Антикварий.
Глава XV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава XV (старая орфография)

ГЛАВА XV.

Оставим мистера Ольдбука угощать своего молодого друга рыбою, за которую он заплатил слишком дорого, и перенесемся с нашими читателями в заднюю комнату фэрпортской почтовой конторы. Содержатель почты отлучился, и потому жена его занималась разбором только что прибывших из Эдинбурга писем, для доставки их по принадлежности. В провинциальных городах, кумушки предпочтительно выбирают это время для посещения содержателя или содержательницы почты, и пользуясь этим случаем читают адресы, а иногда даже, если верить слухам, заглядывают и во внутренность пакетов, чтобы собирать сведения или делать заключения о делах своих соседей. В ту минуту, о которой мы говорим, две женщины такого рода помогали мисис Майльсетер в отправлении её официальной должности, или лучше сказать, пособляли ей дурно отправлять ее.

-- Ах, Боже мой! сказала жена мясника: - вот десять, одиннадцать, двенадцать писем к Тенанту и компании! Эти люди одни делают более дел, нежели все остальные жители города.

-- Да, сказала булочница, - но заметьте, что два из этих писем сложены квадратно и запечатаны двумя печатями. Меня бы очень удивило, еслиб тут не было каких нибудь протестованных переводных векселей.

-- Нет ли какого нибудь письма к Дженни Каксон? спросила жена мясника. - Уж прошло три недели, как лейтенант уехал.

-- Во вторник была ровно неделя как она получила письмо, отвечала мисис Майльсетер.

-- Письмо с моря? спросил булочник.

-- Да, именно.

-- Это верно от лейтенанта! Я не думала, что он о ней вспомнит.

-- О, о! Вот еще другое письмо! воскликнула мисис Майльсетер; - письмо с моря, с штемпелем Сундерлапда.

Обе кумушки вместе хотели схватить его.

-- Нет, нет, моя сударыня, сказала мисис Майльсстср, у меня уже было довольно хлопот из за этого. Знаете ли вы, что мистер Майльсетер получил жестокий выговор от секретаря министерства в Эдинбурге, которому жаловалась Айли Бисет за письмо, распечатанное вами, мисис Шорткэк?

-- Мною! закричала супруга первого фэрпортского булочника. - Вы очень хорошо знаете, что оно само собою распечаталось у меня в руках. Разве я в этом виновата? Зачем не употребляют лучшого сургуча?

-- Это правда, отвечала мисис Майльсетер, содержавшая мелочную лавку; - а у нас есть сургуч, который я могу отрекомендовать по совести, если знаете кто в нем нуждается. Но дело в том, что мы потеряем место, если поступит еще подобная жалоба.

-- Так, так, матушка; во за вас заступится наш мэр.

-- Я не надеюсь ни на мэра, ни на судью. Но это не мешает мне угодить соседкам, и потому вы можете разсматривать сколько вам угодно наружность письма. Взгляните: на печати якорь. Я готова биться об заклад, что он запечатал письмо пуговицею своего платья.

-- Покажите мне его, покажите мне его! закричали обе кумушки вместе, и бросились на предполагаемое любовное письмо, как три ведьмы в "Макбете" на большой палец шкипера; оне сделали это с таким же любопытством и с такою же злостью. Мисис Гейкбэн, жена мясника, женщина высокого роста, первая схватила пакет, и подняв его довольно высоко, начала разсматривать письмо на свет. Мисис Шорткэк, маленькая, толстенькая и кругленькая, становилась на цыпочки, чтоб также что нибудь увидеть.

-- Я уверена, что это от него, сказала жена мясника, - потому что я прочла подпись "Ричард Тафриль" и листок исписал кругом.

-- Опустите же его пониже, сударыня! воскликнула мисис Шорткэк несколько громче, нежели позволяла осторожность, которой требовали их тайные действия; - опустите же его! Неужели вы думаете, что только вы одне умеете читать писанное?

Бэби отвечала грубым голосом: - Здесь никого нет, сударыня, кроме Дженни Каксон; она пришла узнать, есть ли для нея письмо?

-- Скажи ей, отвечала добросовестная содержательница почты, подмигнув двум своим приятельницам, - чтоб она пришла завтра в десять часов утра, тогда я могу ее об этом уведомить. Мы еще не имели времени разобрать писем. Она всегда так спешит! Можно подумать, что письма её важнее писем богатейшого купца в городе.

Бедной Дженни, молодой девушке необыкновенной красоты и скромности, не оставалось ничего более как закутаться в мантилью, чтоб скрыть вздох, вырванный у поя обманутою надеждою, и отправившись домой, провести еще одну ночь в тоске и боязни.

-- Я вижу, сказала мисис Шорткэк, когда жена мясника опустила письмо так, что она могла его разсмотреть, - вижу что тут говорится об игле и вывеске {Тут игра слов: в оригинале сказано a needle and a pole. Needle значит игла и магнитная стрелка; pole - шест, жердь и полюс. Мисис Шорткэк истолковала это по своему, и думала, что приятель Дженни пишет о швейной игле и о шесте, на котором вывешивают иногда вывески.}.

-- Не стыдно ли ему, подхватила мисис Гейкбэн, - обижать бедную, доверчивую девушку после того что он так долго за псю ухаживал, и без сомнения получил от нея все чего желал?

-- В этом нет никакого сомнения, сказала булочница, - а теперь он упрекает ее тем, что отец у нея цирюльник с вывескою у дверей, а сама она ничто иное как швея! Фи! Это низко.

-- Ах, нет, сударыня, нет! воскликнула мисис Майльсетер: - вы ошибаетесь; я очень хорошо понимаю что это такое: это стишок из одной матросской песни, которую он пел при мне. Он говорит, что будет верен ей как магнитная игла верна полюсу.

-- Хорошо, хорошо! Я желаю чтоб это было так. Но от этого все-таки не приличнее для такой девушки как она вести переписку с королевским чиновником.

-- Я ничего не говорю против этого, сказала содержательница почты. - по все эти любовные письма приносят очень хороший доход почтамту. Ах, посмотрите! шесть писем к серу Артуру Вардору, и большая часть из них запечатаны облатками вместо сургуча. Тут будет скоро разстройство, поверьте мне.

-- Разумеется, подхватила мисис Гейкбэн: - это верно письма от деловых людей, а не от знатных друзей его, которые всегда выставляют на печатях свои гербы, как они их называют. Мы увидим как смирится его гордость. Он уже целый год не платит нам по счету. Это просто пропащий человек, по моему мнению.

-- И мы также шесть месяцев ничего от него не получали, отозвалась мисис Шорткэк; - это обгорелая корка.

-- Вот, сказала достойная содержательница почты, - это письмо верно от сто сына, капитана, потому что на печати его такой же герб как на карете отца. Он может быть воротится посмотреть, нельзя ли чего нибудь спасти от пожара.

Отделав молодого баронета, оне принялись за Ольдбука.

-- Два письма к Монкбарнсу. Это верно от каких нибудь ученых друзей. Посмотрите, как они мелко и убористо написаны; есть слова даже под самою печатью. Все это для того, чтоб по заплатить двойных портовых денег. Монкбарнс сам поступил бы точно также: когда ему приходится платить за письмо весовые деньги, он всегда так акуратно умеет придать ему вес одной унции, что еслиб положить на весы зернышко аписа, то и оно бы перетянуло; но письма его никогда не весят более ни на одну порошинку. Меня бы все оставили, еслиб я так весила перец, сахар и серу для моих покупателей.

-- Лэрд Монкбарнс настоящий скряга, сказала мисис Гейкбэн: - он столько же шумит при покупке четверти баранины в августе месяце, как бы дело шло о филейной части говядины. Мисис Майльсетер, дайте-ка нам еще рюмочку коричневой воды. Ах, мои сударыни, еслиб вы знали его брата так как я его знала! Сколько раз приходил он ко мне потихоньку, с парою диких уток в кармане, в то время как покойный муж мой был на фалкиркском рынке. Ах! я не могу им нахвалиться.

-- Я не могу сказать ничего худого о Монкбарнсе, возразила на это мисис Шорткэк: - брат его никогда не носил мне диких уток, а этот очень хороший и честный человек. Мы ставим ему хлеб, и он платит нам акуратно всякую неделю. Только он покраснел с досады, когда мы прислали ему книжку вместо деревянной бирки {Этим способом булочники сводили в старину счеты свои с покупателями. У каждого семейства была своя бирка, и за каждый полученный хлеб делалась новая метка. Казначейские счеты, поверяемые по этой же методе, были причиною, что антикварий был к ней пристрастен. Во время Приора, английские булочники придерживались того же способа вести счеты:

Have you not seen a baker's maid

Between two equal panniers sway'd?

Iler tallies useless lie and idle,

If placed exactly in the middle *).

*) Разве вы не видели как идет и колеблется булочница между двумя равными корзинами хлеба? А бирки спокойно лежат, если положены как раз посредине.}; он утверждал, что встарину покупатели всегда считались таким образом с булочниками; это справедливо.

-- Посмотрите, сударыни, посмотрите! прервала их мисис Майльсетер: - вот чем можно вылечить глазные болезни. Чего бы не дали вы, чтоб узнать содержание этого письма. Это новинка! Вы никогда не видывали ничего подобного. "Вильяму Ловелю, эсквайру, в доме мисис Гадовэй, на Гай Стрите, в Фэрпорте, чрез Эдинбург". Это второе письмо, получаемое им с тех пор как он здесь.

-- Посмотрим, посмотрим! воскликнули вместе обе достойные дочери прародительницы Евы. - Ради Бога, покажите нам это письмо. Оно адресовано к тому молодому красивому человеку, который ни с кем не знаком во всем городе? Посмотрим, посмотрим!

-- Нет, нет, сударыни! отвечала мисис Майльсетер: - прочь руки, отойдите! Это не из числа двухгронисвых писем, за которые мы можем расплатиться с администрациею, если с ними что нибудь случится. За него следует получить двадцать пять шиллингов портовых денег, а на обертке написано секретарем приказание переслать письмо с нарочным, если молодого человека не застанут в городе. Нет, нет, сударыни; говорю вам, что с этим письмом надо обращаться осторожнее.

-- Но позвольте нам, матушка, по крайней мере посмотреть на него снаружи.

Наружность письма доставила только случай сделать несколько замечаний насчет различных свойств, которые философы приписывают веществу: кумушки изследовали длину, ширину, толщину и тяжесть письма. Оказалось, что конверт был сделан из плотной бумаги, непроницаемой для глаз наших кумушек, хотя оне и вытаращили их так, что глаза, казалось, готовы были выскочить из своих впадин. Печать была велика, и могла противостоять всем усилиям отлепить ее.

-- Чорт возьми, мои сударыни! сказала мисис Шорткэк, взвешивая пакет, и вероятию желая, чтоб слишком твердый сургуч размягчился и расплылся на руке её, - я бы очень хотела знать содержание письма, потому что этот Ловель такой человек, каких никогда не видано в Фэрпорте. Никто не знает кто он, откуда и что он делает.

-- Хорошо, хорошо, сказала содержательница почты: - мы поговорим о нем за чашкой чая. Бэби, принеси кипятку. Покорнейше благодарю за пирожки, присланные вами, мисис Шорткэк... Потом мы запрем лавку, пошлем Бэби на покой, а сами поиграем в карты до возвращения мистера Майльсетера, и затем отведаем рису с телятиной, которую вы были так добры и прислали мне, мисис Гейкбэн.

-- Но разве вы не сейчас пошлете письмо к мистеру Ловелю? спросила мисис Гейкбэп.

-- Мне некого послать до возвращения мужа, потому что старый Каксон сказал мне, что мистер Ловель почует сегодня в Монкбарнсе. Он схватил лихорадку, вытащив вчера из воды лэрда и сера Артура.

-- Старые дураки! отозвалась булочница: - что за надобность была им плавать по воде как уткам в такую бурную ночь?

-- Мне сказывали, что их спас старый Эди, возразила мисис Гейкбэп: - Эди Охильтри, Синий Плащ, вы его знаете; говорят, он вытащил всех троих из большой лужи, в которую завел их Монкбарнс, желая показать им старинные укрепления монахов.

-- Это не так, соседка, прервала мисис Майльсетер: - я разскажу вам эту историю, как сообщил мне Каксон. Надобно вам звать, что сер Артур, мис Вардор и мистер Ловель обедали в Монкбарнсе...

-- Но, мисис Майльсетер, начала опять жена мясника, - не послать ли вам тотчас это письмо с нарочным? Наша лошадь и наш работник уж несколько раз исправляли почтовые поручения. Лошадка пробежала сегодня не больше тридцати миль, и Джок разседлил ее в то время как я пошла из дома.

-- Мисис Гейкбэн! возразила с недовольным видом содержательница почты, - вы должны знать, что муж мой любит сам исполнять подобные поручения. Мы должны сами доставлять рыбу своим чайкам. Всякий раз, когда муж съездит на своей кобыле, он получит по полугинее; а я знаю наверно, что он не замедлит воротиться. Да и не все ли равно мистеру Ловелю получить письмо сегодня вечером или завтра рано утром?

-- Разница только в том, что мистер Ловель будет уже в Фэрпорте до того времени, пока отправится ваш посланный, я тогда при чем же вы останетесь? Впрочем, это ваше дело.

-- Хорошо, мисис Гейкбэн, отвечала, несколько разсердившаяся и сконфузившаяся мисис Майльсетер: - я всегда была доброю соседкою, всегда, как говорится, любила жить сама и давать жить другим; и так как я имела глупость показать вам приказание почтамтского секретаря, то должна его исполнить; по мне не нужно вашего работника: я пошлю своего маленького Дэви на вашей лошади, и это доставит каждой из нас по пяти шиллингов и но три пенса.

-- Дэви! Боже мой! Но этому ребенку нет еще десяти лет; а сказать вам правду, дорога очень дурна, лошадь наша упряма, и никто кроме Джока не может с ней справиться.

-- Мне очень жаль, отвечала с важностью содержательница почты, - но в таком случае надобно будет дождаться мистера Майльсстера. Мне бы не хотелось взять на себя ответственность за это письмо, поручив его такому негодяю, как ваш Джок. Наш маленький Дэви принадлежит некоторым образом к почте.

-- Очень хорошо, очень хорошо, мисис Майльсетер: я совершенно понимаю вас; но так как вы хотите рисковать ребенком, то почему же мне не рискнуть лошадью?

Вследствие этого разговора даны были нужные приказания. Лошадь, улегшую на солому, подняли и приготовили опять к езде. Дэви посадили в седло, со слезами на глазах, с хлыстом в руке и с перевешенною через плечо черною кожаною сумкою для инеем. Джок имел снисходительность выпроводить его за город, и ободряя словами и кнутом, заставил наконец лошадь отправиться по монкбарнской дороге.

обществе. Странные, противоречащие слухи были следствием их заключений и болтовни. Одни говорили, что Тепант и компания обапкрутились, и что все переводные векселя их были возвращены им протестованными; другие уверяли, что Тепант и К^о сделали очень выгодное условие с правительством, и что именитейшие глазгоские купцы писали к ним, прося принять их в участники, предприятия и предлагая им премию. С одной стороны утверждали, что лейтенант Тафриль сознавался в своем письме, что тайно обвенчан с Дженни Каксон; с другой говорили, что он упрекал ее низким происхождением и ремеслом её, и навсегда с нею прощался. Общею молвою было то, что дела сера Артура Вардора достигли самого критического положения, и если некоторые благоразумные люди сомневались в этом, так только потому, что вести эти вышли из мелочной лавочки мисис Майльсетер, откуда выходило больше лжи нежели правды. Но все соглашались, что накануне получен из канцелярии государственного секретаря пакет, адресованный на имя мистера Ловеля, привезенный вестовым драгуном, приехавшим из главной квартиры Эдинбурга, и что проскакав в галоп через Фэрпорт он остановился только за тем, чтоб спросить дорогу в Монкбарнс. Различно объяснили причину, побудившую отправить с такою поспешностью письмо к мирному иностранцу, жившему так уединенно. Одни полагали, что Ловель был знатный французский эмигрант, которого приглашали быть главою мятежа, готовившагося вспыхнуть в Вандее; другие думали, что он шпион, офицер генерального штаба, посланный для тайного осмотра берегов; иные же утверждали, что он принц крови, путешествующий инкогнито.

Между тем письмо, которому суждено было на другой день подать повод к стольким заключениям, подвигалось к Монкбарнсу при посредстве ребенка; но путешествие это не кончилось без опасности и препятствий. Молодой Дэви Майльсетер, не имевший, как легко можно себе представить, ничего общого с вестовым драгуном, ехал довольно проворно к Монкбарнсу до тех пор, пока лошадь его сохраняла в памяти энергическия увещания Джока и удары кнута, которыми тот понукал ее. но как только гордый копь почувствовал, что Дэви с своими коротенькими ложками не мог удерживаться в равновесии, а прыгал взад и вперед по спине его, то он не хотел более повиноваться. Он начал с того, что вместо рыси пошел шагом. Всадник был этим очень доволен, так как скорая езда приводила его в порядочное замешательство; он даже воспользовался этою минутою отдыха, чтоб съесть кусок пряника, который мать сунула ему в руку, чтоб маленькому почтальону было веселее исполнить возложенное на него поручение. Хитрая лошадь мало по малу заметила, что поводьями её управляет неопытный ездок; тряхнув довольно сильно головою, она вырвала поводья из рук мальчика и начала щипать траву по краю дороги. Испугавшись этих признаков своеволия и упрямства, боясь упасть и не твердо сидя в седле, бедный Дэви начал плакать и кричать. Лошадь, слыша на своей спине непривычный шум, без сомнения подумала что лучше всего для нея самой и для седока возвратиться туда, откуда она приехала; и действительно повернув назад она отправилась по дороге в Фэрпорт. но как всякое отступление часто оканчивается бегством, то и испуганное криком ребенка и встревоженное тем, что поводья били его по передним йогам, кроме того чуя близость своей конюшни, животное поскакало так шибко, что еслиб Дэви мог удержаться в седле - что впрочем было весьма сомнительно - то скоро очутился бы у дверей конюшни Гейкбэпа. Но счастию, на первом повороте дороги, мальчик встретился с человеком, который поднял ему поводья и остановил лошадь: - это был Эди Охильтри.

-- Зачем ты так скачешь, мальчуган? спросил он.

-- Да оттого, что не могу удержать лошадь. Я маленький Дэви.

-- А куда ты едешь?

-- В Монкбарнс с письмом.

-- Ты едешь не тою дорогою.

Ребенок отвечал только слезами.

Старый нищий был вообще сострадателен, в особенности когда дело шло о детях. - Я не туда шел, подумал он, по одно из важнейших преимуществ моего образа жизни состоит в том, что все пути равны для меня. Я уверен, что мне не откажут в пучке соломы в Монкбарнсе: потащусь туда с этим ребенком, так как если никто не будет управлять лошадью, то бедняжка упадет и сломит себе шею. - Так ты везешь письмо, голубчик? Покажи мне его!

-- Как верный служитель почты я никому не должен его показывать, отвечал Дэви: - мне велепо отдать его мистеру Ловелю в Монкбарнсе, и я бы уже исполнил долг свой, еслиб эта негодная лошадь...

-- Хорошо, хорошо, малютка! сказал Охильтри, поворачивая к Монкбарнсу лошадь, которая вовсе этого не хотела: - вдвоем мы с нею сладим, если она только не воплощенный дьявол.

После обеда антикварий предложил Ловелю пойдти прогуляться на Кинпрунский холм, и там, примирясь со станом Агриколы, который старались унизить в его мнении, он пользовался всеми окружавшими его предметами, чтоб живее описать лагерь римского полководца на разсвете дня, как вдруг он увидел нищого и под его покровительством малютку. - Что за чорт! воскликнул он: - мне кажется, это старый Эди с оружием и обозом.

Нищий объяснил причину своего прибытия; но Дэви хотел в точности исполнить данное ему поручение и доехать до Монкбарнса, хотя до него оставалось еще с милю, и его не без труда уговорили отдать письмо тому, к кому оно было адресовано.

-- Посмотрим, посмотрим, сказал Ольдбук, надевая очки и разсматривая измятый экземпляр почтамтских постановлений, на которые ссылался Дэви. - Нарочный, ездок и лошадь на целый день, десять шиллингов с половиною. За целый день! ты не был более часа в дороге. За ездока и лошадь... я вижу только обезьяну верхом на ободранной кошке.

-- Отец сам приехал бы на своей рыжей кобыле, сказал Дэви, - но в таком случае пришлось бы заставить вас ждать до завтрашняго вечера.

-- Как! двадцать четыре часа после назначенного времени для раздачи писем? Неужели ты уж так хорошо научился плутовать и обманывать, маленький змееныш, вылупившийся из петушьяго яйца?

-- Полноте, полноте, Монкбарнс! сказал нищий: - не истощайте вашей остроты над мальчиком. Подумайте, что жена мясника рисковала лошадью, а содержательница почты сыном. Надеюсь, что это стоит десяти шиллингов и шести пенсов. Вы не так расчитывались с Джоном Гови, когда...

если я не возвращусь в Монкбарнс сегодня вечером, Мне надобно сейчас же отправиться в Фэрпорт, и может быть очень скоро оттуда уехать. Никогда я не забуду вашего дружеского расположения, мистер Ольдбук.

-- Надеюсь, что вы не получили никаких неприятных известий?

-- Известия эти разного рода. Но прощайте: в счастий, равно как и в несчастий я никогда вас не забуду.

дня... или до того времени, когда вы будете в состоянии заплатить их.

-- Благодарю нас, мистер Ольдбук; у меня нет недостатка в деньгах. Извините, я не могу долее разговаривать; я напишу вам, или увижусь с вами до отъезда из Фэрпорта, если я должен буду уехать. - С этими словами он пожал антикварию руку и пошел скорыми шагами по фэрпортской дороге.

комнате, а то ведь ни одна из моих баб не посмеет войдти туда в сумерки.

-- А как же я доеду домой? сказал заплакав мальчик.

-- Ночь прекрасная, сказал нищий, взглянув на небо, - и мне кажется, что я хорошо сделаю возвратясь в город: надобно посмотреть за этим ребенком.

-- Да, да, Эди, сказал антикварий, и пошарив несколько времени в кармане своего жилета, нашел наконец то чего искал. - Вот тебе, прибавил он, - шесть пенсов на табак.