Антикварий.
Глава XIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава XIII (старая орфография)

ГЛАВА XIII.

Цвет лица мис Изабеллы Вардор был живее обыкновенного, когда употребив надлежащее время для приведения в порядок своих мыслей она вошла в залу.

-- Очень рад, что вижу вас, моя прекрасная неприятельница, сказал антикварий, раскланиваясь с ней самым дружелюбным образом, - потому что в молодом друге моем я имел очень непокорного, или по крайней мере очень небрежного слушателя в то время как старался ознакомить его с историею ноквинокского замка. Я думаю, опасности прошедшей ночи потрясли мозг бедного молодого человека. А вы, мис Изабелла, так свежи, как будто всякую ночь привыкли противостоять ярости волн, бушеванию ветров и проливному дождю. Цвет вашего лица еще лучше нежели был вчера, когда вы почтили своим присутствием мой hospitium. А что делает сер Артур? Каково здоровье моего доброго, старинного друга?

-- Ничего-себе, мистер Ольдбук; но я боюсь, что он еще не в состоянии будет принять ваших поздравлений и изъявить... изъявить... мистеру Ловелю благодарность за его безпримерное самопожертвование.

-- Да, я думаю. Хорошая пуховая подушка была бы гораздо пригоднее для его седой головы, нежели жесткая постель на фартуке Беси, чорт ее побери!

-- Я не имел намерения, сказал Ловель, опустив глаза, запинаясь на всяком слове и стараясь скрыть свое волнение, - я не имел намерения представиться сору Артуру и мис Вардор. Я звал, что посещение мое не могло... не могло быть им приятно, потому что оно необходимо должно было напомнить им грустное событие.

-- Не считайте моего отца таким несправедливым и неблагодарным, отвечала не менее смешавшаяся Изабелла. Я осмелюсь сказать... я уверена, что батюшка почтет себя счастливым, если будет в состоянии доказать свою признательность мистеру Ловелю... то есть, если мистер Ловель будет так добр, что сам укажет ему для этого приличное средство.

-- Что это за условие? воскликнул Ольдбук. Вы напоминаете мне нашего пастора, который, как старый дуралей, вздумал провозгласить тост за наклонности моей сестры, и нашел приличным прибавить: "если только оне непорочны, мис Гризельда!" Стыдитесь говорить подобные пустяки! Я уверен, что в какой нибудь другой день сер Артур будет очень рад нас видеть. А какие известия имеете вы из подземного царства тьмы и надежды? Что говорит черный дух руды? Есть ли у сера Артура какое нибудь упование на последнее предприятие его в Гленевитершайнсе?

Мис Вардор покачала головою. Боюсь, что надежды его очень неверны, мистер Ольдбук. Однакож, прибавила она, указывая на другом конце залы стол, на котором лежали разные обломки камней и минералов, - вот образцы, присланные ему очень недавно.

-- Ах, бедные мои сто фунтов, которые сер Артур уговорил меня употребить на это предприятие! Я мог бы купить на вас целый воз минералогических образцов; но делать нечего: надобно пересмотреть их.

Сказав это он сел к столу и начал разсматривать один за другим все находившиеся на столе камни, ворча и пожимая плечами каждый раз, когда оставлял один и принимался за другой.

В это время Ловель, по удалении антиквария вынужденный остаться почти наедине с мис Вардор, воспользовался случаем заговорить с нею.

-- Надеюсь, сказал он в полголоса, - что мис Вардор припишет только почти неизбежным обстоятельствам появление человека, имеющого довольно причин думать, что посещение его доставляет очень мало удовольствия?

-- Мистер Ловель, отвечала также тихо Изабелла, - я уверена, что вы не употребите во зло преимущества, которое дает вам сделанная нам услуга; за нее... отец мой не может довольно благодарить вас. Еслиб мистер Ловель мог смотреть на меня как на друга, как на сестру, то никто не мог бы, и но всему что я узнала о мистере Ловеле, никто не заслуживал бы здесь лучшого приема, чем он; но...

Тут Ловель внутренно повторил анафему, произнесенную Ольдбуком на союз но.

-- Извините, если я перебью вас, мис Вардор; вы не должны бояться, что я стану говорить вам о запрещенном вами предмете. Но если вы не хотите слушать выражения моих чувств, то к строгости своей не присоединяйте жестокости принуждать меня от них отречься.

-- Очень сожалею, мистер Ловель, о вашем... мне больно, что я должна употребить такое жестокое слово... о вашем романтическом и безполезном упрямстве. Я говорю это для вашей же пользы. Подумайте, что вы обязаны отечеству отчетом в своих дарованиях. Вы не должны предаваться неуместному пристрастию кратковременного увлечения, и терять время, которое могло бы послужить основанием вашего возвышения в будущем, если бы вы его употребляли на дело. Позвольте мне убедить вас принять твердое намерение, и...

-- Довольно, мис Вардор; я вижу ясно, что...

-- Вы считаете себя обиженным, мистер Ловель, и поверьте, я сожалею о неудовольствии, которое причиняю вам. Но могу ли я говорить иначе, если хочу быть справедлива к вам и к самой себе? Я никогда не буду выслушивать предложений кого бы то ни было без согласия моего отца, а вы очень хорошо знаете, что нет никакой возможности заставить его одобрить те чувства, которыми вы меня удостаиваете; и я должна сказать...

-- Нет, мис Вардор, прошу вас, не продолжайте. Разве не довольно уничтожить все мои надежды в нашем теперешнем положении? Неужели нужно еще запрещать мне сохранить их для будущности? Зачем говорить мне о том, как вы поступили бы тогда, когда отец ваш не имел бы более причины препятствовать нам?

Оставьте город, где вы не можете найдти никаких средств к развитию ваших способностей, примитесь опять за свою почетную должность, которую по видимому вы совсем оставили.

-- Хорошо, мис Вардор, я исполню вашу волю; но потерпите еще месяц. Если в это короткое время я не представлю вам достаточных причин к продолжению моего пребывания в Фэрпорте, - причин, которые вы сами одобрите, я прощусь с этими окрестностями и со всеми моими надеждами на счастье.

-- Не говорите таким образом, мистер Ловель; я надеюсь, что вы много лет будете наслаждаться счастьем, которого заслуживаете, и оно будет утверждено на более разсудительных началах, нежели те, которые служат теперь целью вашим желаниям. Однако, пора кончить этот разговор. Я не могу принудить вас последовать моему совету и не могу запереть дверь этого дома для человека, спасшого жизнь моего отца и мою собственную; но чем скорее мистер Ловель вооружится надлежащею твердостью, чтоб отказаться от обетов, неосторожно им заключенных, тем более я буду уважать его. А в ожидании этого он должен извинить, если для него, равно как и для себя самой, я попрошу не возобновлять более разговора о столь затруднительном предмете.

В эту минуту вошел слуга и доложил, что сер Артур просит мистера Ольдбука пожаловать к нему в комнату.

-- Я провожу вас, сказала Изабелла, боявшаяся остаться наедине с Доведем, и пошла с антикварием к своему отцу.

Сер Артур лежал на диване; ноги его были окутаны фланелью.

-- Милости просим, сказал он, - надеюсь, что дурная погода вчерашняго вечера не имела для вас таких дурных последствий как для меня.

-- Сказать правду, сер Артур, я меньше подвергался опасности, нежели вы. Я был in terra firina {На твердой земле.}, тогда как против вас возставали море и ветры. Подыматься на крыльях ночного ветра и опускаться в преисподнюю земли, - подобные приключения более приличны услужливому рыцарю, чем скромному эсквайру... Ах, кстати, что слышно о нашей подземной стране доброй надежды, о нашей terra incognita {Неизвестная страна.} в Глен-Витершайнсе?

-- Ничего хорошого до сих пор, отвечал баронет с такою гримасою, как будто он вдруг почувствовал подагрическую боль; - но Дустерсвивель все еще не отчаивается.

-- Право? возразил Ольдбук, - а я так отчаиваюсь, не во гнев ему будь сказано. Старый доктор Г** {Вероятно доктор Гутон, знаменитый геолог.} в Эдинбурге сказал мне, что судя по образцам, которые я ему показывал, мы никогда не найдем в этой рудокопне столько меди, чтоб сделать пару пряжек к подвязкам. Я и теперь не вижу, чтоб образцы, лежащие на столе в вашей зале, много отличались в достоинстве от прежних.

-- Я не думаю, чтоб старый доктор мог быть непогрешим.

-- Нет; но он один из наших первейших химиков; а ваш странствующий философ, Дустерсвивель, по моему мнению, не что иное как один из искусных плутов, о которых Кирчнер говорит следующим образом: Artem habent sine arte, partem sine parte, quorum medium est mentiri, vita corum mendicatum ire {Они искусны без искуства, богаты без богатства; средство их - ложь, жребий - нищета.}, то есть, мис Вардор...

-- Мне не нужно пояснения, мистер Ольдбук, я очень хорошо понимаю что вы хотите сказать; по надеюсь, что мистер Дустерсвивель покажет себя более достойным оказываемой ему доверенности.

-- Я очень в том сомневаюсь, подхватил антикварий, - а нам будет плохо, если мы не откроем проклятой руды, которую он пророчит нам открыть уже два года.

-- Вы не имеете большого интереса в этом деле, мистер Ольдбук, сказал баронет.

-- Слишком большой, сер Артур, слишком большой! И со всем тем, из любви к моей прекрасной нсприятельнице я охотно согласился бы потерять все, лишь бы узнать, что и вы рисковали не более меня.

Несколько минут царствовало неприятное молчание; потому что сер Артур, хотя уже начинал предвидеть последствия своего предприятия, но был слишком горд, и потому не мог сознаться, что первые мечты уже более не обольщали его.

-- Я слышал, сказал он наконец, - что молодой человек, так мужественно и с таким присутствием духа оказавший нам вчера вечером важную услугу, из вежливости пришел вместе с вами посетить меня. Мне очень жаль, что я не могу принять его, равно как и никого другого, исключая такого старинного друга, как вы, мистер Ольдбук.

Антикварий не мог не отблагодарить за это предпочтение низким поклоном.

-- Вы вероятно познакомились с этим молодым человеком в Эдинбурге? спросил баронет.

Ольдбук рассказал обстоятельства, при которых он сблизился с Доведем.

-- Следовательно, дочь моя знает мистера Ловеля долее нежели вы?

-- В самом деле? Я никак не подозревал этого.

-- В Иоркшире? Что он там делал? Что говорили о нем? Почему сделали вы вид, как будто не знаете его, когда я вам представил его.

Изабелла отвечала на менее затруднительный вопрос, а другой оставила без ответа.

-- Он служил в армии, и кажется отличился; был очень уважаем, и слыл за любезного и много обещающого молодого человека.

-- Она имела очень важные причины поступать таким образом, сказал сер Артур с важностью. - Вам известны мнения, или может быть, скажете вы, предубеждения моей фамилии, - это все равно; но мы высоко ценим безукоризненное происхождение. А кажется этот молодой человек побочный сын какого-то богача. Дочь моя не хотела возобновлять с ним знакомства не узнав сперва одобрю ли я подобные сношения.

-- Еслиб дело шло о его матери, я видел бы в этом причину очень достаточную. Бедный молодой человек! Вот почему он казался сконфуженным, разсеянным, когда я объяснял ему причину полосы незаконнорожденности, которая вылеплена в гербе под крайнею башнею вашего замка.

-- Точно так, сказал с самодовольным видом баронет: - это герб Малькольма, прозванного "похитителем". Выстроенная им башня носит его имя: Малькольмова Башня; но чаще называют ее Misticot's Tower, что я считаю за искажение Mishegot, т. е. Башнею Незаконнорожденного. В моей латинской фамильной генеалогии назван он: Мiicolnmbus Nothus. Он завладел на время нашими имуществами, старался насилием утвердить свое поколение в нокиппокском владении, и породил этим семейные распри и длинный ряд несчастий, возбудивших в нас чувство ужаса и антипатии ко всему незаконнорожденному; чувство это передали мне мои предки вместе с своею кровью.

-- Мне известна эта история, сказал Ольдбук, - равно как и строгия правила, утвержденные ею в вашем семействе, и я сейчас только говорил об этом Ловелю. Бедняжка! Он верно оскорбился. Я относил невнимание его к небрежности и сердился; а это было не что иное, как естественное следствие чрезмерной щекотливости. Я надеюсь, сер Артур, что вы не менее будете дорожить своею жизнию, хотя и обязаны ею человеку такого происхождения.

Очень рад от вас это слышать. Если когда нибудь случится, что у него не будет обеда, он будет знать где найдти его. Но что делает он в здешней стороне? Мне надобно разспросить его, и если узнаю, что ему нужен совет... Впрочем, нужен он или ненужен, я не заставлю его иметь в нем недостатка.

Сделав это щедрое обещание, антикварий распростился с сером Артуром и его дочерью, потому что спешил начать свои действия на Ловеля. Он сообщил ему, что мис Вардор свидетельствует ему свое почтение, и что она осталась у своего отца; потом, взяв его под руку, вышел с ним из замка.

Ноквинок сохранил еще большую часть наружных принадлежностей, которыми к старину отличались замки баронов. При нем был подъемный мост, хотя мост этот оставался всегда опущенным; он был также окружен широким безводным каналом, усаженным по обеим сторонам деревьями. Строение возвышалось частию на скале красноватого цвета, спускавшейся к морю, частию на твердой земле, неподалеку от канала. Мы уже говорили об аллее, которая вела к дому; еще несколько больших деревьев возвышалось в окружности, как будто для уничтожения предразсудка, что деревья худо растут в соседстве с морем. Путешественники наши, достигнув одного возвышенного места посреди большой дороги, остановились и обернулись к замку; можно себе представить, что они не имели желания подвергнуться опять опасности морского прилива, возвращаясь по пескам. Строение набрасывало мрачную тень на кустарники, находившиеся с левой стороны, тогда как окна передняго фасада были освещены солнцем. Однакож вид этот не впутал им одинаковых мыслей. Ловель со всем жаром страсти, питающейся безделками, как хамелеон питается воздухом и находящимися в нем невидимыми насекомыми, старался отгадать какое из многочисленных окон, представлявшихся глазам его, принадлежало той комнате, которую в эту минуту мис Вардор украшала своим присутствием. Размышления антиквария были гораздо серьезнее, и он доказал это, когда, обернувшись, чтоб продолжать путь свой, вдруг воскликнул: cito periturn! Ловель, выйдя из своей задумчивости, посмотрел на него так, как будто хотел спросить что значило это восклицание? - Старик покачал головою.

-- Да, молодой друг мой, сказал он, - я боюсь, и с истинною горестью говорю вам это, боюсь, что эта древняя фамилия очень близка к упадку.

-- Мы напрасно стараемся, продолжал антикварий, следуя течению своих мыслей, - ожесточить сердце наше для того, чтобы равнодушно смотреть на перемены, происходящия в этом обманчивом и преходящем мире; напрасно стараемся разгадать существо невредимое, довольствующееся самим собою, teres atque rotundas {Круглое и гладкое со всех сторон.} поэта; это освобождение от горестей и бедствий человеческой жизни, достижением которого хвастают стоики, так же невозможно, как состояние мистического спокойствия и совершенства, которого добиваются вные энтузиасты.

-- И сохрани Бог, чтоб это было иначе! сказал Ловель с жаром. - Сохрани Бог, чтоб существовала философия, способная до того очерствить наше сердце, чтоб оно трогалось только тем что собственно до нас касается. Я бы столько же желал, чтоб рука моя затвердела как рог, и не была подвержена порезу или царапине, сколько добивался бы стоицизма, который сделал бы из моего сердца неотесанный камень.

Антикварий посмотрел на своего молодого спутника с участием и сожалением. - Подождите, сказал он ему, - подождите, пока ладья ваша будет волнуема в течение шестидесяти лет превратностями человеческой жизни: тогда вы выучитесь подпирать паруса и покорять свою ладью кормилу; или, чтоб изъясниться светским образом, претерпите еще столько горестей, что их достаточно будет для упражнения вашей чувствительности, тогда вы не будете принимать в судьбе других большого участия, чем то, в котором вам уже никак нельзя будет отказать им.

-- Вы может быть правы, мистер Ольдбук; но так как в эту минуту я чувствую себя более расположенным следовать вашей практике, нежели соглашаться с вашей теорией, то не могу не принимать живейшого участия в судьбе сейчас оставленного нами семейства.

заставляет его делать этот немецкий негодяй, Дустерсвивель...

-- Мне кажется, я видел этого человека в одном из фэрпортских кофейных домов, где иногда бываю. Он высок ростом, с густыми бронями, неловок и неповоротлив, говорит об ученых предметах - сколько я могу судить по своему невежеству - более с напыщенностью, нежели с истинным знанием, свои мнения высказывает безусловно, и странным образом перемешивает ученые термины с мистическими выражениями. Один молодой человек простодушно сказал мне про него, что это мистик, Illuminé, имеющий сношение с невидимым миром.

-- Это он, это он сам. У него столько практических сведений, что он может объясниться умно в присутствии людей, знания которых боится; и сказать вам правду, этот род учености, соединенный с безпримерным безстыдством, ослепил меня на некоторое время, когда я с ним познакомился; но потом я узнал, что он, находясь в обществе глупцов или женщин, поступает как совершенный шарлатан, говорит о magisterium, о симпатиях и антипатиях, о кабалистике, о волшебном жезле, - словом обо всех пустяках, которыми пользовались розенкрейцеры, чтоб обманывать людей во времена не столь просвещенные, и к стыду нашему теперь опять возобновляющияся. Друг мой Гивистерн узнал этого плута в чужих краях; надобно сказать вам, что почтенный доктор также верит во все это, и он-то объяснил мне его настоящий характер. Ах! еслиб я хоть на один день сделался калифом - как желал этого честный Абон Гасан - я выгнал бы из нашей страны всех этих штукарей метлою. Они своими мистическими бреднями сбивают с толка умы слабых и доверчивых людей так же ловко, как бы делали это посредством крепких напитков, и потом легко опоражнивают их карманы. И этот-то негодяй, бродяга, мерзавец, наносит последний удар, который довершит разорение древней и благородной фамилии.

-- Но как мог он ослепить сера Артура до того, чтоб довести его до такого положения?

и он всегда нуждался. Этот плут обещал ему золотые горы, и одно английское общество взялось ссудить на это значительные суммы денег за поручительством сера Артура, что меня очень тревожит. Несколько человек, - и я был столько глуп что попал в число их - взяли маленькия части в этом предприятия, а сам баронет выдал на это довольно большую сумму. Нас приманили благовидные признаки и еще благовиднейшая ложь; а теперь мы просыпаемся, и подобно Джону Буньяну {Автор мистической аллегории под названием: "Путешествие Пилигрима".} видим, что это был только сон!

-- Признаюсь, сказал опустив глаза антикварий, - я сам удивлен и пристыжен этим. Я сделал это не из жадности к прибыли, потому что нет на земле человека (т. е. человека благоразумного), который был бы равнодушнее меня к деньгам. Но я думал, что можно рисковать этою безделкою. Полагают (хоть я не знаю хорошенько почему), будто я дам что нибудь тому кто в доброте души своей освободит меня от этой бабенки, от моей племянницы, Мэри Мак-Интайр; может быть думают также, что я должен помочь её негодному брату и дать ему ход по армии. В том и другом случае, говорят, мне было бы очень с руки, еслиб вклад мой утроился. Притом же, мне пришла в голову мысль, что финикияне некогда имели медную фабрику на том самом месте, где теперь начали рыть землю. Этот шут, этот интригант Дустерсвивель (да накажет его Небо!) угадал мою слабую сторону; он приманивал меня глупыми сказками: говорил, что нашел следы, доказывающие что тут уже добывали руду, и что тогда работы этого рода производились совсем другим образом, нежели в наше время; ля... одним словом, я был настоящий дурак, вот и все. Моя потеря не стоит того, чтоб говорить о ней; но сер Артур, как мне известно, вошел в очень значительные обязательства, и сердце мое обливается кровью за него и за бедную дочь его, которая должна будет разделить его несчастие.

Разговор этот более не продолжался. В следующей главе мы узнаем то что за ним последовало.