Антикварий.
Глава XX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава XX (старая орфография)

ГЛАВА XX.

На другой день, рано утром, к Ловелю, бывшему уже одетым, пришел один военный, приятель капитана Мак-Интайра, находившийся в Фэрпорте для рекрутских наборов. Ловель был с ним несколько знаком. - Я полагаю, сер, сказал мистер Леслсй (так назывался посетитель), что вы отгадываете причину, заставившую меня безпокоить вас так рано?

-- Вероятно вы имеете поручение от капитана Мак-Интайра?

-- Точно так; он чувствует себя обиженным тем, что вы не хотели вчера отвечать на вопросы, которые он считал себя вправе сделать благородному человеку, находившемуся в дружеских отношениях с его семейством.

-- Позвольте спросить вас, мистер Леслей, стали бы вы отвечать на вопросы, предложенные вам с таким высокомерием и неделикатностью?

-- Может быть и нет; и потому-то, зная запальчивость моего друга, Мак-Интайра, я желал бы действовать как примиритель. Благородное поведение мистера Ловеля заставляет всех желать, чтоб он опроверг сомнительные клеветы, которые обыкновенно навлекает на себя человек, не занимающий определенного положения в обществе. Не позволите ли вы мне для дружеского примирения объявить капитану Мак-Интайру ваше настоящее имя, так как имя Ловеля мы имеем причину считать не настоящим.

-- Извините меня, сер; я не могу допустить этого заключения.

-- Или по крайней мере, продолжал Лес.тей, - это по то имя, под которым мистер Ловель был всегда известен. Если мистер Ловель будет так добр и объяснит нам это обстоятельство, - что по моему мнению он должен сделать из уважения к самому себе, - я отвечаю ему за миролюбивое окончание этой неприятной ссоры.

-- То есть, мистер Леслей, если я соглашусь отвечать на вопросы, которых никто по имеет права мне делать и которые теперь предлагают мне под страхом гнева капитана Мак-Интайра, то капитан Мак-Интайр благосклонно сочтет себя удовлетворенным? Я скажу нам на это одно, мистер Леслей: не сомневаюсь, что еслиб я имел тайну, то мог бы поверить ее вашей честности, но я не имею желания удовлетворять любопытству всякого. Капитан Мак-Интайр встретил меня в таком обществе, которое могло служить ручательством всему свету, и особенно ему, что я джентльмен. Но моему мнению он не имеет права на дальнейшие разспросы о генеалогии, чине и обстоятельствах незнакомого ему человека, который нисколько не стараясь с ним сблизиться, случайно обедал с его дядею и гулял с его сестрою.

-- В таком случае, капитан Мак-Интайр просит вас прекратить ваши посещения в Монкбарнс и все сношения с мис Мак-Интайр, так как это ему неприятно.

-- Я без всякого сомнения, возразил Ловель, - буду посещать мистера Ольдбука когда мне вздумается, не обращая ни малейшого внимания на угрозы и неприязненное расположение его племянника. Что же касается до молодой девицы, то я до такой степени уважаю ее (не смотря на недавнее наше знакомство), что не вмешаю её имени в нашу ссору.

-- Если это ваше решение, сор, сказал Леслей, - то капитан Мак-Интайр предлагает мистеру Ловелю, если он не хочет показаться человеком подозрительным, увидеться с ним сегодня же, в семь часов вечера, в маленькой долине, близ тернового дерева, подле развалин Св. Руфи.

-- Непременно явлюсь туда. Есть только одно затруднение: мне надо иметь приятеля, который сопровождал бы меня; а кого отыщу я в такое короткое время, не имея знакомых в Фэрпорте? Но не смотря на это, капитан Мак-Интайр может быть уверен, что я приду на назначенное место.

Леслей взял шляпу и уже подошел к двери, как вдруг, тронутый затруднительным положением Ловеля, воротился и сказал ему: - Мистер Ловель, во всем этом есть столько странного, что я не могу воздержаться от обнаружения моих убеждений. Вы теперь должны сами видеть неудобство сохранять свое инкогнито, которое верно не скрывает в себе ничего постыдного. Совсем тем, эта таинственность затруднит вас в приискании товарища в таком щекотливом случае, и потом, позвольте мне прибавить, многие будут смотреть на Мак-Интайра, как на дон Кихота, потому что он хочет драться с вами, тогда как звание и обстоятельства ваши покрыты совершенным мраком.

-- Очень понимаю ваше замечание, мистер Леслей, отвечал Ловель, - и хотя бы я мог обидеться его жесткостью, но уверен, что оно сделано с добрым намерением. По моему мнению, тот кто во все продолжение своего знакомства с обществом, в которое он попал случайно, вел себя так что его нельзя упрекнуть ни в какой неучтивости или непристойности, достоин пользоваться нравами благородного человека, Что же касается до секунданта, я надеюсь отыскать человека, согласного сделать для меня это одолжение; а если он будет не так опытен, как бы я желал, то уверен что не потерплю от этого, потому что вы будете секундантом моего противника.

-- Надеюсь, вы не ошибаетесь, отвечал Леслей. - Но так как я для собственной своей пользы желал бы разделить эту тяжелую ответственность с человеком знающим дело, то позвольте вам заметить, что бриг лейтенанта Тафриля прибыл в здешний рейд, а сам он остановился у старика Каксона. Мне кажется, вы знакомы с ним столько же, сколько и со мною, и так как я с удовольствием был бы вашим секундантом, еслиб не получил сперва приглашения с противной стороны, то уверен, что и он сделает то же, если вы скажете ему хоть одно слово.

-- И так; мистер Леслей, близь тернового дерева, в семь часов вечера; на пистолетах, не правда ли?

-- Точно так. Мак-Интайр выбрал час, когда ему удобнее будет ускользнуть из Монкбарнса; он был сегодня у меня в пять часов утра за тем, чтоб успеть возвратиться домой, пока не проснется его дядя. Прощайте, мистер Ловель. - И Леслей вышел из комнаты.

Ловель никому не уступал в храбрости; по никто не может смотреть на решительную минуту жизни без сильного чувства страха и неизвестности. Через несколько часов он мог или перейдти в другой мир, где должен будет отвечать за поступок, после холодного разсуждения казавшийся ему непростительным в религиозном отношении, - или оставшись на земле, скитаться подобно Каину, обагренному кровью своего брата. И все это можно было отвратить, сказав одно слово! Но гордость шептала ему, что если он скажет его теперь, то это припишут такому побуждению, которое унизит его более, чем самое обидное толкование его молчания. Тогда, думал он, - все, не исключая даже и мис Вардор, будут смотреть на него как на подлого труса, боявшагося драться с капитаном Мак-Интайром, после того как отказался от объяснения, не смотря на спокойные и учтивые убеждения мистера Лсслея.

Дерзкое обращение Мак-Интайра, притязания его на любовь мис Вардор, несправедливость, надменность и неучтивость, с которыми он разспрашивал человека вовсе ему незнакомого, казались Ловелю достаточным оправданием того, что он не отвечал на его грубые вопросы. Короче, он решился, как и следовало ожидать от такого молодого человека, не слушать увещаний разсудка и поступить как повелевала ему обиженная гордость. После таких соображений он отправился к лейтенанту Тафрилю.

Тафриль принял Ловеля с учтивостью благовоспитанного человека и с чистосердечием моряка. Не без удивления услышал он подробности, предшествовавшия просьбе быть свидетелем его дуэли с капитаном Мак-Интайром. Когда Ловель окончил свой рассказ, Тафриль встал и прошел раза два по комнате.

-- Это очень странное обстоятельство, сказал он - и в самом деле...

-- Я знаю, мистер Тафриль, как мало имею права просить вас о подобном одолжении; по мои обстоятельства таковы, что я не могу поступить ппаче.

-- Клянусь честью, нет, и я уверен, что в скором времени мне можно будет сообщить все это целому свету.

-- Надеюсь, что вы скрываетесь не от ложного стыда сознаться в низком происхождении ваших друзей, а может быть и родных?

-- Даю вам честное слово, что нет, возразил Ловель.

-- Я нисколько не сочувствую подобным глупостям, продолжал Тафриль, - да меня и нельзя подозревать в этом, так как говоря о своем роде я могу только сказать, что я родился под мачтою, а в скором времени я намерен вступить в брак, очень низкий в глазах света: женюсь на милой, доброй девушке, к которой привязался когда жил с нею по соседству и вовсе не думал о счастливом случае, доставившем мне повышение по службе.

-- Уверяю вас, мистер Тафриль, возразил Ловель, - что каково бы ни было звание моих родителей, я по подумал бы скрывать его из-за глупой гордости. Но я нахожусь теперь в таком положении, что не имею права говорить о своей фамилии.

-- Довольно! сказал честный моряк. - Дайте мне руку; я помогу вам в этом деле сколько возможно, хотя оно и весьма неприятное. но как быть? После отечества, честь имеет на нас самые неоспоримые права. Вы человек умный, и признаюсь, что мистер Гектор Мак-Интайр с своей длинной генеалогией и своими претензиями кажется мне очень похожим на дурака. Отец его был такой же бедный солдат как я, моряк, да и сам он немного лучше, так как ему помогает дядя; а искать счастия на суше или на море, в этом нет, я думаю, большой разницы.

-- Разумеется нет, отвечал Ловель.

-- И так, сказал его новый товарищ, - мы пообедаем вместе и потолкуем об условиях дуэли. Надеюсь, что вы хорошо владеете пистолетом?

-- Не очень, возразил Ловель.

-- Жаль; говорят что Мак-Интайр хороший стрелок.

-- Я также жалею об этом, как для него так и для себя, сказал Ловель: - стараясь защититься, я должен буду прицеливаться как можно вернее.

-- Я возьму с собою помощника нашего хирурга, присовокупил Тафриль. - Этот молодой человек хорошо перевязывает раны, и скажу Леслею, который очень порядочный человек для пехотного офицера, что беру его для подания помощи обоим противникам. - Не могу ли я что нибудь сделать для вас в случае несчастий?

-- Вам будет мало хлопот, отвечал Ловель. В этом свертке бумаги вы найдете ключ от моего портфеля и мою маленькую тайну. В портфеле есть письмо (говоря это, он старался удержать вздох), которое я попрошу вас самому передать по адресу.

-- Понимаю, сказал моряк. - Не стыдитесь подобных вещей, друг мой! Чувство любви может на минуту омочить глаза слезами, когда корабль готов к отплытию, и будьте уверены, что каковы бы ни были ваши поручения, Тафриль исполнит их, как просьбу умирающого брата. Но это мелочи; нам надобно приготовляться к сражению; вы отобедаете со мною и с моим маленьким хирургом в четыре часа в гостинице Грэмеское Оружие, вот здесь через улицу.

-- Так и быть, сказал Ловель.

-- Так и быть, повторил Тафриль, и на этом разговор их кончился.

Наступил прекрасный летний вечер. Тень одинокого тернового дерева разостлалась по зеленому лугу маленькой долины, окруженной лесом, посреди которого находились развалины монастыря Св. Руфи.

Ловель и лейтенант Тафриль пришли туда с намерением, вовсе не соответствовавшим тихому, сладостному спокойствию природы. Вараны, скрывавшиеся во время сильного жара в пещерах и ущельях каменистого берега, или между выдавшимися корнями старых деревьев, разсыпались теперь по холму и наслаждались вечернею прохладою; меланхолическое блеяние их оживляло эту местность и вместе с тем свидетельствовало об уединении её. Тафриль и Ловель подходили, углубленные в разговор; лошадей своих они отправили с слугою в город, боясь быть замеченными. Противники их еще не приходили; по приблизившись к месту, назначенному для поединка, они увидели сидящого на корнях тернового дерева старика, столь же свежого, как крепкия поросшия мхом ветви, служившия ему навесом. То был Эди Охильтри.

-- Вот случай довольно затруднительный, сказал Ловель: - как нам избавиться от этого старого собеседника?

-- Дедушка Адам, закричал Тафриль, уже давно знавший нищого; - вот тебе полкроны: сходи, пожалуйста, к маленькой гостинице Четыре Подковы, ты ее знаешь, и спроси там человека в синей с желтым ливрее. Если он еще не приходил, то подожди его и скажи, что мы с его господином придем туда через час. Во всяком случае подожди там, покуда мы возвратимся. Ну, ступай же, скорее! Скорее снимайся с якоря!

-- Благодарю за милостыню, проговорил Охильтри, положа монету в карман, - по извините меня, мистер Тафриль, я не могу выполнить теперь вашего поручения.

-- Отчего же нет? Что тебе мешает?

-- Мне бы хотелось сказать одно слово мистеру Ловелю.

-- Мне? спросил Ловель. Что можешь ты сказать мне? Пойдем; только говори скорее.

Нищий отвел его на несколько шагов в сторону. - Не должны ли вы чего нибудь монкбарнскому лэрду? спросил он.

-- Надобно вам сказать, что я был сегодня у шерифа, потому что с Божьею помощью я прохожу во все ворота, как какой нибудь безпокойный дух. В это время туда прискакал в почтовой коляске Монкбарнс, очень озабоченный. Верно не маловажная причина заставила его милость нанимать коляску и лошадей два дня сряду.

-- Хорошо, хорошо; но что же мне до этого за дело?

-- Вот вы услышите, услышите. Монкбарнс заперся с шерифом, не смотря на то, что многие бедные люди дожидались его, - вы знаете как это делается: знатные, ведь, всегда очень учтивы между собою.

-- Ради самого Неба, старый друг мой...

-- Зачем не пошлете вы меня тотчас же к чорту, мистер Ловель? Это было бы гораздо лучше, чем говорить с таким нетерпением о Небе.

-- Но у меня здесь есть спешное дело с лейтенантом Тафрилем.

-- Так, так; на все есть свое время, возразил нищий. Я могу позволить себе несколько вольностей с мистером Даниелем Тафрилем. Много переделал я ему встарину кубарей и бубнов, потому что был не только столяром, но и медником.

-- Ни то, ни другое, отвечал Эди, вдруг переменив медленную и протяжную речь нищого на скорый и решительный топ. Шериф позвал своего секретаря, а как этот молодец немножко болтлив, то я и узнал, что дано приказание арестовать вас. Я думал, что арест этот назначен за долги; всем известию, что лэрд Монкбарнс никому не позволит залезть в свой карман. Но теперь я должен замолчать, так как сюда идет молодой МакъИнтайр и мистер Леслей, и я начинаю понимать, что намерение Монкбарнса было очень хорошо, а ваше гораздо хуже.

Противники, подойдя друг к другу, раскланялись с строгою учтивостью, приличною этому случаю.

-- Что делает здесь этот старый хрен? спросил Мак-Интайр.

-- Я старый хрен, отвечал Эди, - по также и старый солдат, и служил в 42-м полку еще с вашим отцом.

храбрость Охильтри. - Опустите вашу трость, капитан Мак-Интайр! Я старый солдат, как говорил вам это прежде, я могу снести небольшую вольность от сына в память его отца; но не осмеливайтесь меня ударить: остроконечная палка моя заплатит нам за этот поступок.

-- Хорошо, хорошо, я виноват, сказал Мак-Интайр. - Вот тебе крону, и ступай своею дорогою... Чего же ты еще дожидаешься?

Старик выпрямился во весь необыкновенно высокий рост свой, и не смотря на его платье, походившее впрочем более на одежду странника, чем на рубище нищого, - по величине, но голосу и по телодвижениям, его скорее можно было принять за пилигрима или за пустынника, проповедующого окружившим его молодым людям, чем за предмет их сострадания. Речь нищого была так же проста, как и одежда, и так же смела и откровенна, как возвышенна и благородна осанка его.

-- Зачем пришли вы сюда, молодые люди? сказал он, обращаясь к изумленным слушателям: - неужели затем, чтоб посреди прекрасных творений Господа нарушить закон Его? Неужели вы оставили людския творения, домы и города, составляющие такую же грязь и пыль, как и те, которые их построили, и пришли к этим мирным холмам, к этим вечным водам, за тем, чтоб лишить друг друга жизни, и без того слишком короткой, и за которую вы должны будете дать отчет? О, господа! Неужели нет у вас сестер, братьев, отцов, воспитывавших вас; разве нет у вас матерей, которые раждали вас в муках и болезнях, или наконец друзей, считающих вас частицею собственного своего сердца? Неужели вы решитесь лишить их таким образом сыновей, братьев, друзей? Ах, дурно то сражение, в котором победителю хуже побежденного! Подумайте об этом, дети мои! Я бедный человек... но я стар... и если нищета уменьшает цену моих наставлений, то седины и правдивое сердце в двадцать раз увеличивают ее... Воротитесь, воротитесь домой хорошими молодыми людьми... Может быть скоро придут к нам французы: тогда вы будете иметь случай много сражаться. Тогда и старый Эди примет участие в битве, если он только сыщет надежную опору, на которой ему можно будет установить ружье; может быть он доживет до того, что успеет сказать вам кто из вас лучше сражался за правое дело!

Неустрашимость и свобода старика, его смелое и мужественное красноречие подействовали на слушателей, особенно на секундантов, так как самолюбие их не требовало, чтоб ссора эта окончилась кровопролитием, напротив они выискивали случай склонить противников к примирению.

мере мы должны быть хладнокровны вместо их, для их же пользы. Я думаю что с обеих сторон все должно быть прощено и забыто; нам следует пожать друг другу руки, выстрелить из этих глупых пистолетов на воздух, и отправиться всем вместе ужинать в гостиницу Грэмеское Оружие.

-- От всей души я советовал бы поступить таким же образом, сказал Леслей, - потому что за исключением большой горячности и раздражения с обеих сторон, признаюсь я никак не могу открыть достаточной причины к ссоре.

-- Джентльмены! сказал очень хладнокровно Мак-Интайр, - обо всем этом следовало бы подумать прежде. По моему мнению, люди которые завели дело так далеко как мы, хотя и могут не докончив его отправиться ужинать в гостиницу Грэмеское Оружие и провести там время очень весело, но на другой день они проснутся с такою же тряпичною репутациею, как лохмотья нашего друга, обязавшого нас своим безполезным ораторством. Я говорю за себя, и нахожусь вынужденным просить вас приступить к делу без отлагательства.

-- А так как я, подхватил Ловель, - нимало не желаю откладывать, то и прошу господ секундантов уговориться относительно условий дуэли как можно скорее.

-- Дети, дети! закричал Охильтри. Но видя, что его более не слушали, он прибавил: - Безумные, следовало бы сказать мне! Да падет ваша кровь на главы ваши! - И старик удалился от места, размериваемого секундантами, продолжая ворчать и говорить сам с собою с негодованием, страхом и мучительным любопытством. Не смотря на его присутствие и на увещание, мистер Леслей и лейтенант Тафриль делали нужные приготовления к поединку. Они положили, чтоб противники выстрелили вместе, когда мистер Леслей бросит платок.

пошатнулся и упал. Но приподнявшись и опираясь на руку, он торопливо воскликнул: "Это ничего... ничего... Дайте нам другие пистолеты!" Но через минуту он прибавил слабым голосом: "Кажется мне довольно досталось, и что всего хуже, боюсь что досталось поделом. Мистер Ловель, или какое бы там ни было ваше имя, бегите, спасайтесь. Прошу всех засвидетельствовать, что я был зачинщиком ссоры". Потом, приподнявшись еще раз, он продолжал: "Дайте мне вашу руку, Ловель; я уверен, что вы благородный человек; простите мне мою грубость, а я прощаю вам смерть мою... Бедная сестра!"

Помощник хирурга подошел исполнить свою роль в этой трагедии, а Ловель стоял, смотря дикими и неподвижными глазами на несчастие, которого он был невольною причиною. Нищий схватил его за руку и вывел из этого оцепенения. - Зачем смотрите вы так пристально на свое произведение? сказал он: - что сделано, то сделано, прошедшого не воротишь. Бегите, бегите, если хотите спасти свою молодость от постыдной смерти! Я вижу приближающихся сюда людей, которые пришли слишком поздно чтоб предупредить несчастье, но, увы, довольно рано, чтоб отвести вас в тюрьму.

-- Он прав, совершенно прав, воскликнул Тафриль. - Не ходите по большой дороге, ступайте в лес и останьтесь там до ночи. Корабль мой будет готов к отплытию в три часа утра, и если морской прилив будет благоприятен, то лодка будет дожидаться вас у Мусельской скалы. Идите, идите, ради Бога.

-- Ступайте за мною! проговорил нищий, почти таща Ловеля за руку. - План капитана самый лучший; я отведу вас в такое место, где вы можете скрыться, и где вас не найдут даже самыми хитрыми гончими собаками.

-- Придти сюда было еще безумнее, сказал Ловель, пожав его руку. - Прощайте! И он последовал за Охильтри по извилинам леса.