum, высокоименитый Ательстэн! С этими словами Вамба выпустил из рук тиопику сакса, за которую до сих пор держался.

Схватить с земли булаву, лежавшую подле одного умиравшого, из руки которого она только что выпала, броситься на отряд Гильбера и разсыпать удары один за другим вправо и влево, оставляя за каждым по убитому, было для силы Ательстэна, возбужденной необычайной яростью, делом одной минуты. Вскоре он очутился в двух шагах от Боа Гильбера, которого вызывал всею силою своего голоса.

-- Прочь, коварный рыцарь! Отпусти ту, к которой ты недостоин прикоснуться! Прочь, член кровожадной и лицемерной шайки разбойников!

-- Собака! закричал Бриан, скрежеща зубами, - я научу тебя произносить хулы на святой орден сионского храма! И с этими словами, повернув коня несколько в сторону и сделав полоборота прямо к саксу, он приподнялся на стременах, так чтоб вполне воспользоваться обратным движением лошади, и нанес страшный удар Ательстэну в голову.

Верно предсказал Вамба, что шелковой шапке не выдержать стального лезвия. Оружие рыцаря храма было так остро, что отсекло как ивовый прут твердую и толстую рукоять булавы, которою несчастный сакс хотел отвратить удар, и потом, коснувшись головы, повергло его на землю.

éant, воскликнул Боа Гильбер, - так да погибнут все противники рыцарей храма! - Пользуясь смятением, которое произвело падение Ательстэна, и с криком: "Кто хочет спастись, следуй за мной!", рыцарь устремился чрез подъемный мост, разсеяв стрелков, встретившихся ему на пути. За ним последовали его сарацины и пять или шесть всадников. Отступление Боа Гильбера сделалось опасно от множества стрел, направленных против него и его отряда; по это не помешало ему проскакать прямо к барбикану, который по его предположению легко мог быть в руках Де Браси.

-- Де Браси! Де Браси! кричал он, - здесь ли ты?

-- Я здесь, отвечал Де Браси, - но в плену.

-- Не могу ли я освободить тебя?

-- Нет: я сдался на честное слово, и хочу быть верен своему обещанию. Спасайся сам, - сокол выпущен из клетки, - полонии море границею между собою и Англиею, - более не смею сказать ничего!

убежищем, и там я буду как цапля в своем гнезде.

Сказав это Боа Гильбер поскакал в сопровождении своих людей.

Оставшиеся в замке, за неимением лошадей, продолжали отчаянный бой и по отъезде Бриана, по скорее потому что не ждали пощады, а не потому что надеялись на спасение. Огонь быстро охватил все части замка, когда Ульрика, зажегшая его, словно одна из древних фурий, явилась на башне, воспевая боевую песню, подобную тем, какие в минувшия времена распевались на поле битвы саксонскими скальдами, тогда еще язычниками. Длинные, распущенные седые волосы Ульрики ниспадали с непокрытой! головы; упоение удовлетворенной мести смешивалось в глазах её с огнем изступления; она держала в руке прялку, и махала ею будто одна из роковых сестер, которые прядут и обрезывают нить человеческой жизни. Предание сохранило несколько диких строф из этого варварского гимна, который она безпорядочно пела посреди пламени и кровопролития. Содержание этих стихов следующее:

I.

он испускает серный запах и горит синим огнем. Точите сталь, - ворон каркает! Зажигайте факел, - Зернебок зовет! Точите сталь, сыны Дракона! Зажигай факел, дочь Генгиста!

II.

Черпая туча спустилась на замок тана; орел пронзительно крикнул - он мчится на хребте её. Не испускай воплей, седой всадник черной тучи, трапеза тебе готова! Девы валгалы смотрят вдаль, племя Геигиста пришлет им гостей. Распустите свои черные косы, девы Валгалы! Бейте радостно в громкие кимвалы! Многия гордые стопы, многия головы, осененные шлемами, направлены к жилищам вашим.

III.

свое пламенное знамя, красное, широкое, мрачное, над рядами храбрых; его веселье - стук мечей и щитов; он любит лизать струящуюся кровь, когда она еще теплая точится из раны!

IV.

Все погибает! Шлем разсечен мечом; твердые доспехи пробиты копьем; огонь пожирает жилища царей, боевые орудия низвергают крепостные валы. Все гибнет! Погибло племя Генгиста, не стало имени Горзы! Не бегите от своего жребия, сыны меча! Пусть ваши лезвия пьют кровь как вино; пируйте за трапезой битвы, при свете пылающих замков! Сильны мечи ваши и тепла кровь; не щадите никого из жалости или страха, ибо для мести один только час; и даже сильная ненависть должна умереть! Я также должна погибнуть {См. Прил. VI, Смертная песнь Ульрики.}!

Вздымавшееся пламя одолело теперь все препятствия и поднялось к вечерним облакам, подобно огромному пылающему костру, свет которого далеко разлился по окрестностям. Башня низвергалась за башнею с горящими потолками и стропилами, и сражавшиеся удалились со двора замка. Побежденные, оставшиеся в самом малом числе, разсеялись и старались скрыться в соседнем лесу. Победители смотрели с изумлением и не без ужаса на пожар, от которого их собственные ряды и доспехи приняли цвет темнокрасный. Безумная фигура саксонки Ульрики долго была видна с возвышения, на которое она взобралась и где она стояла размахивая руками, как будто царица, властвующая над пожаром, ею произведенным. Наконец башня рухнула с страшным треском, и Ульрика погибла в пламени пожара.

Воцарились ужас и молчание; замерло каждое движение; стихли звуки вооруженных зрителей, и несколько минут руки их поднимались только для совершения на себе знамения креста. Потом раздался голос Локслея: - Ликуйте, товарищи! Вертеп тирана исчез! Пусть каждый песет добычу к избранному нами сборному дереву в Гартгильвак; там, на разсвете, мы разделим добычу между своими, и достойными сподвижниками нашими в этом великом подвиге мщения.