Антикварий.
Глава II

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава II (старая орфография)

ГЛАВА II.

Когда старший из путников сошел по ветхой подножке дилижанса, толстый трактирщик, задыхавшийся от жира и одержимый подагрою, встретил его с тою смесью почтительности и фамильярности, с которою шотландские содержатели гостиниц обращались в старое время с своими лучшими посетителями.

-- Боже мой! Вы ли это, Монкбарнс? воскликнул он, приветствуя приезжого названием его поместья, что всегда нравится шотландским землевладельцам. - Я никак не ждал вашей милости прежде чем кончатся летния заседания.

-- Полно, старый чорт! отвечал антикварий, шотландский акцент которого заметен был только в то время когда он сердился. - Что мне за дело до заседаний, до гусей, собирающихся туда стаями, и до коршунов, находящих там свою добычу?

-- Разумеется, никакого! ваша правда, отвечал хозяин, заговоривший о заседаниях единственно вследствие неопределенного воспоминания, что гость его когда-то учился законоведению; а между тем ему было бы очень досадно, еслиб подумали, что он по знает чем занимаются и какого звания посетители, которые по временам останавливаются у него. - Ваша правда, продолжал он, - но я думал, что у вас есть в суде какое нибудь собственное дело. Я сам также хлопочу по делу, оставленному мне в наследство батюшкою, а ему в свою очередь оно досталось от его отца. Дело идет о нашем заднем дворе. Вы может быть слышали о нем в парламентском доме? Гутчинсон претив Макитчинсона; оно очень известное, и уже было четыре раза на разбирательстве "пятнадцати судей"; но и мудрейший из них не мог придумать ничего лучшого, как только передать его в другой суд. Любо смотреть, как долго и тщательно разсматриваваются у нас судебные дела!

-- Полно тебе молоть, дурачина! сказал приезжий веселым голосом; - лучше скажи что у тебя есть пообедать?

-- У нас есть рыба, морская форель и вахня, отвечал Макитчинсон, покручивая салфетку, которую держал в руках. - А если вам угодно, подам котлеты из баранины и пирожки с брусникою, совершенно свежие, - короче, все что прикажете.

-- То есть, нет ничего другого. Так и быть! Мы будем довольны рыбой, котлетами и сладким пирогом. Но не подражай благоразумной медлительности, которая так нравится тебе в действиях судебных мест; пожалуйста без отсрочек, без передач из одного места в другое... понимаешь?

-- Нет! нет! отвечал Макитчинсон, перечитавший со вниманием целые томы судебных делопроизводств и затвердивший несколько юридических терминов. - Обед, продолжал он, будет подан quam primum, и притом peremptorie.

После того, с улыбкой свойственной трактирщику, уверенному, что сдержит свое слово, он ввел гостей в залу, где стены украшены были картинками, изображавшими четыре времени года, а пол был усыпан песком.

Но не смотря на обещание хозяина, в кухне произошли замедления, подобные пресловутым отсрочкам присутственных мест, и наш молодой странник имел довольно времени до обеда разспросить в трактире о положении в обществе и звании своего товарища. Он добился неопределенных, общих, не очень достоверных сведений, но все же узнал имя и историю человека, с которым в немногих словах ближе познакомим читателя.

Джонатан Ольденбук или Ольдинбук, обыкновенно в сокращении называемый Ольдбуком, из Монкбарнса, был второй сын джентльмена, имевшого небольшое поместье в соседстве богатого приморского города, на северовостоке Шотландии, который по разным причинам назовем Фэрпортом. Предки Ольдбука так давно поселились в этой местности, что в иных английских графствах их род, считавший уже несколько поколений, приобрел бы известное значение; но в шотландском графстве, избранном Ольдбуком своим местопребыванием, были семейства гораздо древнее, и притом несравненно богаче. Последнее поколение знати в здешнем округе почти все принадлежало к аконитам; но владетели Монкбарнса, подобию гражданам соседних городов, постоянно держались протестантской династии. Впрочем, у Монкбарнсов была родословная, которою они гордились столько же, сколько презиравшие их домы гордились своим саксонским, нормандским или кельтским происхождением. Первый Ольденбук, - говорили потомки его, - поселившийся в Монкбарнсе скоро после реформации, происходил от одного из германских изобретателей книгопечатания. Он уехал из своего отечества вследствие гонений, каким подвергались люди, принявшие реформатское исповедание. Как гонимый протестант, оити охотно был принят в городе, близ которого жили впоследствии и потомки его; этим благосклонным приемом он был обязан также тому, что привез с собой денег и купил на них небольшое поместье Монкбарнс у промотавшагося лэрда, отцу которого оно было даровано вместе с другими церковными имуществами, по упразднении богатого монастыря, владевшого ими прежде. Вот почему, при всех возмущениях, Ольденбуки являли себя вернейшими подданными короля; а так как они жили в дружбе с гражданами соседняго города, то один из монкбарнских лэрдов, процветавший в 1745 году, был в этом несчастном году сделан мэром, и во все время своего управления городом обнаружил величайшее усердие к королю Георгу, и на службе этого монарха издержал даже много своих денег, а тогдашнее правительство, по обычной либеральности к друзьям своим, никогда не подумало возвратить ему затраченную сумму. Однакож, после многих просьб и при помощи влияния, какое лэрд Ольденбук имел на сограждан своих, ему удалось наконец получить место при таможне; а так как он был человек бережливый и любил порядок, то успел значительно увеличить свое наследственное достояние. У него было только два сына, из которых младший был нынешний лэрд, как уже сказано выше, и две дочери; одна из них еще наслаждалась приятностями безбрачной жизни; другая, гораздо моложе её, вышла по наклонности за капитана сорок второго полка, не имевшого ничего кроме команды и горпошотлаидской родословной. Бедность разрушила счастие супругов, а любовь могла бы сделать их счастливыми. Для поддержки жены и двух детей, сына и дочери, капитан Мак-Интайр вынужден был искать счастия в Остиндии. В экспедиции против Гайдер-Али, отряд капитана был отрезан от главной армии, и несчастная жена его не могла даже узнать, убит ли её муж на поле сражения, погиб ли он в темнице, или томится в неволе, из которой, судя по характеру индийского тирана, нельзя было ожидать, чтоб он когда нибудь освободился. Она не перенесла двойного бремени горя и неизвестности, и умирая поручила детей своих попечению брата, нынешняго лэрда Монкбарнса.

торговля была противна Джонатану, и потому его отдали в ученье к одному нотариусу, где он оказал такие успехи, что в скором времени основательно изучил все формы феодальных инвеститур. Он находил так много удовольствия согласовать несообразности этих форм, добираться до их происхождения, что его учитель крепко надеялся современен увидеть в нем искуснейшого дельца; но Джонатан остановился на полдороге, и хотя успел уже приобрести некоторые сведения относительно происхождения и системы отечественных законов, однакож его никак не могли уговорить чтобы он старался извлечь из этих знаний практическую пользу. Но Джонатан Ольдбук не оправдал ожиданий своего учителя вовсе не по незнанию выгод, проистекающих от богатства. "Еслиб он был ветрен", говорил его наставник, "легкомыслен, расточителен, roi suae prodiœus, я знал бы еще что с ним делать; но он и шиллинга не разменяет без того, чтоб не пересчесть получил ли все деньги; он больше сделает на шесть пенсов, чем другой на полкроны, и охотнее просидит целые дни за чтением парламентских актов, писанных готическими буквами, нежели пойдет в трактир, или станет играть в гольф {Игра, весьма употребительная в Шотландии и в Нидерландах и состоящая в том, что палками бьют в большой шар до тех пор пока он не попадет в нарочно устроенные для того впадины. Это род бильярда в большом виде.}, однакож не займется каким нибудь делишком, которое могло бы доставляет десятка два шиллингов: этот человек представляет странную смесь бережливости и безпечности, небрежности и смышленности. Я, право, не знаю что с ним начать".

Но со временем ученик нотариуса приобрел возможность сделать из себя то что ему заблагоразсудилось. Отец его умер, и за ним вскоре последовал старший сын, неутомимый рыболов и охотник, он умер вследствие простуды, полученной им на охоте за дикими утками в болоте Китльфитингмос, хотя утром перед самым отъездом выпил целую бутылку водки для предохранения желудка от холода. И так, Джонатан вступил во владение наследственным поместьем и получил средства существовать, не прибегая к занятию ненавистными ему судебными дрязгами. Желания у него были умеренные, а так как соразмерно с общим развитием народного богатства во всей стране возрастали и его доходы, то в скором времени они стали превышать его расходы и потребности. Но хотя по безпечности он и постарался приобресть денег, однако с особенным удовольствием видел, как оне скоплялись у него в сундуках. Граждане соседняго города смотрели на него с некоторой завистью, как на человека, упорно чуждавшагося их общества, и вкусы и удовольствия которого были для них одинаково непонятны. Впрочем, он считался некоторым образом важным лицом, благодаря наследственному уважению, питаемому к монкбарнским лэрдам, и особенно тому, что он слыл за человека денежного. Окрестные помещики были вообще богаче Джонатана, но несравненно ниже его в умственном отношении, а потому они мало были знакомы с мистером Ольдбуком из Монкбарнса, за исключением одного землевладельца, бывшого с ним в коротких отношениях. В обыкновенном местном обществе у Ольдбука не было недостатка: пастор и доктор, когда бы он ни пожелал, всегда были готовы к его услугам. Сверх того, как любитель древностей он вел постоянную переписку с теми, которые подобно ему самому старались находить остатки разрушенных укреплений, снимали планы с развалившихся замков, разбирали стертые надписи и писали разсуждения о медалях по двенадцати страниц на каждую букву её. Джонатан часто приходил в гнев от безделицы: к этому привык он, говорят, в Фэрпорте вследствие ранняго разочарования в любви, и сделался от того немножко мизогином {Враг женского пола.}, как он сам называл себя. Но более всего раздражительностью своей он обязан был тому, что старая сестра и молодая племянница избаловали его своими попечениями и внимательностью. Он приучил их считать его величайшим человеком в свете, а сам с своей стороны хвалил их, как единственных женщин, укрощенных и приученных к повиновению. Надобно однакож сказать, что иногда мис Гризи Ольдбук возставала против брата когда он слишком натягивал возжи. Остальные черты его характера сами собою обнаружатся п продолжении этого рассказа, и мы с удовольствием отказываемся от утомительного труда описывать их отдельно.

Вовремя обеда, мистер Ольдбук, увлекаемый таким же любопытством, какое спутник его обнаружил в отношении к нему, воспользовался преимуществом, которое ему давали его лета и положение в обществе, и без околичностей прямо стал разспрашивать молодого человека, как его зовут, и кто он такой.

-- Фамилия моя Ловель, отвечал он.

-- Как! кошка, крыса и наша собака Ловель? Не потомок ли вы любимца Ричарда {В царствование Ричарда ИИИ-го, некто Коллингбурн написал следующее двустишие:

Rule all England under а hog.

T. e. "крыса, кошка и Ловель, наша собака, управляют всею Англиею под начальством борова". Rat, крыса, значило Ратклиф, Cat, кошка, Нэтсби, а лорд Ловель назван прямо но имени, потому что это имя тогда часто давалось собакам. Под четвертым эпитетом подразумевался сам Ричард. За это двустишие, направленное, против короля и его любимцев, автор поплатился жизнию.}?

-- Я не принадлежу к такой высокой породе, возразил молодой человек. - Отец мой был джентльмен из северной Англии. Я еду теперь в Фэрпорт (город, близ которого находился Моикбарис), и если мне понравится, проживу в нем может быть несколько недель.

-- И вы путешествуете для одного только удовольствия?

-- Может быть у вас есть дела с какими нибудь фэрпортскими купцами?

-- У меня есть некоторые дела, но они не имеют никакого отношения к торговле.

Тут Ловель замолчал, и мистер Ольдбук, простиравший уже свои разспросы так далеко, что более не дозволяла вежливость, был вынужден переменить разговор. Наш антикварий любил хороший стол, но был решительный враг всякой лишней издержки во время путешествия, и когда товарищ предложил ему выпить бутылку портвейна, он в ужасающих красках описал смесь, которую вообще продают под именем этого вина. Он уверял, что гораздо лучше будет выпить по стакану пунша и уже протягивал руку к колокольчику, чтоб потребовать его; но Макитчинсон, без приказания, явился в эту самую минуту с огромной бутылкой, называемой в Шотландии magnum и от старости покрытой деревянными опилками и паутиной,

-- Пуншу! воскликнул трактирщик, услышав это слово при входе. - Монкбарнс! Чорт меня побери, если вы сегодня получите хоть каплю пунша; будьте уверены, что я не лгу.

-- Э, э, бранитесь себе, пожалуй! а разве вы забыли шутку, которую сыграли со мною в последний раз, когда были здесь?

-- Я сыграл с тобой шутку!

-- Да, вы, Монкбарнс. У меня сидели после обеда за вином лэрд Тамлори, сер Джильберт Гризльклюг, Ольд Росбалло и судья, как вдруг вы с своими рассказами про старину, которых все невольно заслушиваются, увели моих гостей Бог знает куда осматривать какой-то римский лагер. Ах, сер! прибавил он, обращаясь к Ловелю, - у него кажется и птицы слетят с деревьев и сядут вокруг него, когда он начинает рассказывать про былое. Гости мои заслушались его, и я потерял случай продать полдюжины доброго бордоского вина, а может быть и больше, так как никто из них не встал бы с места, по осушив по крайней мере шести бутылок.

-- Каков безстыдный плут! сказал Ольдбук, засмеявшись, потому что почтенный хозяин, как он и сам о себе говаривал, знал своих гостей вдоль и поперег. - Ну, ну, так уж и быть, пришли нам бутылку портвейна.

пивал никогда ни пунша, ни портвейна.

-- Прошу покорно, какой решительный тон у этого плуга! Ну, молодой человек, на этот раз мы должны фалернское предпочесть дрянному сабинскому, vile sabinum.

Трактирщик тотчас раскупорил бутылку, перелил вино в графин соразмерной величины, и объявив, что вино его наполнило всю комнату ароматом, предоставил гостям наслаждаться им на просторе.

Вино Макитчинсона в самом деле было хорошо и оживило воображение старшого гостя: он начал рассказывать анекдоты, отпустил несколько острых шуточек и наконец вступал в ученое разсуждение о древних драматургах. Но в этой отрасли знания новый знакомец его оказался столь сведущим, что Монкбарнс начал подозревать, не это ли предмет его главных занятий.

он доставляет удовольствие, или по крайней мере предполагается, что должен доставлять удовольствие. По своему топу и приемам, он выше большей части людей, посвящающих себя сцене, по помнится, я слышал, что какой-то молодой человек, никогда еще не являвшийся на сцене, должен дебютировать при открытии фэрпортского театра. Ну, если это Ловель? Да, Ловель, Бельвиль, эти имена молодые люди часто принимают в подобных случаях. А признаюсь, мне жаль юношу.

ему более или менее чувствительна, а потому выйдя под ложным предлогом заплатил по счету Макитчинсону. Молодой путешественник воспротивился этому и уступил единственно из уважения к летам и положению Монкбарнса.

Оба путешественника были чрезвычайно довольны взаимной беседой, а потому мистер Ольдбук предложил своему спутнику не разставаться до конца поездки, и Ловель охотно согласился на это. Мистер Ольдбук предложил взять на себя две трети платы за почтовую коляску, утверждая, что занимает в ней больше места, но Ловель решительно отказался от этого. Итак, за проезд они оба заплатили поровну, с тою только разницей, что Ловель по временам давал украдкой шиллинг на чаек недовольному кучеру, а Ольдбук держался в этом случае старинного обычая и никогда не давал более восьмпадцати пенсов на каждой станции. Таким образом они прибыли в Фэрпорт на следующий день к двум часам.

Вероятно Ловель ожидал, что по приезде Ольдбук пригласит его к себе обедать; но тот не сделал этого, потому что дом его не был приготовлен к приему неожиданных гостей, или может быть по какой нибудь другой причине. Он удовольствовался только тем, что звал его к себе когда нибудь утром и притом как можно скорее, да отрекомендовал его одной доброй вдове, отдававшей в наймы меблированные комнаты, и кухмистеру, содержавшему общий стол, за которым собиралось хорошее общество. Впрочем Ольдбук озаботился предупредить вдову и кухмистера, что мистер Ловель известен ему только как приятный спутник, и он, Монкбарнс, нисколько не ручается за мистера Ловсля, если он задолжает в Фэрпорте. Но наружность и приемы молодого человека, не говоря уже о плотно набитом чемодане, доставленном ему на следующий день морем, вероятно внушили не менее доверенности к нему, чем ограниченная рекомендация мистера Ольдбука.