Антикварий.
Глава IV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава IV (старая орфография)

ГЛАВА IV.

Наши приятели прошли через небольшой фруктовой сад, в котором старые яблони, обремененные плодами, свидетельствовали, - как весьма обыкновенно бывает в окрестностях монастырей, - что монахи не всегда проводили время в праздности, по посвящали часть своих досугов земледелию и садоводству. Мистер Ольдбук объяснил Ловелю, что эти древние садоводы знали тайну, открытую только в новейшее время, о недопущении корней плодовых деревьев проникать в глубину, отчего они распространяются в горизонтальном направлении; это достигалось ими подкладыванием камней под деревья во время их сажания, и таким образом преграждали волокнам корней сообщение с лежавшею под ним почвою.

-- Вот старая яблонь, сказал Ольдбук; - в прошлое лето ее повалило ветром; хотя она почти лежит на земле, однакож вся покрыта плодами, именно потому, что снабжена такой каменной преградой между корнями и негостеприимною известковою почвою. Вот еще другая яблонь: о ней рассказывают романтическую историю. Яблоки с нея называются абатскими. Супруга соседняго барона так полюбила эти яблоки, что очень часто приезжала в Монкбарнс, чтоб иметь удовольствие срывать их лично с дерева. Муж её, человек ревнивый, стал подозревать, что вкус схожий со вкусом нашей прародительницы, Евы, должен быть предвестником такого же падения, какому подверглась мать рода человеческого. Так как дело идет о чести благородной семьи, то скажу только, что поместья Лохард и Кринглекут еще и поныне ежегодно платят шесть ячменных колосьев в виде пени за то, что владелец их, вследствие своих мирских подозрений имел дерзость вломиться в келью, где его жена находилась с абатом, её духовником. Теперь полюбуйтесь на эту маленькую колокольню, возвышающуюся над портиком, обросшим плющом; на ней была надпись hospitium, liospitale или hospitamentuni (это слово в старых документах писалось трояко): здесь монахи принимала пилигримов. Я знаю, пастор наш в своем Статистическом Отчете говорит, что hospitium был расположен на землях Гальтипри или Гальфстарвет; но он ошибается, мистер Ловель: вот ворота, которые и до сих пор называются воротами пилигрима, а садовник мой, роя землю для посадки зимняго сельдерея, нашел здесь много тесаных камней; некоторые из них я отослал к моим ученым друзьям и в разные антикварные общества, в которых имею честь быть недостойным членом. Но теперь не скажу вам об этом ничего больше: хочу приберечь что нибудь на другой раз, а между тем вот здесь перед нами предмет очень любопытный.

С этими слонами антикварий направил свой путь прямо через луг на открытую поляну, и остановившись на небольшом возвышении, воскликнул:

-- Мистер Ловель! вот место истинно замечательное.

-- Вид отсюда прекрасный, отвечал Ловель, осматриваясь вокруг.

-- Без сомнения; но я привел вас сюда не для того, чтобы показать вам этот вид. Не замечаете ли вы на поверхности земли чего нибудь особенного, достойного внимания?

-- Ах, да, мне кажется... так точно: тут заметны неясные следы какого-то рва.

-- Неясные следы! Извините, у вас зрение, должно быть, поясное! Нет ничего яснее этих следов. Это настоящий agger или vallum, вал, насыпь с соответствующим fossa или рвом. Неясные следы! Девчонка, моя племянница, самый ветренный гусенок, какого представлял когда либо бабий род, и та тотчас узнала признаки рва. Неясные следы! Конечно, следы большого ардохского стана или бурнсваркского в Апапдэле может быть виднее, потому что это были постоянные укрепления, а здешнее было только временное. Неясные следы! Да возьмите в соображение, что глупые поселяне, идиоты, дикие невежды и варвары, вспахали всю эту местность, разрушили две стороны квадрата и значительно попортили третью; по четвертая, как видите, совсем еще цела.

Ловель старался извиниться, перетолковать иначе свои слова, сказанные невпопад, ссылаясь на свою неопытность; но он не скоро успел поправиться; первое выражение его было так чистосердечно и естественно, что не могло не встревожить анвиквария, который долго не опомнился от нанесенного ему удара.

-- Любезный друг, продолжал он, - вы говорите что глаз у вас неопытен, но ведь вы можете различить что ров, что гладкое поле, когда увидите их перед собою? Неясные следы! Как! Даже простолюдины, последний мальчишка, пасущий коров... ну, да все здесь зовут это место Квинрунским Каймом, а слово кайм иначе и перевести нельзя, как древний лагерь {Кайм по шотландски значить - стад, крепость, башня.}.

Ловель, приноравливаясь к мыслям антиквария, успел наконец успокоить его встревожное и оскорбленное самолюбие, после чего Ольдбук продолжал исполнять принятую на себя обязанность чичероне.

-- Надобно предупредить вас, сказал он, - что наши шотландские антикварии весьма несогласны насчет места, где происходило последнее сражение между Агриколой и каледонцами. Одни говорят, что оно совершилось при Ардохе, в Страталане, другие - при Иннерпефри, третьи - при Рэдайксе, в Марнсе, а четвертые - далее к северу при Блэре, в Атоле. Но после всех этих споров, продолжал старый джентльмен, поглядывая на Ловеля с самодовольным видом, - что вы скажете, что вы подумаете, если выйдет, что это достопамятное место есть то самое, которое называется Кипирунским Каймом и составляет собственность смиренного, безвестного человека, имеющого честь беседовать с вами?

При этих словах он остановился на минуту, чтоб дать Ловелю время понять всю важность открытия, и потом с удвоенным жаром продолжал:

-- Да, любезный друг, я могу смело утверждать, что эта местность имеет все признаки той, где происходило знаменитое сражение. Оно было дано по близости Грампианских гор; взгляните: вон там, на горизонте, вы увидите их вершины, теряющияся за облаками. Битва происходила in cospectu classis, в виду римского флота; а какой римский или английский адмирал был бы недоволен бухтой, которую вы видите направо? Удивительно, как наши братья записные антикварии бывают иногда слепы! Сер Роберт Сибальд, Саундерс Гордон, генерал Рой и доктор Стукели даже и по подозревали того, о чем я говорю вам. Я нарочно не говорил об этом ни слова, пока не приобрел это место в свою собственность. Оно принадлежало старому Джонни Гови, соседнему мелкопоместному лэрду, который все свое очень дорого ценит, и я с ним долго торговался прежде чем поладил. Наконец, - почти стыжусь признаться, - я решился выменять у него эту безплодную землю, акр за акр, на мои лучшия пашни. Но тут дело шло о народном памятнике, и я с избытком вознагражден, видя себя владельцем места, где совершилось такое достопамятное событие. В ком, как говорит Джонсон, не проснется чувство любви к отечеству на Марафонской равнине? Я тотчас велел разрыть в некоторых местах землю, надеясь открыть что нибудь, и на третий день, любезный друг, мы нашли, камень, который я велел отнести в Монкбарнс, чтоб спять с него гипсовый слепок. На нем высечены жертвенный сосуд и буквы А. D. L. L., которые без труда можно объяснить следующими словами: Agricola Dicavit Libens Lubens.

-- Конечно так, отвечал Ловель: - ведь приписывают же голландские антикварии Калигуле построение одного маяка, основываясь только на свидетельстве букв С. С. Р. F., которые они толкуют таким образом: Gaius Caligula Pharum Fecit.

-- Это правда, и такое объяснение всегда считалось правильным. Вижу, что из вас выйдет что нибудь путное, даже прежде, чем вы начнете носить очки, хотя с первого раза следы этого прекрасного лагеря и показались вам неясными.

-- Современем, и при хороших наставлениях...

-- Вы навостритесь, не сомневаюсь в этом. В следующий раз, как вы опять будете в Монкбарнсе, я дам вам прочесть свой небольшой трактат "О Станорасположении, с некоторыми особенными замечаниями об остатках древних укреплений, недавно открытых автором на Кинпрунском Кайме". Я кажется нашел несомненное средство распознавать настоящия древности и уже установил на этот счет несколько общих правил, именно о свойстве доказательств, которые могут быть допущены в подобных случаях. Между тем прошу вас обратить внимание и на то, например, что я могу ссылаться на знаменитый стих Клавдиана: Ille Caledoniis posuit qui castra pruinis {Тот кто стоял лагерем на снегах каледонских.}. Хотя слово pruinis обыкновенно переводят писем, от которого, признаюсь, на этом северо-восточном берегу мы часто страдаем, однакож это слово может также означать название местности, и castra pruinis posita будет в таком случае то же, что Кинпрунский Кайм. Но я молчу об этом замечании, потому что привязчивые критики могли бы, воспользовавшись им, утверждать, будто я отношу свой лагерь ко временам Феодосия, которого император Валентиниан посылал в Великобританию в 367 году, или около этого времени. Нет, любезный друг, я ссылаюсь на очевидность, на ваши собственные глаза. Смотрите: ну, это не декуманския ли ворота? А еслиб не опустошительная соха, то вон там видны были бы еще и ворота преторианския. Налево вы можете еще усмотреть некоторые следы ворот, porta sinistra; а справа porta dextra почти совсем цела. И так, станем здесь, на этом tumulus, образовавшемся из развалин древняго здания, которое находилось в центре и безспорно составляло praetorium лагеря. С этого места, отличающагося от остальных укреплений только тем, что оно несколько выше и более покрыто зеленью, можно полагать, что Агрикола обозревал огромную каледонскую армию, занимавшую скат противоположной горы; ряды её пехоты возвышались одни над другими, потому что местность дозволяла ей развертываться свободно. Далее стояла конница и covinarii, то есть колесничники, совсем не похожие на ваших молодых франтов, которые в Бонд-Стрите правят экипажами, запряженными четверней.

...Seethen, Lovel... See...

See that huge battle moving from the mountains!

Their gilt coats shine like dragon scales... their march

Like a rough tumbling storm... See them, and view them,

And then sec Rome no more! *)

*)...Смотри же Ловель... Смотри... Смотри это громадное войско, движущееся с гор? Их шитая золотом одежда блестит как чешуя дракона... Шествие их похоже на ураган... Смотри и вглядывайся в них, и ты не увидишь более Рима! Трагедия Бьюмонта, современника Шэкспира.

Да, любезный друг, очень вероятно, даже почти несомненно, что Юлий Агрикола именно с этого места видел зрелище, которое так превосходно изобразил наш Бьюмонт. Да, с этого praetorium....

вниманием, к ним тихо подошел человек, которого приближения они не заметили. По наружности в нем можно было узнать нищого: огромная шляпа, с большими полями, длинная белая борода, с примесью немногих еще не совсем побелевших волос, черты очень резкия и выразительные, еще более огрубевшия от влияния атмосферы, сообщившей его лицу кирпичный цвет, длинный синий плащ с жестяной бляхой на левом рукаве, на плечах два или три мешка для помещения в них разных милостынь, которые людьми немногим богаче его обыкновенно давались натурой, - словом, все в нем показывало, что он один из записных, привилегированных нищих, называвшихся в Шотландии королевскими или, по простонародному, синекафтанниками.

-- Что такое, Эди? спросил мистер Ольдбук, надеясь, что может быть слух обманул его: - о чем ты это говорил?

-- Да о лачужке, которая стояла здесь, ваша милость, отвечал смелый Эди: - я помню, как ее строили.

-- Как бы не так, безмозглый старик! Это здание было выстроено гораздо прежде, чем ты на свет родился, и остатки его будут существовать даже после того как тебя повесят.

-- Повесят ли меня, утопят ли, здесь или там, умру ли или останусь жив, - нужды нет; я все же видел как здесь строили.

-- Как я мог видеть! А что же, Монкбарнс, мне за выгода солгать вам? Скажу все что знаю: лет двадцать назад, это небольшое строение, остатки которого вы называете преторием, сделано мною, да еще несколькими такими же нищими, как я, рабочими, копавшими вон ту канаву на дороге, и, помнится, двумя или тремя пастухами; а ставили мы это строение единственно для того, чтоб сыграть свадьбу старого Айкена Друма, и в дождливую погоду мы осушили здесь не одну чарку водки. В доказательство, велите раскопать землю, - да вы уж, кажется, и начали рас. капывать - и непременно найдете, если еще не нашли, камень, на котором один из рабочих, в насмешку новобрачному, высек предлинную ложку и четыре буквы А. D. L. L., то есть Aiken Drum's Lang Ladle, Айкена Друма Большая Ложка, потому что во всем файфском крае не было такого охотника до похлебки, как Айкеп.

-- Вот, подумал Ловель, прекрасное добавление к истории букв K. О. T. S. Keep On This Side {Останься на этой стороне.}. Он взглянул было на антиквария, по из сострадания тотчас потупил глаза, и в самом деле, любезный читатель, могу вас заверить, что в эту минуту Джонатан Ольдбук из Монкбарнса был озадачен и разстроен как шестнадцатилетняя девушка, первая романтическая любовь которой неожиданно погибла от преждевременного открытия её тайны, - или как десятилетний ребенок, карточный дом которого вдруг опрокинут дуновением шаловливого товарища.

-- Тут есть какое нибудь недоразумение, сказал он наконец, отворачиваясь к нищему спиною.

-- Только не с моей стороны, отвечал непоколебимый нищий. Я никогда не ошибаюсь, потому что с промахами всегда попадешь в беду. Но об этом довольно; поговорим о другом; я вижу с вами, мистер Монкбарнс, молодого человека, который на меня бедняка и взглянуть не хочет, а я бьюсь об заклад, что знаю где он был вчера вечером в сумерки; да может быть он не захочет, чтоб об этом рассказывали при других.

-- Не тревожьтесь болтовней этого старого негодяя, воскликнул Ольдбук, - и не думайте, чтобы ваше звание побудило меня убавить хотя сколько нибудь того уважения, которое я к вам чувствую. Так поступают одни только франты и дураки. Помните, что Цицерон говорит об одном из ваших собратий в речи pro Arcilia poeta: - Quis nostrum tarn animo agresti ac duro fuit ut.... ut.... Я забыл латинский текст, но смысл его следующий: кто из нас будет так груб и таким варваром, что не оплачет смерти знаменитого Росция, старость которого не только не приготовила нас к утрате его, но еще подавала нам повод надеяться, что человек такой отличный, такой искусный в своем деле, будет изъят от участи, общей всем людям? Вот как царь ораторов говорил о сцене и о тех, которые посвящают себя драматическому искуству.

Ловель слышал слова, произнесенные антикварием, но они не произвели на него никакого определенного впечатления. Он был весь погружен в мысли стараясь отгадать, каким путем его тайна делалась известною старому нищему, продолжавшему выразительно и лукаво смотреть на молодого человека, и наконец опустил руку в карман, считая это лучшим средством намекнуть нищему о своем желании приобрести его скромность. Подавая ему милостыню, более соответственную своим опасениям, нежели щедрости, Ловель бросил на старика такой взгляд, который нищему, опытному физиономисту, был вполне понятен.

-- Будьте покойны, сор, сказал он, спрятав полученное им подаяние: - я не болтлив; но не у меня одного есть глаза.

Слова эти он произнес так, что их слышать мог только Ловель, и при этом выражение его лица высказывало более чем язык. Потом, обернувшись к Ольдбуку, он прибавил:

Тут Ольдбук как будто очнулся от сна, и опуская дань в измятую, засаленную шляпу Эди, отвечал торопливо, и таким голосом, в котором трудно скрываемая досада боролась с желанием по возможности не выказывать ее перед другими:

-- Ступай в Монкбарнс, и проси там дать тебе пообедать. А пойдешь в пасторский дом или в Ноквинок, так не рассказывай там своей глупой истории.

-- Кто? я стану рассказывать! отвечал нищий. - Боже меня сохрани! Уж если кто нибудь узнает, что эта лачужка лежит здесь не со времен потопа, так верно не от меня. Но мне сказывали, будто ваша милость в обмен за эту негодную землю, отдали Джонни Гови столько же акров хорошей пашни. Так если он выдал вам эту лачужку за какую нибудь древность, я по совести нахожу, что договор ваш с ним не имеет силы: вам стоит только принести в суд жалобу, что он обманул вас, безсовестно обманул.

-- Экая задорная бестия! пробормотал сквозь зубы антикварий. - Надобно когда нибудь познакомить его спину с кнутом палача. - Потом он прибавил громко: - не безпокойся, Эди, все это только недоразумение.

не ужели же ты думаешь, что его милость Монкбарнс так мало смыслит, что без причины отдаст хорошую пашню, стоющую по крайней мере по пятидесяти шиллингов акр, за непаханную землю, которая не стоит и одного шотландского фунта? Нет, нет; будь уверена, что лукавый Джонни Гови обманул лэрда. "Боже упаси!" отвечала она, "статочное ли дело! Лэрд Монкбарнс человек такой ученый, равного ему нет во всем округе, а Джонни Гови только и смыслит, что выгонять коров со двора". - Ну, ну! продолжал я, он вероятно обманул лэрда, рассказав ему какую нибудь старинную сказку! Кажется, я не ошибся, ваша милость; вы помните ведь историю о бодле {Медная шотландская монета.}, который вам выдали за древнюю монету?

-- Убирайся к чорту! воскликнул Ольдбук; но он тотчас опять принял тон более ласковый, чувствуя что противник его может нанести ему жестокий удар в общественном мнении, и прибавил: - Ступай в Монкбарнс, говорю тебе, а когда я приду домой пришлю тебе на кухню бутылку эля.

-- Да наградит вас Господь! сказал Эди настоящим нищенским голосом, и опираясь на свою палку, снабженную железным наконечником, отошел на несколько шагов по направлению к Монкбарнсу, но вдруг обернулся и сказал: Ваша милость, а получили вы назад серебряные деньги, которые заплатили за бодль?

-- Будь ты проклят! крикнул антикварий, - убирайся куда тебе сказано.

-- Ну, ну! да благословит Бог вашу милость! Надеюсь, что вы накажете Джонни Гови за то что он обманул вас, и авось я доживу до этого.

-- Кто этот назойливый старик? спросил Ловель, когда Эди отошел уже так далеко, что не мог его разслышать.

-- Это язва нашего околотка. Я всегда противился учреждению налога для бедных и богаделень; но для того чтоб запереть этого бродягу, переменю теперь свое мнение. Дайте только раз подобному негодяю приют в своем доме, и он не отвяжется от вас, пристанет к вам, как одно из тех животных, которые так усердно следуют за людьми из собственной пользы. Кто он такой! Нет ничего чем бы он не был: он был солдатом, певцом баллад, кочевым медником и наконец теперь сделался нищим. Он избалован нашими джентльменами, которые хохочат над его шутками и повторяют остроты Эди Охильтри так же часто, как остроты Джо Миллера.

-- О! конечно, он вольничает порядком; на зло вам выдумывает обыкновенно какую нибудь чертовскую, невероятную ложь, в роде той глупой истории, которую сейчас рассказывал... Впрочем, я не издам своего сочинения, пока не изследую всего этого основательно.

-- Разумеется. Ваши приходские старшины и полицейские чиновники не стали бы забавляться его остротами; но здесь этот проклятый бродяга так сказать привилегированный бич общества; это один из последних образцов старинных шотландских нищих, из которых каждый обхаживал свой особый округ и был разнощиком новостей, бардом, а иногда даже историком своего участка. Впрочем, никто в Фэрпорте и четырех соседних приходах по знает такого множества старых баллад и преданий, как этот негодяй. И надо сознаться, продолжал Ольдбук, смягчаясь по мере того, как исчислял достоинства Эди: - у этой собаки довольно веселый характер. Он не пал под ударами своей суровой судьбы, и было бы жестоко отнять у него удовольствие посмеяться над теми, кто счастливее его. Дня два он не станет ни пить ни есть, и будет сыт тем, что ему удалось поморочить меня, как это говорится между вами, светскими людьми. Но мне пора воротиться в Монкбарнс и еще потолковать с ним, - а то он пойдет рассказывать свою нелепую историю по всему околотку.

При этих словах, наши герои разстались: мистер Ольдбук воротился в свой монкбарнский hospitimn, а Ловель отправился в Фэрпорт, куда и прибыл без всяких дальнейших приключений.