Айвено.
Глава XLI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Айвено. Глава XLI (старая орфография)

ГЛАВА XLI.

Новоприбывшие были Вильфред Айвено, на лошади ботольфского приора, и Гурт, сопровождавший его на боевом коне самого рыцаря. Удивлению Айвено не было пределов, когда на небольшой лощинке, где происходил бой, он увидел своего властителя, обрызганного кровью, и вокруг него шесть или семь бездыханных трупов. Не менее он был удивлен при виде окружавших его людей, которые, казалось, принадлежали к числу вольных обитателей этого леса и следовательно были опасною свитою для короля. Он не знал должен ли говорить с своим государем как с Черным Рыцарем, искателем приключений, или обращаться с ним как нибудь иначе. Ричард заметил его замешательство.

-- Не бойся, Вильфред, обратился к нему король, - назвать Ричарда Плантагенета собственным его именем: ты видишь меня окруженным верными английскими сердцами, хотя может быть горячая английская кровь совращала их иногда с прямого пути.

-- Сер Вильфред Айвено, сказал храбрый Робин Гуд, выходя вперед, - вам не нужны мои уверения для подтверждения слов нашего государя; по позвольте заметить с некоторой гордостью, что между людьми много пострадавшими, у него нет подданных вернее людей, окружающих его в эту минуту.

-- Я и не сомневаюсь в этом, храбрый человек, отвечал Вильфред, - так как ты из числа их. Но что значат эти признаки смерти и опасности, эти трупы и окровавленные латы моего государя?

-- Против нас была сделана засада, Айвено, сказал король, - но благодаря этим добрым людям, изменники получили свою награду. Теперь, я думаю, ты сам также изменник, прибавил Ричард улыбаясь: - самый непокорный изменник; не получил ли ты от нас положительного приказания отдохнуть в Сен Ботольфе до тех пор, пока рана твоя не исцелится?

-- Она исцелилась, отвечал Айвено, - и теперь не более значит как игольная царапина. Но зачем, о! зачем, великодушный государь, причинять столько страдания верным служителям и подвергать опасности свою жизнь на уединенных дорогах и в непредвиденных приключениях, как будто она так же мало значит, как жизнь простого странствующого рыцаря, для которого на земле нет цели выше того что могут достать ему мечь и копье его?

-- И Ричард Плантагенет, отвечал король, - не желает славы более той, какую могут снискать ему добрый мечь и копье, - и Ричард Плантагенет решает с большею гордостью какое нибудь приключение одним своим добрым мечом и силою своей руки, чем участием в бою стотысячной армии.

-- Но вашему королевству, государь, сказал Айвено, - вашему королевству грозит разорение и междоусобная война. Что если ваши подданные, угрожаемые всякого рода бедствиями, лишатся своего государя посреди этих опасностей, которых вы ежедневно ищете, и одной из которых едва избежали в сию минуту?

-- О! о! Мое королевство и подданные, отвечал Ричард нетерпеливо; - на это скажу тебе, сер Вильфред, что лучшие из них готовы равняться со мною в безразсудствах. Например, мой вернейший служитель, Вильфред Айвено, не хочет повиноваться моему непременному повелению, а между тем читает проповедь своему королю за то, что тот не следует в точности его советам. Кто из нас имеет более права упрекать друг друга? Но прости меня, мой верный Вильфред. Я уже объяснил тебе в Сен Ботольфе, что время, проведенное много в неизвестности, необходимо было друзьям моим и верному дворянству, чтоб они успели собрать свои войска, и чтоб, по известии о моем возвращении, я мог бы предстать уже с такими силами, на которые с трепетом взирали бы мои враги, и замышляемая измена разсеялась бы, не требуя даже обнажения мечей. До истечения целых суток, Эстотвиль и Богун не могут собрать довольно сил для выступления к Иорку. С юга мне нужно получить известие от Салисбюри, от Бошампа из Варвикшира, и от Мультона и Перси с севера. Канцлер должен обезпечить покорность Лондона. Слишком поспешное появление мое подвергло бы меня опасностям, от которых не могли бы может быть избавить меня ни копье, ни мечь, даже и при помощи лука отважного Робина, или толстого посоха монаха Тука, вместе с рожком премудрого Вамбы.

Вильфред почтительно поклонился, очень хорошо зная как безполезно оспаривать необузданный рыцарский дух, часто увлекавший его властителя в опасности, которых он мог бы легко избежать, или лучше сказать, которых искать было непростительно, с его стороны. Юпый рыцарь вздохнул и замолчал; между тем, Ричард, радуясь, что закрыл рот своему советчику, хотя сердцем и признавал справедливость сделанного против него обвинения, обратился снова с речью к Робину Гуду. - Король вольницы, сказал он, - не найдется ли у тебя что нибудь для подкрепления твоего царственного брата? Эти умершие молодцы заставили меня поработать и проголодаться.

-- Сказать правду, отвечал Робин Гуд, - я презирал бы себя, еслиб солгал пред вашим величеством: в нашей кладовой лучший запас есть... Робин остановился несколько смущенный.

-- Верно дичина? весело произнес Ричард, - лучшей пищи, в случае необходимости, и быть не может; и правду сказать, если король не хочет оставаться в своей стране и бить сам свою дичь, то не должен слишком гневаться когда находит ее готовою для его же употребления.

-- И так, если ваше величество, сказал Робин, - удостоите снова своим присутствием одно из наших сборных мест, то в дичине не будет недостатка; между тем для приправы найдется и кружка пива и может быть стакан доброго вина.

Робин Гуд пошел вперед для указания дороги; за ним отправился веселый монарх, чувствовавший себя вероятно счастливее в этой случайной встрече с Робином и его лесными товарищами, чем он мог бы быть счастлив при вступлении снова в права своей королевской власти, в кругу пэров и дворянства. Новость общества и приключений более всего привлекала Ричарда Львиное Сердце; высшее наслаждение его составляли опасности, встреча с ними и победа над ними. В львином сердце короля находилось живое осуществление блистательного, но безполезного характера рыцаря романов; и личная слава, приобретаемая своим оружием, была гораздо дороже для его восторженного воображения, чем слава, которою политика и мудрость могли окружить его правление. Вследствие этого, царствование его было подобно блистательному и скоропреходящему метеору, катящемуся по небу и разсеивающему вокруг себя безполезный и зловещий свет, немедленно поглощаемый всеобщим мраком; черты рыцарства Ричарда доставили много предметов для песней бардов и менестрелей, но не оставляли ни одного подвига, совершенного для благосостояния своего государства, на котором история остановилась бы с любовью и могла бы ставить в пример потомству. Но в настоящем случае, все выгоды были на стороне Ричарда. Он был весел, в хорошем расположении духа, я ласково разговаривал со всеми.

Под сенью огромного дуба наскоро приготовили сельское угощение королю Англии, окруженному людьми, ставшими вне. законов его правительства, по составлявшими в эту минуту его двор и стражу. Когда чаша обошла кругом, между суровыми жителями лесов скоро исчез страх, внушенный им присутствием государя. Песни сменялись шутками, повествования о делах минувших дней слушались с удовольствием, и мало по малу, превозносясь своими удачами в подвигах, нарушавших законы, все забыли, что говорят в присутствии природного хранителя этих законов. Веселый король, не более думая о своем достоинстве, как и его собеседники, смеялся, пил и весело шутил посреди радостной толпы. Натуральный здравый разсудок Робнна Гуда заставил его пожелать окончания этой сцены, прежде нежели чем нибудь нарушится общая гармония, тем более что он заметил безпокойство, омрачившее чело Айвено. - Мы почтены, сказал он тихо Айвено, - присутствием нашего милостивого государя; но мне не хотелось бы, чтоб он терял время, которое должно быть драгоценно при настоящем положении королевства.

-- Хорошо и умно сказано, храбрый Робин Гуд, отвечал тихо Вильфред, - и знай, сверх того, что тот кто шутит с величеством, даже при самом веселом расположении его духа, играет с львенком, употребляющим в дело и когти и зубы при малейшем раздражении.

-- Вы угадали настоящую причину моих опасений, продолжал Робин: - мои молодцы суровы от природы и образа жизни, король горяч столько же, сколько и весел; между ними может возникнуть неудовольствие, и если они горячо возьмутся за дело... Пора прекратить это пированье.

-- Любезный стрелок, вы один можете исполнить это, сказал Айвено, так как все намеки, которые я покушался делать ему, побуждают его только к дальнейшему продолжению пирушки.

-- Должен ли я уже рисковать лишиться снова прощения и милости моего государя? сказал Робин Гуд, помолчав минуту; - но клянусь Св. Христофором, так должно быть. Я был бы недостоин его милости, еслиб не готов был потерять ее для его же блага. Сюда, Скатлок, стань вон там в чаще и протруби мне по нормански в рог, да без малейшого замедления, не то ответишь мне жизнью.

Скатлок повиновался своему начальнику, и не прошло пяти минут, как пирующие вздрогнули от звуков его рога.

-- Это рог Мальвоазена, воскликнул Мельник, поднявшись на ноги и схватывая лук. Монах выронил из рук флягу и вооружился своим остроконечным посохом. Вамба остановился посреди неоконченной шутки и занялся мечом и щитом. Все прочие бросились также к оружию.

вооружения, снятые им с себя; и пока Гурт надевал их на него, он строго приказал Вильфреду, под опасением своего величайшого гнева, не вмешиваться в сражение, которое как он предполагал готово было начаться.

-- Ты сражался за меня сто раз, Вильфред, и я видел это. Сегодня ты будешь смотреть, и увидишь как Ричард будет сражаться за своего друга и ленника.

Между тем Робин Гуд отослал нескольких подчиненных в разные стороны, как будто для исследования силы неприятеля, и когда увидел, что все общество действительно поднялось на ноги, он подошел к Ричарду, совершенно уже вооруженному, и став на одно колено просил прощения у своего государя.

-- В чем, добрый стрелок? спросил Ричард с некоторым нетерпением. - Не получил ли ты уже от нас полного прощения за все проступки? Неужели ты считаешь наше слово за перо, на которое стоит только дунуть, чтоб оно понеслось взад и вперед? Ты с тех пор не успел еще провиниться вновь.

-- Да! Я уже успел провиниться, если можно назвать преступлением то, что я обманул моего государя для его же собственного блага. Не рог Мальвоазена слышали вы: звуки его раздались по моему повелению для прекращения пиршества, которое уносило часы, принадлежащие занятиям важнейшим, чем эти увеселения.

чистоте своего побуждения. От гнева кровь бросилась в лице Ричарду; но это было только первое преходящее движение, и чувство справедливости немедленно победило его.

-- Шервудский король, сказал он, - отказывает в своей дичине и чаше вина английскому королю? Хорошо, смелый Робин! Но когда ты приедешь на свидание со мной в веселый Лондон, я уверен, не найдешь такого скупого хозяина. Ты прав, однако, мой добрый товарищ! Сядем же на копей и поедем. Вильфред ждал с нетерпением этой минуты. Скажи мне, храбрый Робин, есть ли у тебя между твоими товарищами друг, который не только дает тебе советы, но еще хочет управлять всеми твоими движениями, и примет грустный вид, если ты вздумаешь действовать по собственной воле?

-- Таков, отвечал Робин, - мой товарищ Литль-Джон, который теперь в походе к границам Шотландии. Признаюсь вашему величеству, иногда мне неприятна смелость его советов; по когда подумаю хорошенько, то не могу долго сердиться на человека, не имеющого иного побуждения, кроме усердия к службе своего господина.

-- Ты прав, добрый стрелок, сказал Ричард, - и еслиб с одной стороны я имел при себе Айвено для подавания важных советов, подкрепленных мрачной заботливостью чела, а с другой тебя для принуждения меня обманом к тому что ты считаешь собственным моим благом, то мне осталось бы для собственной своей воли так мало свободы, что я превзошел бы в этом отношении всех христианских и языческих королей. Но поедемте, господа, весело отправимся в Конингсбург, и забудем прошлое!

Робин Гуд уведомил Ричарда, что послал уже отряд но направлению его пути, что эти люди не пропустят ни одной засады, не предупредив его, и что он почти уверен в безопасности дороги, а в противном случае получит заблаговременно извещение об опасности, и это даст ему возможность подоспеть самому с сильным отрядом стрелков, который он поведет вслед по той же дороге.

вольницы. Он протянул еще раз рукуРобипу Гуду, уверил его в полном прощении и будущей милости, также и в твердом своем намерении ограничить варварское применение лесных постановлений и других жестоких законов, завлекших столь многих английских стрелков в бродяжническую жизнь. Но добрые намерения Ричарда в отношении храброго Робина Гуда не приведены были в исполнение, по случаю преждевременной смерти короля, и лесная хартия была исторгнута силою из рук короля Иоанна, когда он наследовал своему брату-герою. Что же касается до остальной части поприща Робина Гуда и рассказа о его смерти от руки изменника, то об этом можно найти в тех небольших старинных брошюрах, которые прежде продавались по самой низкой и сходной цепе, именно за полпенни, а ныне считают за дешевое купить их на вес золота.

Мнение Робина оказалось справедливым, и король в сопровождении Айвено, Гурта и Вамбы, без всякой остановки прибыл к замку Конингсбург, когда солнце было еще на горизонте.

В Англии немного найдется мест прекраснее и поразительнее окрестностей этой древней саксонской крепости. Тихая и светлая река Дон струится по амфитеатру, где возделанные земли перемешаны с великолепными лесами, а на горе, возвышающейся над берегом реки, защищенной стенами и рвами, красуется это древнее здание, которое, как означает его саксонское имя, было до эпохи завоевания местом пребывания королей Англии. Наружные стены были вероятно пристроены норманами, но внутренняя сохраняет на себе следы отдаленной древности. Она лежит на горе в одном из углов задняго двора, и образует полный крут, имеющий около двадцати пяти футов в диаметре. Стена необъятной толщины поддерживается или защищается шестью огромными наружными колоннами, которые, начинаясь от внешней стороны стены, подымаются к башне, как будто для поддержки или защиты её. Эти колонны, масивные при основании и продолжающия быть масивными на довольно значительной высоте, становятся пусты по мере приближения к вершине, и оканчиваются чем то в роде бельведера, имеющого сообщение с самой внутренностью укрепления. Издали вид на это огромное здание, с его странным дополнением, так же занимателен для любителей живописи, как внутренность замка для страстных антиквариев, воображение которых относит замок к временам гептархии. Курган, находящийся в окрестностях, выдается за могилу славного Генгиста. На близлежащем кладбище также находятся чрезвычайно любопытные памятники отдаленной древности. Когда Львиное Сердце и его спутники подъезжали к этому суровому и величественному зданию, оно не было как ныне окружено наружными укреплениями. Саксонский зодчий истощил все свое искуство для защищения главного внутренняго корпуса, и там не было иных укреплений, кроме грубой ограды палисада {См. Прил. IX, Замок Конингсбург.}.

Огромное черное знамя, развевавшееся на вершине башни, извещало о кончине последняго владельца, к погребению которого делали нужные приготовления. На знамени не было символов происхождения и звания усопшого, так как изображения гербов были еще новостью даже и между норманским рыцарством, и совершенно неизвестны саксам. Но над воротами было другое знамя, где грубое изображение белого коня, известный символ Генгиста и его саксонских воинов, означало звание и нацию, к которым принадлежал покойный.

покойного Ательстэна делали необходимым соблюсти этот обычай в самом обширном его значении.

В одном месте повара жарили огромных быков и жирных баранов; в другом откупоривали бочки пива, в которых свободно могли черпать приходящие. Тут же можно было видеть группы всякого рода людей, пожиравших пищу и глотавших напитки, предоставленные таким образом на их волю. Тут полунагий саксонский раб хотел заглушить чувства своего полугодового голода одним днем пресыщения и пьянства; более изнеженный горожанин или ремесленник ел свой кусок с разборчивостью, или забавно критиковал излишек солода и искуство пивовара. Можно было также приметить несколько бедных норманских дворян по их выбритым подбородкам и коротким плащам, так же как по старанию их держаться близко друг к другу и по презрительным взглядам, бросаемым ими на все торжество, даже и в то время, когда они удостоивали пользоваться хорошею пищею, предлагаемою в таком изобилии.

Нищие, по обыкновению, собрались толпами, вместе с бродящими воинами, возвратившимися из Палестины (по крайней мере так рассказывали сами воины); разнощики раскладывали свои товары, странствующие ремесленники предлагали свои услуги, а проходящие богомольцы, монахи низшого разряда, саксонские менестрели и валлийские барды бормотали молитвы, извлекая нестройные, похоронные звуки из своих арф, краудов и ротов {The crowlit, или crowd было род скрипки. Rote, род гитары, или hurdy-gurdy; на струны её действовали посредством колеса, от которого инструмент получил свое название. Автор.}. Один воспевал хвалы Ательстану в плаксивом панегирике; другой в генеалогической саксонской поэме исчислял странные и грубые имена его благородных предков. Не было также не достатка в шутах и фиглярах, хотя можно было предположить, что повод, по которому собралось это общество, делал профссию их неуместною или неприличною. Понятия саксов в подобных случаях были столь же естественны, как и грубы. Если скорбь томилась жаждою, - были напитки; если она была голодна, - была пища; если она пала на сердце и тела его, там же готовы были средства для веселья, или по крайней мере для развлечения. И присутствовавшие, не пренебрегая ничем, пользовались этими средствами утешения, хотя время от времени, как бы внезапно вспоминая причину, собравшую их в замок, мужчины дружно вздыхали, а женщины, которых собралось большое число, возвышали голос и испускали жалобные вопли.

Таково было зрелище на дворе замка Конингсбурга при вступлении туда Ричарда и его спутников. Сенешаль, или дворецкий, не удостоивал внимания толпы низших гостей, безпрерывно сменявших одне другия, разве только по необходимости, для поддержания порядка; но его поразил благородный вид монарха и Айвено, тел более, что черты последняго показались ему знакомыми. Сверх того, прибытие двух рыцарей, как показывала их одежда, было редким событием на саксонских пиршествах и могло быть принято не иначе, как за почесть, оказываемую памяти усопшого и его семейству. Таким образом, эта важная особа, в своем черном платье, держа в руке белый жезл, - отличительный знак своего достоинства, - пробралась сквозь пеструю толпу посетителей, и отвела Ричарда и Айвено к главному входу башни. Гурт и Вамба скоро нашли несколько человек знакомых, и не осмелились идти далее, пока их не потребуют.