Антикварий.
Глава XXI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава XXI (старая орфография)

ГЛАВА XXI.

Ловель почти машинально следовал за нищим, который бодро и проворно проходил чрез кустарники и терновник, избегая проложенных тропинок, и часто оборачиваясь и прислушиваясь, нет ли за ними погони. Они то сходили на дно оврага, то шли но узкой и опасной дорожке, протоптанной баранами (оставленными по нерадению, свойственному всем вообще шотландцам, блуждать по лесу) на самом краю пропасти. От времени до времени Ловель мог видеть сквозь лес дорогу, по которой накануне он проходил с сором Артуром, антикварием и молодыми девушками. Печальный, смущенный, тревожимый тысячью безпокойных мыслей, чего бы не отдал он за то, чтоб возвратить опять чистую совесть, которая одна может пересилить все несчастия! - И даже тогда, думал он, - даже тогда, как я был невинен и уважаем всеми меня окружавшими, я считал себя несчастным. Каково же мне теперь, когда руки мои обагрены кровью этого бедного молодого человека?... Чувство гордости, принудившее меня к подобному поступку, теперь исчезло, как демон исчезает перед людьми, соблазненными им на преступление. - Даже привязанность его к мис Вардор ослабела при первых угрызениях совести, и ему казалось, что он был бы готов вытерпеть все мучения отвергнутой любви, лишь бы возвратить спокойствие духа, которым обладал еще поутру, до совершения кровавого преступления.

Печальные размышления Ловеля не прерывались никаким разговором со стороны его проводника, шедшого впереди, то отстраняя ветви, чтоб облегчить ему путь, то упрашивая его идти как можно скорее, или, по обычаю одиноких и забытых стариков, бормоча про себя слова, которых Ловель не мог бы понять, еслиб даже к ним прислушался; они были до того отрывисты, что поняв и запомнив их, все-таки нельзя было отыскать в них связи. Привычка эта часто бывает у людей таких лет и такого промысла, как Эди Охильтри.

Наконец, когда Ловель, изнуренный последнею болезнью, горестными мыслями и усилиями следовать за своим проводником по такому затруднительному пути, начал уже спотыкаться и отставать, две или три очень неровные тропинки привели их к крутизне, покрытой хворостом и кустарниками. Тут находилась пещера с узким входом как у лисьей поры, в виде небольшой разселины в каменном утесе, прикрытой ветвями старого дуба, укрепившагося толстыми переплетенными своими корнями на самом верху и распространившого свои ветви но скале так, что оне совершенно скрывали вход в пещеру, и он мог остаться непримеченным даже теми, кто стоял бы возле самого отверстия. Незавлекательно было преддверие, в которое вошел нищий; по внутри пещера была выше и просторнее, и разделялась на две части, а последния, пересекая одна другую по средине, образовали эмблему креста и показывали, что в прежния времена это было жилище отшельника. Подобных пещер много в разных местностях Шотландии. Приведу в пример только гортонския пещеры, близ Рослайва, хорошо известные любителям живописных видов.

При входе пещера освещалась сумрачным светом, совершенно прекратившимся в глубине её. - Немногим известно это место, сказал старик: - сколько я знаю, оно знакомо только двум людям, не считая меня: один из них Джппглниг Джок, а другой Ланг Линкер. И я уже не раз думал: когда сделаюсь дряхл и хвор и не буду в силах пользоваться благодатным воздухом, притащусь сюда, взяв с собою немного овсяной муки (а посмотрите, вон из того угла течет вода летом и зимою), и лягу здесь в ожидании своей смерти, как старая собака, которая тащится в кусты или болото, чтоб ся безполезный и отвратительный труп не колол глаза живым людям. И тогда, если собаки начнут лаять на соседней ферме, то добрая хозяйка закричит: "Тс! тише, проклятые! Это верно идет старый Эди", а бедненькия ребятишки побегут к дверям на встречу старому Синему Плащу, чинившему их игрушки... Но Эди уже не будет более на свете.

Сказав это, нищий повел Ловеля, следовавшого за ним без сопротивления, в одно из внутренних отделений пещеры. - Здесь, сказал он, - есть маленькая лестница, которая ведет в находящуюся вверху церковь. Некоторые утверждают, будто эта пещера была устроена монахами для сбережения их сокровищ, а другие говорят, что они проносили чрез нее ночью в абатство такия вещи, которых не смели вносить туда днем в церковные ворота. Иные же рассказывают, что один из монахов, желая стать святым (или по крайней мере уверить в этом народ), поселился в этой келии св. Руфи - как называли ее старики - и сделал лестницу, чтоб проходить по ней в церковь во время богослужения. Монкбарнский лэрд много бы рассказал вам об этом, еслиб он только знал это место. Но для чего бы ни была устроена эта пещера, для людских хитростей, или для служения Богу, а я в течение своей жизни видел много совершавшихся тут грехов, и во многих из них сам участвовал, даже именно здесь, в этом темпом углу. Не одна фермерша часто удивлялась, почему её петух не будил ее поутру своим пением, тогда как бедное животное жарилось в этой темной пещере. И как бы я желал, чтоб тут происходили только такия или подобные вещи, и не делалось чего нибудь хуже! Когда бывало слышали шум, производимый в недрах земли, и когда Сандерс Ликвуд, бывший тогда лесничим (отец Рингана, исправляющого теперь эту должность), обходя лес и сторожа дичь своего господина, видел яркий свет, выходивший из пещеры и освещавший орешник, росший на противолежащем холму, - сколько историй рассказывал он после этого о ведьмах и о злых духах, посещавших по ночам лес, о виденных им огнях и раздававшихся воплях, в то время как все спали кроме его! И когда вечером сидя возле камина, он сообщал все это мне и моим, товарищам, я платил этому старому дураку сказкою за сказку, хотя и мог бы рассказывать об этом лучше его самого. Да, да, тогда были веселые депьки; но все это грех и суета, и люди, жившие в молодости дурно и легкомысленно и употреблявшие во зло милосердие других, по справедливости должны иметь в нем нужду под старость.

В то время, как Охильтри рассказывал голосом, выражавшим то веселость, то отчаяние, похождения и проказы своей молодости, грустный слушатель его, сев на высеченную из камня скамью отшельника, изнемогал телесно и душевно, что всегда бывает обыкновенным следствием сильных потрясений. Недавняя болезнь, очень ослабившая его силы, много способствовала этой летаргической усталости. Бедное дитя! пробормотал старый Эди, - если он заснет в этой сырой пещере, то может быть уже и не проснется, или получит от этого тяжкую болезнь. Он не в состоянии, как наш брат, спать под всяким забором, лишь бы только был сыт желудок! Ободритесь, мистер Ловель, ведь еще может случиться, что капитал понравится; а если и нет, так вы не первый, с кем случалось подобное несчастие. Я видал как убивали многих людей, и сам помогал убивать их, хотя между нами не было никакой ссоры. Если нет ничего худого в том, что убиваем людей, с которыми мы по ссорились, за то только что они носят другого рода кокарды и говорят на чужом языке, то я не вижу, почему не простительно убить смертельного врага, вооружавшагося с намерением умертвить нас? Я не говорю, чтоб это было хорошо, и чтоб не было греха отнять у человека то, чего мы не можем возвратить ему, то есть способности дышать; по думаю, что грех этот будет прощен тому кто раскается. Мы все люди грешные; однако поверьте старику, сознающему дурные пути, но которым он шел: в обоих Заветах есть много обещаний о спасении души, если только будем иметь веру.

Таким образом нищий продолжал как умел утешать религиозными доводами Ловеля, и старался привлечь его внимание до тех пор, пока совершенно стемнело. Теперь, сказал Охильтри, - я отведу вас в более удобное место, куда я часто ходил слышать крик совы, сидевшей на мне, и смотреть на свет месяца, проникавший в старые окна развалин. Туда никто не придет в почное время, и если эти проныры, офицеры шерифа и констабли, делали поиски, то они верно давно уж удалились. Странно, что они со всеми привилегиями и королевскими ключами {Королевскими ключами, выражаясь юридическим слогом, назывались тогда рычаги и молотки, которыми выламывали двери и замки вследствие королевских приказаний. Автор.} такие же трусы, как и прочие люди. Впродолжение моей жизни я сыграл с ними не одну шутку, когда они подбирались ко мне слишком близко. Теперь, благодаря Бога, им не за что ко мне придраться, разве за то только, что я старик и нищий; но в этом случае бляха моя очень хорошее покровительство; притом мис Изабелла Вардор моя крепкая защитница; ведь вы знаете (Ловель вздохнул)... Ну, ну, не унывайте... ядро может еще попасть в цель... дайте девушке изследовать хорошенько свое сердце. Она первая красавица в нашей стороне, и притом добрая мся покровительница: по её милости, я прохожу мимо смирительного дома так же невредимо, как мимо церкви в суботу. Чорт возьми, если кто нибудь осмелится теперь тронуть волос на голове старого Эди! Я иду по лучшей дороге, когда пробираюсь в город, и сталкиваюсь иногда плечо с плечом с уездным судьею, так же мало церемонясь с ним, как с каким нибудь хлебным торговцем.

Разговаривая таким образом, нищий отбрасывал в угол камни, заграждавшие вход к упомянутой им лестнице; затем он пошел по ней, и Ловель молча следовал за ним.

-- Воздух здесь довольно чист, проговорил старик. - Монахи постарались об этом, любя дышать свободно; они нашли средство сделать отверстия для света и воздуха, чего никак нельзя заметить снаружи.

Ловель нашел в самом деле, что воздух на лестнице был довольно чист, и хотя она оказалась узкою, но не была ни изломана, ни длинна. Вскоре она привела их в узкий коридор, проведенный снутри боковой стены, находившейся возле хор, откуда проникал в него воздух и свет через отверстия, очень хорошо скрытые под орнаментами готической архитектуры.

-- Этот потайный ход, сказал нищий, - окружал сперва все здание, и приводил к комнате, которую Монкбарнс называл рефрактори (вероятно refectory), столовою; он доводил даже до келии настоятеля, который пробираясь по этому коридору мог слышать все что говорили монахи во время трапезы, и видеть читают ли они псалмы свои, а потом, удостоверясь, что все шло своим порядком, легко мог сойдти в пещеру и привести оттуда хорошенькую бабенку... потому что монахи, если только не клевещут на них, были не совсем чисты на руку. Но наши братья старались кое-где заделать и кое-где сломать этот ход, боясь чтоб кто нибудь. пробравшись чрез исго, не нашел пещеры. Это была бы плохая шутка, и некоторым из нас верно поломали бы шеи.

В это время Ловель и нищий подошли к одному месту, где галерея расширялась так, что образовала маленький круг, в котором помещалась каменная скамья. Против скамьи была устроена ниша, вдавшаяся в хоры, и так как по бокам её находились решетки, то можно было видеть всю внутренность хор. Все это вероятно было сделано для того чтоб, по словам Эди, настоятель тайком мог наблюдать как монахи выполняют те обряды богослужения, которых он не разделял с ними по своему сапу. Так как ниша эта находилась в ровной линии с прочими нишами, окружавшими хоры, и ничем не отличалась от них, когда смотрели на нее снизу, то тайное убежище, загражденное сверх того каменным изваянием св. Михаила с драконом и окруженное резным украшением, было совершенно скрыто от наблюдения. Далее коридор делался опять узким и вел вокруг здания; но бродяги, посещавшие пещеру Св. Руфи; для безопасности своей тщательно заложили его большими камнями.

-- Здесь вам будет лучше, чем внизу, сказал Эди, садясь на каменную скамью, и, разостлав на ней полу своего синяго плаща, пригласил Ловеля сесть возле него. - Воздух здесь чист и приятен; запах фиялок и жасминов, растущих между развалинами, приятнее сырых испарений подземелья. Цветы эти пахнут гораздо сильнее в ночное время, и я заметил, что они больше всего растут около развалившихся зданий. Скажите мне, мистер Ловель, может ли кто нибудь из ваших ученых объяснить почему это?

Ловель отвечал отрицательно.

-- Я думаю, продолжал нищий, - что цветы эти подобны подаркам, которые кажутся нам приятнее в нужде. Или может быть это аллегория, научающая нас не презирать людей, находящихся во тьме греха и в несчастий; потому-то и Господь посылает благоухания для услаждения самого темного времени и покрывает прекраснейшими цветами и кустами разрушенные здания. Я желал бы чтоб какой нибудь мудрец сказал мне теперь, не приятно ли Небу смотреть на серебряный свет лупы, разливающийся по каменным плитам этой старой церкви, проникающий между колонн и решетчатых окоп её и освещающий темный плющ, колыхаемый ветром. Странно было бы еслиб вид этот не поправился Небу более, нежели тогда, когда церковь была освещена лампадами, свечами, факелами, когда курился здесь фимиам, о котором говорится в священном писании, когда находились тут органы, певцы, певицы, трубы, тимпаны и прочие музыкальные инструменты. Сомневаюсь чтоб все эти пышные церемонии были приятны Богу. Я думаю, мистер Ловель, что если две бедные, скорбящия души, как ваша и моя, обратятся с молитвою...

В эту минуту Ловель торопливо схватил руку нищого и произнес: Тсс... мне послышалось, что кто-то разговаривает.

-- Я крепок на ухо, отвечал Эди шопотом, - но мы здесь в безопасности. С которой стороны послышался вам голос?

Ловель указал на дверь к хорам; она была очень разукрашена и находилась на западном конце здания; наверху её было решетчатое окно, сквозь которое проникали бледные лучи лупи.

в этой жизни. Полицейские офицеры не могут также придти сюда в ночное время. Разсказам старых баб о привидениях я не верю, хотя здесь для них самое удобное место. Но смертные или духи, а они идут сюда! Вон двое с огнем.

Действительно, в то время как говорил нищий, в дверях показались две человеческия фигуры, заслонившия собою свет месяца. Один из этих людей нес маленький фонарь, проливавший слабый свет при серебряном сиянии.лупы, подобно вечерней звезде при лучах заходящого солнца. Не смотря на уверения Эди Охильтри, всего правдоподобнее была та мысль, что пришедшие в эти развалины в такое необыкновенное время были полицейские офицеры, отыскивавшие Ловеля. Однакоже, в поступках их не было ничего такого, что могло бы оправдать подобное предположение. Старик слегка толкнул Ловеля и сказал ему шопотом, что лучше всего сидеть как можно тише, и из их тайного убежища наблюдать за всеми движениями пришедших; если же им покажется, что нужно удалиться, то у них была в запасе потайная лестница и пещера, чрез которую они могли выйдти в лес, не опасаясь погони. И так, притаившись, они с боязнью и любопытством следили за каждым словом и движением ночных странников.

Поговорив несколько времени между собою очень тихо, люди эти приблизились к середине хор, и тогда по голосу и наречию Ловель тотчас узнал в одном из них Дустерсвивеля, который хотя и говорил громче своего спутника, но все-таки умерял свой обыкновенный голос: - Уверяю вас, мой добрый сер, что не может быть более благоприятного времени для этого важного предприятия. Вы увидите, мой почтенный сер, что все рассказы мистера Ольденбука пустяки, и что в этом отношении он знает не более маленького ребенка. Клянусь вам честью, что он надеется разбогатеть как жид за свои дрянные сто фунтов, о которых я, право, не более забочусь, как о стах медных грошей. Но вам, мой щедрый и почтенный покровитель, покажу я все таинства науки, даже секрет великого Пимандера.

-- Другой, прошептал Эди, - судя по всему, должен быть сер Артур Вардор. Кроме его я не знаю человека, который согласился бы придти сюда в такое время с этим плутом немцем. Можно подумать, что он околдовал его: баронет готов ему поверить, что известь есть сыр. Посмотрим что они станут делать.

Это замечание нищого и тихий голос сора Артура помешали Ловелю разслушать ответ его адепту; он понял только три последния слова, произнесенные с особенным ударением: "очень большие издержки!" на что Дустерсвивель тотчас же отвечал: - Издержки! Конечно, тут должны быть большие издержки. Но вы не можете надеяться на хорошую жатву не посеяв семян: издержки - семена; богатства, руды дорогих металлов, сундуки набитые серебряною и золотою посудою - жатва, порядочная жатва, не правда ли? Послушайте, сер Артур, вы посеяли нынешнею ночью десять гиней: это мелкия семена, щепоть табаку, и если вы не соберете большой жатвы, то есть большой, судя по малому количеству семян, потому что вы должны знать, что в этом есть пропорция... то не называйте Германа Дустерсвивеля честным человеком! Теперь, мой достопочтенный покровитель, посмотрите; я не хочу скрывать от вас тайны; посмотрите на эту маленькую серебряную тарелочку. Вы знаете, что месяц проходит все знаки зодиака в течение 28 дней - всякий ребенок знает это - и так, я беру серебряную тарелку, служащую уже в пятнадцатом доме, который должен быть во главе Либра, и вырезываю на одной стороне слова шедбаршемот тартахан - это значит эмблема смысла месяца, потом рисую его в виде летящей змеи над головою индийского петуха; на другой стороне вырезываю таблицу месяца, то есть квадрат девяти чисел, помноженный сам на себя, с восемью десятью одним числом на каждой стороне, и с девятью в диаметре. Все это сделано как следует. Теперь я могу этим пользоваться при каждой четверти месяца; я буду находить в пропорцию того что издержу на курения столько же, как девять помноженные на девять. Однакоже, нынешнею ночью я найду не более как дважды или трижды девять, потому что здесь есть противодействующая власть, которая имеет влияние.

-- Но, Дустерсвивель, сказал простодушный баронет, - мне кажется, это походит на магию; - а я хоть недостойный, но верный сын епископской церкви, и не хочу иметь никакого дела с нечистым духом.

-- Ба! ба! ба! Да в этом нет ни одной капли магии, ни одной капли: все это основано на влиянии планет и на симпатии и могуществе чисел. Я покажу вам вещи лучше этих. Не скажу, впрочем, чтоб это совершалось без помощи духа, так как я буду делать курения; впрочем, если вы не боитесь, то он не останется невидимым.

-- Я вовсе не любопытствую его видеть, отвечал баронет, храбрость которого, судя по его дрожащему голосу, превратилась в лихорадочную дрожь.

-- Нисколько, отвечал баронет с притворным равнодушием. - Однако, я думаю, что нам остается немного времени.

-- Прошу извинить, мой почтенный покровитель; теперь нет еще двенадцати, а это именно наш планетный час; и я в промежутке этого времени очень хорошо могу показать вам духа единственно для забавы. Посмотрите: я нарисовал бы пятиугольник в круге, что совсем не трудно, сделал бы посреди его свои курения, и мы были бы в нем как в укрепленном замке: вы стояли бы с обнаженной шпагой, в то время как я произносил бы необходимые слова. Потом эта крепкая стена растворилась бы подобно вратам какого нибудь города, и... погодите немного... и вы бы увидели оленя, преследуемого тремя большими черными собаками, которые повергли бы его на землю, как это делается на охоте нашего курфирста; потом явился бы дурной, маленький, запачканный негр, чтоб взять у них оленя, и паф! - все бы исчезло. После этого вы услышали бы звук рогов, который разнесся бы по всему зданию... и уверяю вас, они сыграли бы такия же славные пьесы, какие играет на гобое музыкант, называемый вами Фишером. Потом придет герольд - как мы называем Эригольда - и протрубит в рог, а потом явится великий Неольфан, называемый Северным Мощным Охотником; он будет сидеть на черном коне своем... Но вам не любопытно все это видеть {Множество пустяков, подобных тем, которые говорит, для достижения своей цели, немецкий адепт, можно найдти в книге Реджинальда Скотта, под заглавием: "Открытие Волшебной Силы, издание третье, Лондон, 1665 г. Прибавление к этой книге названо "Прекрасный Трактат о природе и о существовании дьяволов и духов", в двух книгах; первая сочинение поименнованного автора (Реджинальда Скотта), вторая, прибавленная к третьему изданию, служит последствием первой, и дополняет все сочинение. Хотя вторая книга названа продолжением первой, но на самом деле она совершенно различного содержания, потому что сочинение Реджинальда Скотта есть собрание нелепых и суеверных идей о ворожеях, которым верили в то время, а книга, служащая заключением, есть ничто иное, как серьезное разсуждение о различных способах заклинания надзвездных духов. Автор.}?

-- Я не боюсь этого, отвечал бедный баронет, - если это только так... и если не случается каких нибудь бед... больших бед в подобных опытах?

-- Бед? Нет! Иногда только, если круг начертан неверно, или если находящийся в нем человек струсит и но будет держать шпаги крепко и прямо против себя, то Великий Охотник этим воспользуется, вытащит заклинателя из круга и задушит его. Это иногда случается.

-- Очень рад; для меня это все равно и теперь уж пора; подержите шпагу, пока я зажгу эти маленькия вещицы, которые вы называете стружками.

Сказав это, Дустерсвивель зажег несколько напитанных смолою стружек, и когда разгоревшись оне осветили своим кратковременным пламенем окружавшия их развалины, немец всыпал в огонь щепоть какого-то курева, которое произвело такой сильный и едкий запах, что заклинатель и ученик его начали сильно кашлять и чихать; когда же запах этот проник во все скважины, то произвел такое же действие на нищого и на Ловеля.

-- Это верно эхо? сказал баронет, удивленный слышанным им чиханьем - или, прибавил он приблизясь к адепту - может быть дух, о котором вы говорили, смеется над нашею попыткою завладеть сокровищем, порученным его страже.

-- Не... не... нет, пробормотал немец, начинавший разделять опасения своего ученика, - я надеюсь что нет.

нас! проговорил баронет.

-- Alle guten Geister loben den Herrn! произнес испуганны и адепт. - Я начинаю думать, продолжал он после минутного молчания, - что лучше нам сделать это днем, а теперь поскорее уйдти отсюда.

-- Гнусный шарлатан! сказал баронет, в котором предложение адепта возбудило подозрение, победившее его страх, потому что оно было связано с отчаянной мыслью о совершенном разорении: - Безстыдный обманщик! Это один из твоих фокусов, которые ты уже не раз выкидывал, чтоб уклониться от выполнения своих обещаний. Но клянусь Небом, нынешнюю ночь я узнаю на что я надеялся, позволяя тебе разорять меня! Продолжай же; пусть явятся волшебницы или черти, но ты должен показать мне сокровище, или сознаться, что ты мошенник и обманщик. Иначе, клянусь тебе отчаянием разоренного человека отправить тебя туда, где ты увидишь множество духов.

Искатель сокровищ, трепеща от мысли, что он окружен сверхъестественными существами, и что жизнь его во власти человека доведенного до отчаяния, мог только проговорить: - Покровитель мой, вы не хорошо поступаете, посудите, мой почтеннейший сер, что духи...

-- Нет, негодный обманщик! сказал баронет, обнажая шпагу, взятую им для заклинаний. - Эта увертка тебе не удастся. Монкбарнс давно уже предостерегал меня от твоих фокусов. Я хочу видеть сокровище прежде нежели ты сойдешь с этого места, или ты должен сознаться, что ты обманщик. Иначе, клянусь Небом, я проколю тебя этою шпагою, еслиб даже души всех усопших возстали теперь вокруг нас.

-- Ради Бога, потерпите, мой почтенный покровитель, и вы получите все известные мне сокровища. Да, вы непременно их получите, но не говорите о духах: это может разсердить их.

Эди Охильтри готовился простонать еще раз, но Ловель остановил его, так как начал принимать в этом деле участие более серьезное, заметив решительный и почти отчаянный вид сера Артура. Дустерсвивель, боясь с одной стороны дьявола, а с другой вспыльчивости баронета, очень дурно разыгрывал роль заклинателя, и не решался принять на себя столько самонадеянности, чтоб обмануть сера Артура, опасаясь оскорбить этим невидимую причину своего ужаса. Однакоже, посмотрев вокруг себя, и пробормотав несколько немецких заклинаний, с судорожными движениями лица и тела, происходившими более от страха, нежели от желания обмануть, он отправился наконец в один угол здания, где находился плоский камень, на котором было высечено изображение вооруженного воина в лежачем положении. Подойдя туда он тихо сказал серу Артуру: - Оно здесь, мой почтенный покровитель. Боже, помилуй нас грешных!

Сер Артур преодолел первое мгновение суеверного страха и вооружился всем своим мужеством, чтоб окончить дело; он помог адепту сдвинуть камень, что при помощи рычага, принесенного немцем, они с трудом могли сделать соединеными силами. Однакоже, сверхъестественный огонь не вспыхивал для указания места, где хранилось сокровище, и никакой дух земли или ада не являлся. Но когда Дустерсвивель, дрожа от страха, сделал несколько ударов заступом и поспешно выбросил одну или две лопаты земли (они запаслись всеми нужными для рытья инструментами), то что-то зазвенело подобно упавшему куску какого-нибудь металла, и Дустерсвивель, проворно схватив только-что выброшенный им ком земли, воскликнул: - Поверьте моему честному слову, покровитель мой, это все... право, я думаю... это все что мы можем сделать нынешнею ночью... При этих словах, он боязливо озирался, как будто для того, чтоб увидеть из какого угла смотрит на него грозный каратель его гнусных обманов.

футляр или ящичек (Ловель издали не мог различить его формы), который, судя по восклицанию баронста, когда он открыл его, был наполнен деньгами.

-- А-га! сказал баронет, - это в самом деле счастливо! И если можно надеяться на пропорциональный успех от большого риска, то я готов рискнуть. Шестьсот луидоров, присоединенных к другим налегающим на меня требованиям, совсем разорили бы меня. Но если вы думаете, что мы можем помочь этому, повторив нашу попытку при первой перемене месяца, то я решаюсь дать нужную сумму... Будь что будет!

-- О, мой добрый покровитель! Не говорите об этом теперь, сказал Дустерсвивель, - а лучше помогите мне положить на прежнее место камень, и уйдемте отсюда. - И как только камень был опять положен на место, он поспешил удалить сера Артура (который теперь более нежели когда-нибудь отдался ему в руки) от развалин, где виновная совесть и суеверный страх показывали немцу привидения, выглядывавшия из-в каждого столба и грозившия наказать его за обманы.

-- Видал ли кто что нибудь подобное? сказал Эди, когда искатели сокровищ подобно теням исчезли тем же путем, которым пришли. - Видало ли какое нибудь живое существо что нибудь подобное? Но что можем мы сделать для этого бедного, глупого баронета? Однакож он показал более пылкости, чем я предполагал в нем. Я думал, что он проколет грудь этому бродяге. Сер Артур не имел и вполовину столько мужества, когда находился на фартуке Беси в известную вам ночь; но тогда он не был разсержен, а это делает большую разницу. Я видал многих, которые в сердцах готовы были убить человека, а в другое время не согласились бы дать щелчка и мухе. Но что ж делать?

-- Я думаю, сказал Ловель, - что он после этого обмана опять совершенно вверится этому плуту, который верно приготовил все это здесь прежде.

его закликаний и ударить его моею кованой палкой; он принял бы это за благословение одного из старых умерших абатов. Но лучше не торопиться; раны наносятся не силою, во уменьем владеть оружием; я с ним повидаюсь.

-- Что, если бы ты известил об этом Ольдбука? сказал Ловель.

-- Не могу. Монкбарнс и сер Артур одно и то же, не смотря на то что они никогда не соглашаются друг с другом. Иногда Монкбарнс имеет на него влияние, а иногда сер Артур обращает на псго столько же внимания как на меня. Да и Монкбарнс не слишком умен во многих случаях. Он готов принять старый бодл за древнюю римскую монету, и какой нибудь ров за воинский стан, смотря по тому что наскажут ему пустомели. Я сам сочинил ему не одну чудесную сказку, прости меня, Господи! Но со всем тем у него очень мало симпатии к слабостям других людей, и он поспешно и грубо упрекает их в нелепостях, как будто сам не делает того же. Он готов слушать вас целый день, если вы будете рассказывать ему сказки о Валласе, о слепом Гарри и о Дэви Линдсее: но вы не должны говорить о духах и привидениях, разгуливающих по свету, или о чем нибудь подобном. Он чуть было не выкинул старого Каксопа из окошка (и готов бы был швырнуть за ним свой лучший парик) за то, что тот утверждал, будто видел духа на Гумлокно. И мне кажется,.что взявшись за это дело он наделал бы больше зла, чем добра. Это уже случилось два или три раза по поводу копания известной вам руды: казалось, чем более Монкбарнс предостерегал сора Артура, тем более сер Артур находил удовольствия запутываться в это предприятие.

-- Что скажешь ты, если уведомить об этом мис Вардор? спросил Ловель.

-- Да разве эта бедняжка может запретить отцу делать то что ему захочется? И потом, поможет ли это? Здесь поговаривают о шестистах фунтах стерлингов, которые сер Артур должен будет скоро заплатить: какой-то стряпчий в Эдинбурге воспользовался всеми законами, чтоб принудить его к этому; если же он не заплатит, то должен будет отправиться в тюрьму, или бежать из своего отечества. Как отчаянный человек он хватается за последнее средство для избежания погибели: зачем же мучить бедную девушку тем, чему нельзя помочь? И потом, сказать правду, мне не хотелось бы открывать этого тайного убежища. Вы сами видите как хорошо иметь местечко, чтоб иногда спрятаться, и хотя теперь оно мне ненужно, и с помощью Божиею надеюсь, что и впредь не понадобится, по никто не знает какому искушению можешь подвергнуться: короче сказать, я не могу перенести мысли, что кто нибудь будет знать об этом месте. Говорят, надо владеть вещью семь лет, чтоб узнать к чему она пригодна, может быть пещера эта понадобится мне для самого себя, или для кого нибудь другого.

которое старик скрывал так тщательно.

Происшествие это послужило однакоже в пользу Ловелю: оно отвлекло его мысли от случившагося с ним несчастия и пробудило энергию его души. Он разсудил, что опасная рапа не всегда бывает смертельна, и что спеша удалиться он не слыхал даже мнения врача о положении капитана Мак-Интайра. Да если бы это и кончилось самым дурным образом, то у него были обязанности, выполнение которых хотя и не могло совершенно успокоить и оправдать его совесть, но по крайней мере могло послужить средством переносить жизнь и посвятить ее деятельной благотворительности.

Таковы были чувства Ловеля, когда по расчету Эди (делавшого наблюдения над небесными светилами uö своей собственной методе, и потому не имевшого нужды ни в часах, ни в хронометре) им следовало оставить свое убежище и отправиться на берег моря, где по условию, их должна была ожидать шлюпка лейтенанта Тафриля.

Они удалились тем же путем, который привел их к месту тайных наблюдений приора, и когда вышли из пещеры в лес, чиликанье и пение птиц возвестило им скорое восхождение солнца; это подтвердилось еще легкими перламутровыми облаками, появившимися над морем, - они увидели их как только вышли из лесу, и перед ними открылся горизонт. Утро называют другом муз, вероятно по влиянию, которое оно имеет на воображение и чувства. Утренний ветерок приносит новые силы и оживляет душу и тело даже тому кто подобно Ловелю провел безсонную и тревожную ночь. Таким образом с обновленными силами и мужеством Ловель следовал за своим проводником, и он отряхнул с себя капли росы, пройдя холмы, отделявшие морской берег от долины Св. Руфи, как называли рощи, окружавшия развалины.

Первый луч восходящого солнца, подымавшагося из-за океана, осветил маленький бриг, стоявший на рейде, - а у берега дожидалась шлюпка, и сам Тафриль, закутавшись в морской плащ свой, сидел у кормы её. Увидев нищого и Ловеля он выпрыгнул на берег, и дружески пожав руку последнему просил его не терять бодрости. Он сообщил ему, что рана Мак-Интайра хотя и опасна, но не неизлечима. Тафриль был так внимателен, что велел перенести потихоньку все вещи Ловеля на свой корабль; он думал, если Ловель согласится остаться на его бриге, то небольшая крейсировка будет единственным неприятным последствием его дуэли. Что же касается до него самого, присовокупил он, то большая часть времени и действий будет в распоряжении Ловеля, кроме тех только часов, когда он будет находиться на своем посту по службе.

-- Мне кажется, сказал нищий отдернув руку, - что здесь сошли с ума, или поклялись уничтожить мое ремесло, как избыток воды разрушает мельницы. В течение двух или трех недель мне предлагали более денег, нежели сколько случалось мне видеть в продолжение всей моей жизни. Припрячьте эти деньги, молодой человек, оне вам пригодятся, поверьте; а мне их вовсе не нужно. Платье мое недорого стоит; я получаю ежегодно по синему плащу и по стольку серебряных грошей, сколько лет от роду нашему королю, Господь да благословит его! Мы служим с вами одному господину, капитан Тафриль, вы это знаете, и я совсем обезпечен относительно одежды. Что же касается до моего пропитания, то я собираю его в здешнем округе, иногда могу пробыть денек и не евши, потому что у меня есть правило не платить денег за пищу. И так деньги нужны мне только на покупку табаку, и иногда на рюмку водки, когда время очень холодно. Возьмите же назад свои деньги и дайте мне один лилсйпобелый шиллинг.

Когда дело шло о предразсудках, которые Эди считал связанными с честью своего бродяжнического ремесла, он был тверд как кремень или алмаз: его нельзя было поколебать ни красноречием, ни просьбами. Ловель принужден был положить обратно в карман назначенный ему подарок, и распроститься с нищим, пожав ему руку и дружески поблагодарив его за оказанную ему услугу, прося в то же время хранить в тайне все что он видел в прошедшую ночь. Не сомневайтесь в моей скромности! отвечал Охильтри. Я в жизнь свою ничего по рассказывал об этой пещере, хотя видел там странные вещи.

Шлюпка отчалила от берега. Старик смотрел ей в след, и любовался как она проворно плыла к бригу с помощью шести сильных гребцов. Ловель видел как он махал своей синей шапкою в знак прощания, и потом, оборотясь, медленно побрел по пескам, как будто вновь начиная свои обычные странствования.